Когда Она началась, я этому не поверил, да и никто не поверил. В мире соцсетей, мессенджеров, лайков и смайлов, этого просто не могло быть. Это не могло случиться в мире 3D и 4G, в мире турбированных моторов у газонокосилок, в мире ночных клубов, гигабайтов халявного порно и музыки, в мире, который кажется искусственным продолжением одноклассников и инстаграмма. Но Она пришла. Внезапно, но неотвратимо. Жестко, хлестко, по-настоящему. Пришла и разрушила праздную жизнь хипстеров, панков, перефкционистов, блогеров, виртуальных онанистов и богатых бездельников. Но даже сейчас, когда ее смрадное дыхание било в ноздри затхлыми запахами смерти, все еще казалось, что Она игрушечная, этакая голливудская постановка с актерами, каскадерами и долби, мать его, сурраундами. Она пришла не из пресыщенной Европы, не из наглых и амбициозных Штатов. Она вспыхнула рядом, под боком и прокатилось волной, снося православные и католический храмы, уничтожая города и села, ломая средневековые замки, насилуя и убивая. А потом двинулась на восток в славянские земли. Двинулась, чтоб здесь увязнуть, свалиться в агонии и бесславно сдохнуть, но сначала забрав с собой миллионы жизней. Сдохнуть, как сдохли все те, кто приходил сюда с мечом много лет назад.
Война далеко, воюют солдаты. Мы не солдаты, мы не созданы для этого, мы рождены, чтобы репостить, ретвитеть, гуглить, вейпить и трахаться. Гоу в интернет, парни! Диванные войска к бою готовы!
Звонок в дверь, маленький листок бумаги, моя подпись. Меня вызвали в военкомат, оторвав от «стрелялки» компьютерной, чтобы направить на «стрелялку» реальную. Но, даже пройдя сквозь его обшарпанные двери, я все еще не верил в происходящее. Казалось, потусуюсь здесь и пойду домой. Но не пошел, остался, так и сидел в облупившемся от времени коридоре. Ждал когда скажут – ты что тут делаешь, иди домой. Да и Ленка не верила, пришла с подругами, улыбалась, шутила и я шутил. Какой я, к черту, солдат в свои двадцать два. Война – это дело для настоящих мужиков, грубых, взрослых, суровых и не очень умных.
Я молод! Мне в другую дверь! Нам всем - в другую!
А потом у меня забрали мобильный телефон . И появилось чувство, что меня кастрировали, отрезали важную часть и таким выхолощенным выпустили на всеобщее обозрение.
Военная форма совсем не была похожа на ту, что так красочно демонстрировалась на парадах последних лет. Где чистенькие, ухоженные спецназовцы блистали на всю страну своими нанокостюмами, шлемами с виртуальными очками и автоматическими винтовками с тепловизорами , лазерными прицелами и системой наведения на цель. Самая обычная форма грязнозеленого цвета, та самая, что носили наши отцы, а может и деды.
-Пушечному мясу не нужны нанокостюмы. Парень в огромных очках сказал это совершенно серьезно. Но мы смеялись. Все еще. А может, выделывались друг перед другом.
В первый раз больно кольнуло, когда наступила пора прощаться с родителями. Мать, серая как стена, с мешками под глазами, уставшая осунувшаяся, все время что-то говорила, а потом закрыла ладонями лицо и заплакала. Отец, немолодой уже мужчина, казалось, постарел еще сильнее, стоял и курил на крыльце. Сигарета дрожала в пальцах, тлела и вот-вот готова была обжечь. Я смотрел на них, не слышал, что говорят или не понимал. В первые, за последнее время, мне стало жалко их, защемило внутри, натянулось и рванув жилы, потекло по щекам. Молнией ударило в мозг, какие они уже старые одинокие и уставшие . А после, сидя в грузовике, я смотрел, как они стояли обнявшись - две статуи, испепелённые взглядом Медузы Горгоны. Замерли, окаменели. Все остановилось для них. Время, жизнь. И эта война остановилась прямо тут, у ворот военкомата остановилась, превратившись в бесконечное ожидание.
В первый раз Она появилась именно тогда, еще без единого выстрела, еще без крови. Встала между тем миром и этим. Между вчера и сегодня. Заставила поверить что пришла. Что уже здесь и сейчас.
На передовую мы попали не сразу. Гарь, копоть и кровь были километрах в пятнадцати. А здесь лишь шум выстрелов, падающих снарядов и ракет. Усталые лица землистого цвета ничего не выражали. Пустые глаза, сотни пустых глаз. Они уже побывали там, они уже не вернулись оттуда. Им уже было страшно, их уже не было. Мы пришли на подмогу, мы пришли умирать.
Наступило время обеда, есть не хотелось, хотелось напиться, в хлам. А потом проснуться в своей кровати, включить комп и погрузиться в настоящую жизнь, в которой все понятно и знакомо.
