Кто черта кличет, тот его и привечает. Так прабабка моя говаривала, царствие ей небесное. Не верите? А вот послушайте, детки, как оно было. Когда еще Кулишки были местом нелюдным, стояла на них богадельня одна и жили тама старицы и детки-подкидыши. Коих баушки нянькали да ростили. И вот пошла молва по слободе, что черти шалить почали. Недоброе по ночам стало дееться. То одеяла на пол нечистый поскидат, то воду разольет, то кричит под утро страшным голосом. Собрались баушки и пошли в церкву, мол, так и так, помоги, батюшка, прогони черта, кабы худого не вышло. Батюшка обрядился, перекрестился, взял кадило и пошел беса воевать. Пришел, зажег кадило и давай вслух молитовки разные супротив нечистого читать, а слышь, голос ему:
- Что, пузатый да толстый, прогонять меня вздумал? Мотри, грешна твоя борода, не обересси. Сам поди свят-свят, а кто вчера с поломойкой согрешил? А? А как матушка прознает-проведает?
Побледнел батюшка, кадило выронил, полы рясы подобрал, только его и видели. А в богадельне пуще прежнего страсти завелись. И поджег, и потоп, и насельницы стонут от безобразий срамных. И порешил царь найти в Москве праведника. А где он в Москве-городе таков есть? Нету! И тогда позвали за Илларионом. 5 недель на коленях святый старец молился с двумя иноками, и вот на последний день слышит голос тихонький позадь себе.
- Эх… слаб я супротив тебя, старец, прогнал ты меня.
Оборотился он, а в углу у дверей малец стоит, годов десяти нету. Как из тумана весь сотканный. Перекрестился Илларион и спрашивает:
- Кто ты есть таков, отрок?
А отрок и молвит:
- Ивашка я Курьянов сын. Мамка моя белье в речке полоскала, а я все под руку лез, «мам-да-мам», вот она в сердцах и крикнула «чтоб тебя черти взяли». Так и вышло оно.
Сказал отрок и растворился, как будто и не было никого. Только петух закричал в первый раз. С тех пор тишина была в Белом городе да благодать, а вы, детушки, своим чадам так не молвите, ибо кто черта кличет, тот его и привечает, так то.