Действующие лица:
Элизабет Томпсон – дама бальзаковского возраста, вдова
Натали – её дочь
Юрген Отс – искусствовед
Гилберт Найтингейл и Николас Пейн – студенты, приехавшие на экскурсию в галерею
Эрик Бёрн – журналист
Сенатор Грубер с супругой
Пожилая леди, подруга госпожи Грубер
Посетители галереи
СЦЕНА 1
Вашингтонская национальная галерея.
Утро.
Перед портретом Джиневры Бенчи останавливаются две посетительницы: экстравагантная дама бальзаковского возраста и её дочь – невзрачная девушка лет семнадцати.
Девушка восторженна; взгляд её матери выражает жесточайшую скуку.
Вслед за ними на сцене появляется немолодой мужчина, брюнет. Приятные черты его лица и хорошие манеры не ускользают от всевидящего ока скучающей вдовы. Её намётанный глаз подмечает в незнакомце множество достоинств: дорогой пиджак, модный галстук и золотые запонки. Бодрая походка и приветливый взгляд также нравятся даме.
В пустом зале стоит тишина.
Незнакомец не делает ни малейших попыток завязать разговор, чем очень огорчает вдову.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (поправляя причёску). Ты никогда не слушаешь меня, Натали! В такой ранний час в музее совсем нет посетителей. Не с кем словом перекинуться.
НАТАЛИ. Вот и прекрасно! Мы ведь не в бар пришли с друзьями поболтать.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Тратить целый выходной на поход в музей – как глупо! Отдохнуть в весёлой компании было бы лучше. Кстати, Смиты приглашали нас в загородный особняк. Почему бы не бросить всё и не отправиться на пикник?
НАТАЛИ. Смиты! Опять пустые разговоры про кризис и цены на бирже… Нельзя радеть только о хлебе насущном. Нужно и о прекрасном подумать!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (недовольно). Наверное, со стороны я выгляжу нелепо в шикарном платье среди пустого зала!
НАТАЛИ. (шёпотом). А вот тому господину так не кажется. Он дважды тебе улыбнулся и слегка поклонился.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. В самом деле? Я не заметила!
НАТАЛИ. Сегодня ты просто красавица, мама!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Глупенькая моя… (Громко.) Так где же твоя Джиневра?
НАТАЛИ. Вот она. Мы пришли.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Эта? (Скучающим взглядом скользит по портрету.) Я думала, дочь, ты покажешь мне что-то особенное.
НАТАЛИ. Мама! Ты знаешь, кем был написан этот портрет?! Самим Леонардо да Винчи! Погляди внимательно – она прекрасна!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Прости, но ничего прекрасного в этой картине я не нахожу. Портрет как портрет. Уличный художник за пару долларов намалюет не хуже…
ЮРГЕН ОТС. (усмехаясь). Позвольте не согласиться. У вашей дочери изумительный вкус и чутьё к прекрасному.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН: Вы полагаете?
ЮРГЕН ОТС. Несомненно. Насколько я могу судить, вы не часто посещаете картинные галереи? Простите, я не представился. Юрген Отс.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Очень приятно. Элизабет Томпсон. Моя дочь – Натали… Вы правы: я мало разбираюсь в живописи. А ещё мне кажутся странными люди, которые предпочитают весь выходной торчать в четырёх стенах перед какой-то картиной, в то время как другие отдыхают на побережье…
НАТАЛИ. Мама!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Перестань меня одёргивать! В твои годы у меня было множество друзей и поклонников, а ты только и ходишь с угрюмым видом по галереям да библиотекам. Думаешь, прекрасные принцы спозаранку ломятся в музеи и концертные залы? Очень им это надо! Лучше бы научилась жарить котлеты или запекать баранину с чесноком! Это – поверь! - привлечёт к тебе больше поклонников, чем книги и картины.
НАТАЛИ. Бедный Леонардо! Разве он думал о том, что, глядя на его творения, люди будут обсуждать баранину в чесночном соусе!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Отчего нет? Художники ведь не святым духом питаются.
Обиженно отходит в сторону.