Каша, галеты, какое-то сушеное мясо, провалилось в пустой желудок, без вкуса и застыло там комом. Живот заныл, заурчал, взбрыкнул.
А потом что-то ухнуло справа, кто-то истошно закричал «Ложись». Я бросился на землю, вжался в нее. Земля тряслась, гудела, рвалась. Я вгрызался в нее, руками, зубами. Пытался забраться под ее кожу, закрывал голову руками. Несколько раз меня больно обсыпало камнями. Кто-то истошно кричал, не то от боли, не то от ужаса. Сердце тряслось, ухало, я оглох и ослеп от паники, я превратился в червяка и вползал в эту землю, ввинчивался телом, вкручивался. А оно все ухало, и гремело и рвалось и било по мозгам, по телу, по нервам. Человеческий хлам, парализованный страхом, вот кто я такой сейчас. Если это будет длиться еще минуту, я сдохну прямо здесь, сдохну от ужаса. - Господи, пожалуйста, миленький, спаси, я буду верить в тебя, я буду делать все, как велишь ты. Мамочка, мама! Пожалуйста, прекратите это! Пожалуйста! Земля рвалась, земля ныла, земля стонала, рычала , огрызалась.
Все закончилось так же внезапно, как началось. А я все лежал, обнимая землю скрюченными руками, с обломанными в кровь ногтями. Лежал и молился, не зная ни одной молитвы. Лежал и молился… Лежал и…
Пока какие-то руки не подняли меня к небу
– Жив, сынок! Жив! Ты сядь, дыши, все прошло!
Я сидел и не понимал, ничего не понимал. Лишь знал, что жив, жив и цел. Внезапно, мир наполнился звуками, запахами, красками. Истошные крики, стоны, запах крови, мочи и рвоты. И все это рядом. Оторванные руки и ноги, половинки людей. Раздробленные кости и снова кровь. И стоны и крики. Меня мутило, холодный пот струйкой побежал по спине. Совсем рядом от меня в луже крови лежал тот самый парень в больших очках. Он смотрел в упор мутным взглядом и прижимал руки к животу, пытаясь спрятать его содержимое вовнутрь, а оно не пряталось, так и свисало кровавым месивом между пальцами.
- Больно, как больно, больно, мама - почти шепотом говорил он в пустоту. Потом дернулся, замер. Остекленел и он сам и взгляд. И я…
Я отполз, желудок выскочил наружу. И бог с ним. Лишь липкая слюна, и слезы.
Вечером нам дали оружие, простые АК. И четыре рожка патронов. А уже утром, привезли в маленький городок. Кто-то тихо сказал - «Умирать»
Нам нужно было держать оборону. Стратегически важный объект. Маленький дом. Нас двое, я, и такой же зеленый пацан с автоматом. Штурм начался внезапно, налетел ураганным огнем, свистел пулями, изрешетил стены, разбивал вдребезги окна, крошил бетон. Мы просто сидели, по разные стороны комнаты, держась за оружие, не в силах сделать ни одного выстрела в ответ. Дергались при каждом выстреле или взрыве и вжимались в стены. Отсидеться, авось пронесет, не отрекошетит, не взорвется, не прилетит.
Кто-то зашел вовнутрь, встал посередине, направив на меня штурмовую винтовку. Не стрелял, наслаждался моментом, а может, раздумывал. Я не видел его лица. Жизнь ухала в районе живота, не желая покидать тело. А тело было готово. Готово умирать. Я так и не смог поднят автомат. Отбросил его в сторону. И вдруг услышал
- Егор, ты! Твою ж мать! Ты чего тут делаешь?
Я поднял лицо на звук голоса, господи!
- Славик! Славка! Черт тебя побери, я тут воюю, бля..против вас! Ты то, какого хрена тут делаешь?
- А я против вас!
Он засмеялся, раскатистым смехом, который я помнил с детства. Того самого детства, которое мы проводили на берегу Волги, детства в котором, мои родители на лето привозили меня в пригороды Казани к бабушке. Детства, где моим закадычным другом был житель столицы Татарстана Славик Пономарев. Стало отпускать, жизнь эйфорией возвращалась в тело
- Славик, блин! Вот уж не ожидал, зашел, такой, а я думаю, сейчас пулю между глаз пустит и все, приготовился уже.
- А я захожу, уже пальнуть хотел и вижу знакомое что-то в лице, присмотрелся, а это дружбан мой , ну бывает же, а сам то че не стрелял?
- Да оцепенел я, понимаешь, сковало меня, руки не гнутся
- Понимаю, первый бой?
- Угу, первый!
- Ништяк, в первый всегда страшно, просто страшно и стрелять страшно и жить страшно и лежать и сидеть.
-Курить есть?
- Да ты же знаешь, я не курю.
