Моё детство напоминает о себе бесконечными, солнечными, южными днями, улицами весны - сплошь жёлтыми от цветущих одуванчиков и бело-сине-розовых крон абрикос, терновки и вишневых деревьев, растущих на них вперемешку с ивами и акациями..
Моё детство напоминает о себе горками спелых, ароматных, желто-красных яблок, усыпающих в обилии двор, собранных, теплых от нагревшего их солнца и имеющих неповторимый вкус запоминающийся один раз, и навсегда; бурелыми помидорами на подоконнике дозревающими в лучах; опущенными под тяжестью плодов ветвями сливы и груши в маленьком саду; шелестом ветра в листве, на вершине старого грецкого ореха, где я успешно прятался когда-то от всех..
Больше оно конечно напоминает о себе старыми фотографиями моей бабушки - Александры Степановны Прокопенко..
- хочешь чаю Костик? - предлагала она, сидя на краю своей старой, но все еще добротной кровати, украшенной цветным покрывалом и пирамидкой пухлых подушек у стены. Куда они потом подевались - совершенно не помню... Просто выпал этот момент у меня куда-то из жизни...
Свежий, сладкий чай у неё всегда стоял на столике, у окна, в простой поллитровой баночке и я его пил уже совсем холодным и от этого необычайно вкусным, чем тот, который подавали из того же чайника за столом, во время завтрака.
Я вскочил с паласа где были разбросаны в беспорядке мои игрушки и схватил банку. Выпил почти половину, тяжело дыша забрался к ней на кровать и перевернувшись на спину положил голову на её колени.
Мягкой, сухой рукой она гладила меня по волосам, а я успокаивался заполошённый, остывая от азарта игры и хотел услышать от неё очередную интересную историю или сказку.
Настало время, когда она стала плохо воспринимать окружающее и меня старались меньше отпускать к ней в комнату. Краски детства от этого тускнели, пылились, обшаркивались. Проходя мимо её дверей я все реже встречался с ней взглядом, все реже она смотрела в окно на меня и сердце моё сжималось от жалости к её одинокому угасанию.
Иногда я все таки заходил - когда родителей не было дома. Чая на столе уже не было, все вокруг отображало следы запустения и печали. Александра Степановна отвлекалась, реагируя вяло на присутствие, но я видел что она радовалась еще мне, по-привычке пытаясь чем-то угостить. В её запасах больше не было душистой, кисло-сладкой пастилы или свежих маленьких просфирок из церкви. Она ведь давно уже никуда не выходила и не принимала гостей. Последней была ее дочь Мария - сестра моего отца, приехавшая, пару месяцев назад с мужем и сыновьями из Красноводска в последний посмотреть на маму.
А я ещё не понимал, что с ней прощались. Я жил своей яркой жизнью шестилетнего мальчика, не замечая, как страдают и уходят люди вокруг.
Она умирала долго, в углу своей комнаты, на привезенной специально для этого железной кровати. Тяжелый воздух склепа проникал в коридор, в те минуты, когда туда заходил отец ухаживать за ней. Мать же не прикасалась к свекрови вообще, я во всяком случае этого не видел.
Вырастив яблоню в саду и собирая упавшие, горячие от зноя яблоки, я беру за эталон те годы, черпаю в них будто ложкой счастье, которого так не хватало мне - взрослому и наполняю им настоящее время. У меня растут на клумбе те же цветы и предки тех же мошек и пчёл кружат над ними в деловой суете.., так же дозревают на окнах помидоры и сложены в вазах груши и сливы. Быт мой прост и не прихотлив, и жизнь пропитана ароматами лета и ощущением полного покоя - всего того, ради чего я даже готов, прожить оставшиеся годы в одиночестве.