ЮРГЕН ОТС. (обращаясь к Натали.) Нет слов, насколько неожиданна и приятна встреча с вами. Вы обладаете проницательностью и тонким умом. В наше грубое время нечасто встретишь такого собеседника!
НАТАЛИ. (угрюмо.) Не слишком ли много комплиментов?
ЮРГЕН ОТС. Вообще-то я скуп на комплименты, но вы их заслужили. Ваша мать права: современную молодёжь не заставишь лишний раз посетить музей или библиотеку.
НАТАЛИ. (с интересом). Вы художник?
ЮРГЕН ОТС. Искусствовед.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. В таком случае не будете ли вы так любезны составить нам дружескую компанию? Уверена, ваши рассказы о картинах будут намного интересней того, о чём говорят гиды.
ЮРГЕН ОТС. С удовольствием. Если юная леди не против.
НАТАЛИ. Я не против.
ЮРГЕН ОТС. Итак, Натали, среди полотен знаменитого Леонардо вам особенно пришлась по душе Джиневра Бенчи…
НАТАЛИ. Да. Я часто прихожу в галерею и только - ради неё.
ЮРГЕН ОТС. Неожиданный выбор. Как правило, девушки предпочитают пейзажи и натюрморты.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (холодно). Надеюсь, дочь, ты не заставишь нас простоять перед этим портретом целое утро?
НАТАЛИ (с вызовом). А почему бы и нет? Кто-то посещает музей для того, чтобы пялиться на золотые запонки, а кто-то – для души…
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (в сторону). Дерзкая девчонка! (Обращаясь к Отсу.) Простите. Натали – милый ребёнок, но иногда она бывает резка и невоздержанна на язык. Понимаете, муж рано оставил нас, я много работала и почти не занималась её воспитанием…
НАТАЛИ. Мама! Разве господин Отс пришёл сюда выслушивать этот вздор?
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Почему вздор? Должна же я как-то оправдать твою бестактность!
В соседнем зале двое молодых людей поворачивают головы в их сторону, привлечённые громкими разговорами.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Ш-ш-ш! На нас уже обращают внимание посторонние люди!
НАТАЛИ. А разве тебе не этого хотелось?
ЮРГЕН ОТС. (примирительно). Не стоит волноваться из-за нечаянного слова. Девочка никого не желала обидеть. Она лишь хотела напомнить нам о том, что в музеях следует отвлечься от повседневности и задуматься о прекрасном. А наши обывательские истины кажутся молодым пресными и скучными.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Неужели дерзости, которые отпускает современная молодёжь, нисколечко вас не коробят?
ЮРГЕН ОТС. Нет. (Подумав.) Давайте пройдём в соседний зал, там есть полотна, которые не оставят вас равнодушной.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Конечно, пройдёмте. Натали?
НАТАЛИ. Я немного побуду здесь. Моя Джиневра – само совершенство, вряд ли вы найдёте в галерее картину прекраснее этой. Не так ли, господин Отс?
ЮРГЕН ОТС. (смеётся). Разве посмею я отрицать прелести дамы, которая удостоилась чести позировать самому Леонардо! Но если говорить правду, меня никогда не восхищали томные мечтательницы, взирающие на мир небесными глазами. Я человек из плоти и крови, и в живописи мне по душе Рубенс.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Как вы правы! Я полностью разделяю ваши убеждения – надо жить в реальном мире. Жизнь намного интересней, чем все эти аполлоны и галатеи. Да и почему, скажите, мы должны восхищаться чужими идеалами? Быть может, четыреста лет назад госпожа Бенчи и слыла красавицей, но времена мечтательных барышень давно канули в Лету.
НАТАЛИ. Красота не может кануть в Лету. (Видит, как мать собирается уходить.) Мама!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Ну что ещё?
НАТАЛИ. Ты обещала провести этот день со мной!
Госпожа Томпсон никак не реагирует на последние слова дочери. С господином в твидовом пиджаке она покидает зал.
СЦЕНА 2
Двое молодых людей в соседнем зале украдкой бросают восхищённые взгляды в сторону госпожи Томпсон.