- Да откуда ж я знаю. Я тебя лет пять не видел, вон бородень какую отпустил, если бы не голос и не взгляд и не признал бы . Ну как сам то, че там пацаны наши, рассказывай, видел их давно?
- Да че пацаны, кто где, после школы разбежались все, сейчас уж и не собрать в кучу, кто в институт , кто в Москву на заработки, кто как и я - в Ислам.
- Ислааам, Слушай, а это поэтому ты против нас? Ты же русский, и вдруг, с автоматом на своих, как так?
- Знаешь, жизнь такая, мать у меня больная тяжело была, все отвернулись, ни денег, ни работы, волком на меня смотрели, куда не приди. Только братья мусульмане руку протянули . Денег дали, работу, так и втянулся, мать на ноги поставил, сестренке поступить в хороший институт помог. Ну и понеслось, ислам , брат это серьезная штука, мощная.
- Да я не против ислама, брат, когда он мирно земледелием занимается, города и дороги строит, но не когда с автоматом по чужим странам. Вот я за Родину воюю, а ты за что, за деньги, за идею?
- Я не за что, а против кого, против неверных, которые мир в клоаку превратили, в развратную гниющую, похотливую яму. Против шлюх, против денежных мешков, сделавших мир плацдармом для своих игрищ и утех. Против лжи, лицемерия, против продажных попов и педерастов, против бедности и неравенства. Да и не продавал я ничего, дружище! Освободить я Родину хочу от скверны.
- Херню ты несешь, чувак, на место одной скверны сядет другая, еще более жуткая, неужели ты не понимаешь? А каково это, против своих воевать, а, Славик? Как это взять и убить пацана, который с тобой на одном языке говорит?
- Эээ, братан! Давай замнем тему.
- Нет, ответь, ты выходит, и в меня пулю пустишь, если нужно будет?
- Ну не пустил же.
- Не пустил…
- Пойми, там, где я служу, нет национальности, есть лишь вера.
- Она и здесь есть, чувак! Ты русский, я тоже русский. Но ты идешь против меня, лишь потому, что у меня крест на пузе, а у тебя борода. Ну хорошо, меня ты не убьешь, а его? Он такой же, как я. Его ты грохнешь?
Впервые Славик обратил внимание на парня, сидящего в другом углу комнаты, прижавшего автомат к животу и смотрящего на все круглыми от ужаса глазами. Замолчали, громко дышали, смотрели друг на друга, и не понять, что с этим делать. Потом Славик, тот самый Славик, которого я знал сто лет, бесцветным голосом произнес.
- Егор, ты иди, брось автомат и иди, а он умрет как мужчина, как воин, обещаю.
Парень растерянно захлопал глазами, пытаясь зацепиться взглядом за спасительную соломинку в моем лице. А потом, отбросив автомат униженно захныкал:
- Нет, пожалуйста, не убивайте, не надо, не надо!
-Иди Егор, ну, надеюсь, больше не встретимся, брат. Пошел, ну!
Я стоял и смотрел, как мой закадычный друг детства у меня на глазах превращается в жестокого убийцу. Он направил автомат на парня. Передернул затвор и гаркнул:
- Встань и умри, как мужчина, не заставляй меня резать тебя, словно тупого барана.
Парень не вставал, он закрыл голову руками и причитал
- Нет не надо, не убивайте, пожалуйста. Не надо, не надо, я жить хочу , жить.
-Егор, иди отсюда, не нужно тебе это видеть!
С этими словами Славик достал огромных размеров нож и медленно направился к парню, шел, и что-то читал вполголоса. Приблитзился, взял мальчишку рукой за волосы, тот болтался словно кукла, в глазах было полнейшее смирение, которое даже не пыталось превратиться в надежду.
Лезвие вошло в тело, словно в масло. Рассекло плоть, качнулось там, с громким хлюпаньем вышло обратно и вновь ударило уже чуть выше, а потом еще и еще. Славик изумленно обернулся, изо рта у него струйкой бежала кровь. А я все втыкал и втыкал штык в его тело. Трясся от ужаса, с шумом вдыхал раскаленный воздух и со стоном выдыхал. Бил его раз за разом, кромсал, резал. Еще и еще. А потом, обессилив, свалился на холодный пол, уронил штык и в голос завыл. Славик лежал рядом, захлебнувшись собственной кровью, смотрел остекленевшими глазами в пустоту, такой знакомый почти родной и такой чужой. Парень сел рядом, его била мелкая дрожь.
- Как тебя зовут, пацан?
- Дима, Дмитрий- поправился он через секунду.
- Вот такие дела, Дима-Дмитрий, такие дела.
Я шел по своей земле, шаг за шагом, я шел и не собирался ее никому отдавать, ни за деньги, ни за интернет, ни за попсовый мотив, ни за 3D и 4G, ни за лайки и дезлайки. Я шел по своей земле, как шли мои предки, не отдавшие ни куска. И я не отдам, ни за что.
Так было и будет.
Всегда.