«Итак, я думаю, можно подсчитать, сколько дней я смог выживать на поверхности. Подвести, так сказать, итоги. В общей сложности — четыре. Уж не знаю, хороший ли это результат — да его уже и не оценит никто. Впрочем, есть один важный критерий, и его я провалил: я не вернулся живым. Поэтому хоть не пять, а пятьдесят — всё одно.
Да, я не должен был громыхать кулаком по затвору, я не должен был дожидаться, пока меня найдёт Москва, не должен был медлить, когда впервые наткнулся на псов, не должен был столько вилять по пути к гостинице, не должен был зевать, когда нужно было смотреть под ноги. Но я ли виновен в том, что лежу сейчас здесь, с перекушенным хребтом и рёбрами, полу-тряпкой, вдыхая уже не притворяющийся отфильтрованным воздух?
Я краем глаза увидел мир под небом. Многие люди в метро говорят — и будут ещё очень долго, наверное, говорить — о том, какой прекрасный мир мы загубили. У них есть причины это говорить. Но что они имеют в виду? Возможность мгновенно пересечь весь город, страну, планету, если нужно, а не дрожать всем телом, еле ступая в темноте туннелей; возможность нормально питаться, а не распределять между крохотной кучкой людей даже для неё недостаточную горстку непонятных объедков; просыпаться с мыслью о новом дне, работе, людях, а не о новом, скорее всего, щелчке отсчёта времени наступления смерти; возможность воспитывать детей, возможность построить им нормальное детство, а не издевательскую пародию в тусклом свете подземных лампочек; вполне оправданную возможность хотеть чего-то и выбирать из чего-то, а не рождаться, чтобы подчиняться тесным стенам вокруг и яду снаружи. Другими словами: блага цивилизации — вот что, прежде всего, потеряли люди, и для них потерянное, конечно же, сияет райскими лучами, свет которых уже вряд ли до кого-то дотянется. Но... Сколь бы бесконечно гадко и неблагодарно это не прозвучало от меня, человека, тоже заставшего всеобщий коллапс, потерянный мир не сиял этими лучами, потому что и не был раем. Почти половина людей в этом мире продолжали голодать, продолжались кризисы, продолжались конфликты, никуда не исчезали болезни, блага цивилизации имелись не очень-то у многих, разница межу самыми бедными и богатыми была поистине чудовищной, в одних местах планета сияла блеском и достатком, в других изнывала от антисанитарии и невыносимой нищеты...
Однако у этого мира было одно большое отличие от нынешнего: он не был безнадёжен. Он всё ускоряющимися шагами шёл наверх, всё энергичнее отряхиваясь от призраков прошлого и всё ещё существовавших назойливых паразитов: войн, болезней, рабства, мракобесия, злобы. Он не забывал смотреть на звёзды, он всё активнее записывал в фолианты знаний новые, да, он продолжал в них путаться, плодя невообразимое количество моделей всего подряд, но он же яро рвался проверять все эти модели и отбрасывать самые бесполезные. Он с ужасом глядел на то, сколько грязи и крови он оставлял на планете, когда был моложе или когда, всё ещё часто, совершал ошибки, и неустанно искал способ их исправить: поддержать некогда сконструировавший его каменистый шарик, поддержать загнанных в угол исчезновения созданий, поддержать слабые части самого себя. Этот мир хотел быть лучше и, спотыкаясь, оскальзываясь, виляя, тем не менее, всё с большей уверенностью шёл в будущее.
Это мы и потеряли. Вернее, это у нас отняли. Намеренно. Глупо ведь думать, что произошедшее было абсолютно неконтролируемо. Это не произошло, это было содеяно. Я никогда не поверю, что те, кто делал это, делали это, не зная, что будет. Я никогда не поверю, что это была случайность, чья-то оплошность, ошибка. К кнопкам запуска не могли подпустить законченных идиотов, не знавших, что такое ядерный взрыв, идиотов, не знавших, что ядерные арсеналы способны проделать с планетой, идиотов, чей шанс по ошибке запустить больше ракет, чем нужно, был больше сотой доли процента. Действующие были прекрасно осведомлены о том, что делают. И не остановились.
Зато мир остановился. Обожжённый, одичавший, он жалким угольком скатился на несколько столетий — для человечества. Для всего остального мира он скатился на несколько миллионов, может, сотен миллионов лет. Разумные, компетентные люди, подпущенные к ракетам, не дали остальным найти хотя бы ещё одну планету с жизнью на ней, но всё равно уничтожили ту единственную, что знали. Изуродовали то, о чём их род скопил немалую массу тех самых фолиантов — эволюцию, изуродовали её, безусловно жестокую, драматичную, но потрясающе изящную работу, расплавили её стройные шестерёнки, оставив оплывшую гноем и тошнотворными отростками рухлядь, вызывающую либо только отвращение, либо ужас, либо брезгливую жалость, но — не благоговение, не вдохновение, не восхищение, не жажду познания. Эти умные люди потрепали эволюцию, но рассчитывали ли они на то, что им достанется куда больше? Что они свергнут самих себя, посадив на трон окружающую среду, скрипящую треснувшими от ядерного жара клыками, хромую, но живую и разъярённую? Уж этого точно никто не знает. Но то, что случившееся имеет виновников, даже знать не нужно.
Я здесь не потому, что был невнимателен, не потому, что был нетерпелив, что на миссию нужно было снарядить более подготовленного человека. Я здесь потому, что четыре года назад горстка людей посчитала вменяемым поджечь дом других горсток людей, а те — первой и других, они — других и так далее... Мы все — Семёновская, Сухаревская, Курская, какая угодно «-ская», какая угодно станция — мы все здесь из-за них. Если в других точках планеты есть выжившие, то они именно таковые, а не живущие — из-за них. Человек переломал все кости, отравился, потерял память и деградировал — из-за них. Всё же не умных людей. Мир погиб по вине самых могущественных идиотов на планете.
Не очень верится, что кто-то прочитает этот дневник, что кто-то его вообще найдёт. Но если вдруг найдёт, пусть нескоро, хочу спросить: стало ли в этом мире лучше?
Александр
3 февраля 2017 года»
***
Артём некоторое время просто смотрел в пространство перед собой, держа в руках дневник. Он перевёл печальный, задумчивый взгляд на останки сталкера. Записи не врали: хребет был разбит, нескольких рёбер не хватало, но ещё теперь отсутствовали правая рука и часть черепа — его, конечно, нашли...
Он вышел из дыры в безоблачную лунную ночь. В 2033 году её продолжали наполнять странные существа, которых не хотелось изучать, воздух продолжал требовать фильтров и смены респираторов, дома продолжали медленно разваливаться, мёртво глядя чёрными глазами на улицы, цивилизация продолжала возиться в туннелях, устраивая грызню в микроскопических в сравнении с прежними масштабах, хоть и пытаясь сохранить песчинки, подобранные с сожжённого берега собранных знаний. Но Артём подумал не об этом.
Он посмотрел в ту сторону, где, как он хорошо помнил, было Останкино. Башню отсюда, конечно, было не увидеть, но образы перед глазами — запросто. Артём взял с собой не только дневник сталкера, но и ручку — потому что она, каким-то чудом, ещё писала. Щёлкнув ею, он написал ответ на вопрос на уголке страницы с последней записью Александра и закрыл дневник.
От частых прикосновений края страниц расширились и уголки торчали наружу. На самом краешке того, на котором писал Артём, была видна буква «т».