Один из юношей – Николас – безукоризненно одет и отличается прекрасными манерами; его густые чёрные волосы красиво обрамляют лицо. Второй - Гилберт - имеет весьма заурядную внешность.
НИКОЛАС. Скукотища! Как долго будет продолжаться экскурсия?
ГИЛБЕРТ. Около часа… Хорошо, что мы отстали от группы. Терпеть не могу музеи.
НИКОЛАС. Гил, а не ты ли в юности мечтал стать художником? Слабо верится, что тебе тут не интересно.
ГИЛБЕРТ. Вспомнил тоже! Когда это было?!
НИКОЛАС. Здесь есть Интернет? Чёрт! Телефон разряжен.
ГИЛБЕРТ. А я забыл гаджет в автобусе! Придётся немного поскучать.
НИКОЛАС. Не понимаю, зачем для курсовой работы нужно непременно посещать музей. В сетях можно найти любую информацию, не выходя из дома…
В соседнем зале говорят на повышенных тонах.
НИКОЛАС. Похоже, в соседнем зале заварушка. Интересно, из-за чего повздорили девушка и нарядная дама?
ГИЛБЕРТ. (зевая). Из-за приятного господина в твидовом пиджаке, разве не ясно? Все беды в нашей жизни случаются из-за влечения к противоположному полу.
НИКОЛАС. Везёт ему!
ГИЛБЕРТ. А дамочка ничего! Фигуристая. Я её в вестибюле приметил. Расфуфырилась, будто на светский раут.
НИКОЛАС. Светской дамой её не назовёшь, хотя попасть в свет ей страсть как охота.
ГИЛБЕРТ. Согласен. Но всё-таки… Чертовски аппетитная мадам.
НИКОЛАС. Не приударить ли за ней? Говорят, немолодым женщинам льстит внимание юношей.
ГИЛБЕРТ. Против господина с золотыми запонками у нас мало шансов. Лучше за девушкой.
НИКОЛАС. За синим чулком? Да ты погляди на неё – разве такой нужны нормальные парни? В лучшем случае какой-нибудь нудный, подслеповатый, пропахший нафталином профессор. Волосы как пакля. Блуза как балахон. Хоть бы губы подкрасила, дурёха!
ГИЛБЕРТ. Синий чулок, говоришь? (Усмехаясь.) Спорим на двадцать долларов – через час она будет висеть у меня на шее!
НИКОЛАС. Эта мымра? У тебя на шее? Интересно, чем ты собрался её соблазнить?
ГИЛБЕРТ. Как и любую другую девушку – красивыми словами. Думаешь, такой уродице часто делают комплименты? Через час – помяни моё слово – эта крепость выбросит белый флаг. Кстати, девчонка любит живопись, а уж я – поверь! – в этом деле разбираюсь. Я неплохо рисовал, у меня был талант, но из-за того, что мой папаша презирает всякие искусства, я вынужден стать адвокатом, а не художником.
НИКОЛАС. Помню, ты говорил. Старый скряга отказался поддерживать тебя деньгами, а без денег на одном таланте далеко не уедешь.
ГИЛБЕРТ. Да. Мой папаша – делец и скупердяй до мозга костей - чует прибыль так, как пиранья чует кусок кровавого мяса. Живопись он называет пустой блажью, потому что редкий художник зарабатывает на картинах хорошие деньги. А ведь я бы мог стать великим пейзажистом! У меня был талант…
НИКОЛАС. Довольно нытья! Начинай представление, а то я подыхаю от скуки в этой чёртовой дыре. (Усмехаясь, засекает время на часах). Посмотрим, чья возьмёт!
СЦЕНА 3
Натали разглядывает портрет Джиневры Бенчи.
Гилберт подходит сзади, но девушка не оборачивается.
ГИЛБЕРТ. (вкрадчиво). Простите, тут громко разговаривали, и я случайно услышал ваше имя. Вас зовут Натали?
НАТАЛИ. Да. Что вы хотите?
ГИЛБЕРТ. Наверное, со стороны я кажусь этаким чудаком и невежей, но не сочтите меня нескромным. Мне показалось, вы чем-то похожи на девушку, изображённую на этом портрете…
НАТАЛИ (разочарованно). Неудачный комплимент! Чтобы завязать разговор, могли бы придумать что-нибудь не такое банальное. И с чего вы решили, что мне вообще захочется с вами разговаривать? (Оглядывает собеседника.) Между прочим, как тип вы малопривлекательны для женщин – не спортсмен, не интеллектуал, и внешность у вас заурядная, поэтому не старайтесь казаться умнее, чем вы есть на самом деле. А с девушкой на портрете у меня нет ничего общего!
ГИЛБЕРТ. (в сторону). Типичный синий чулок! (С достоинством.) Вы правы! Я хронический неудачник и часто ошибаюсь в людях. Разве мог кто-нибудь, кроме меня, приписать дерзкой особе душевность и стыдливость настоящей леди? После ваших выпадов в мой адрес я имел несчастие убедиться в том, что между вами и благородной дамой с портрета действительно нет ничего общего (Отворачивается от Натали и разглядывает портрет.).
НАТАЛИ. (рассеянно моргает). Простите. Я вовсе не хотела вас обидеть. Современные юноши такие развязные! Я подумала, что и вы…
ГИЛБЕРТ. Современные девушки тоже не ангелы, но я вот не подумал о вас плохого. Хотя в музей вы пришли в поношенных джинсах. Наоборот, мне показалось… Впрочем, какая разница, что мне показалось! Я глупец, мне всё время кажется, что окружающие меня люди лучше, чем они есть на самом деле.
НАТАЛИ. И всё же… Что вам показалось?
ГИЛБЕРТ. (пристально вглядывается в лицо Натали). Во внешности у вас действительно мало сходства с женщиной на портрете, но я имел в виду совершенно иное. Этот взгляд… Зачарованный или отрешённый… (Подходит ближе к картине.) Интересно, о чём думала Джиневра Бенчи, когда рисовали её портрет? О вечной славе? Нет, в её облике нет самодовольства и тщеславия. О любви? Пожалуй, и тут я ошибся. Где страсть? Возбуждение чувств?
НАТАЛИ. О вечности красоты.
ГИЛБЕРТ. Да! (смеётся). Я всё-таки не ошибся в вас, вы понимаете искусство!
НАТАЛИ. (недоверчиво). Не знаю, достойна ли я таких комплиментов. Я только окончила колледж и пока нигде не учусь… А вы… вы – художник?
ГИЛБЕРТ. Да. Неприкаянный, вызывающий насмешки у родных и друзей неудачник. Пустой мечтатель. Признайтесь - вам неприятно слушать подобные откровения? Все отчего-то полагают, будто художники – это непременно богатые, утомлённые славой бородачи, взирающие с презрением на толпу обывателей.
НАТАЛИ. Я никогда не думала ничего подобного. Отчего вы несчастны?
ГИЛБЕРТ. Ха! Думаете, легко вот так взять и вывернуть наизнанку душу первому встречному? Хотя… почему нет? Вы кажетесь мне особенной. Я даже уверен в том, что вы не осудите меня за излишнюю откровенность.
НАТАЛИ. Мне можно доверять. Я очень люблю живопись, но общаться с настоящими художниками мне не приходилось.
ГИЛБЕРТ (желчно). А разве много теперь настоящих художников? Нет, нынешние художники и в подмётки не годятся старинным мастерам. Взгляните - какое изящество линий! Как тонко переданы эмоции! (Восторженно смотрит на картину.) Отчего теперь не рождаются такие женщины? Красавица. Поэтесса. Любящая супруга. Какие глаза! А что нынче? Где возвышенные натуры, где преданные жёны? Музы?
НАТАЛИ. Вы ищете музу? Боже, как это прекрасно!
ГИЛБЕРТ. Ищу женщину мечты, но кого посылает мне судьба? Визгливых и похотливых чудовищ без ума, без сердца. И все требуют денег! Много денег, а в придачу – положение в обществе, яхты, казино и рестораны. Господи, какие нынче грубые нравы! Никто не говорит на первом свидании возлюбленным: «Отдай своё сердце. Отдай свою нежность и любовь». Всем нужны одни лишь деньги! А как же душа?! Ведь это оскорбительно – уважать человека только за деньги! Это несправедливо, пошло и глупо!
Появляется Николас.
НИКОЛАС. (посмеиваясь). Гил, ты сумасшедший?! Тебя в соседнем зале слышно!
ГИЛБЕРТ. Я громко говорю? (Обращаясь к Натали.) Простите, не сдержался.
НИКОЛАС. Тебе не стыдно перед девушкой всякую чушь нести? И вообще, кому тут интересны твои проблемы?
ГИЛБЕРТ. Не беспокойся, Ник. Девушка уже знает о том, что в любви я неудачник, но пока не бежит от меня сломя голову.
НИКОЛАС. Вот только кричать об этом на весь музей всё же не стоит.
НАТАЛИ. (Гилберту). Это ваш друг?
Гилберт кивает.
НИКОЛАС (Натали). Николас Пейн, студент. Имею несчастье представить вам своего друга - Гилберта Найтингейла, у которого редкий талант всюду нарываться на неприятности. Я был в соседнем зале, когда мне показалось, что вы ссорились. Надеюсь, мой приятель ничем не оскорбил ваше достоинство?
НАТАЛИ. Нет-нет, Гилберт чудесный, открытый человек!
НИКОЛАС (другу). Надо же, как она тебя защищает! И кто бы мог подумать – дурнушка, синий чулок! Пятнадцать минут назад она была о тебе не лучшего мнения, а теперь без ума от твоих глупостей!
ГИЛБЕРТ (тихо). Я же сказал: через час она будет висеть у меня на шее! Соблазнить неискушённую дурочку – что может быть проще?
НИКОЛАС. Не будь столь самоуверен. И не думай, что я так просто расстанусь с двадцатью долларами! Сейчас я усложню тебе задачу! Поглядим, чего на самом деле стоит эта барышня! (Громко.) Простите моего приятеля за излишнюю откровенность. Гил часто неуравновешен, потому что страдает от одиночества. Талантливые люди, знаете ли, почти всегда одиноки. Женщины, которых знал мой товарищ, были его не достойны. ( Со злорадством.) А женщин у него было много…
НАТАЛИ. Да, Гил говорил мне об этом. Он мучительно искал свой идеал, и до сих пор счастье ему не улыбнулось.
НИКОЛАС. (с сарказмом). Да, искал. На танцплощадках, в барах, а то и просто на улице… Замучился совсем, бедняга.
НАТАЛИ. (удивлённо). Что с того? Разве талантливый человек не может полюбить простую девушку? Музой великого Рафаэля стала булочница Форнарина, разве не так?
НИКОЛАС. (в сторону). Во дура! (Громко.) Да, женская красота - коварная штука! Оттого я и беспокоюсь за приятеля – вдруг очередная красотка окажется не достойной спутницей, а прожигательницей жизни. Охмурит моего бедного друга. Сведёт с ума. А потом начнёт требовать дорогих развлечений и, наконец, оберёт до нитки… А ведь Гил и так еле сводит концы с концами! Таланту не всегда сопутствуют богатство и слава, но женщины не хотят этого понимать и довольствоваться скромной жизнью. Красотки уходят к богатым – бог с ними! Но что прикажете делать с разбитым сердцем?
НАТАЛИ. Бедный Гилберт! Неужели ему так не везёт в любви?
НИКОЛАС. Разумеется, будь он знаменит и богат, женщины оценили бы его по достоинству. (С трагическим пафосом.) Да-а, бедность… Только вдумайтесь, Натали, в это страшное слово! Дешёвая комнатка в трущобах. Чай с плесневелым хлебом. Странные картины, которые не желает покупать добропорядочная публика. Безденежье. Отчаяние. Непрестанная борьба за жалкое существование. Мерзко? Страшно? Возможно, вы не знали, но таковы судьбы большинства непризнанных гениев. И эти чудаки, которые живут впроголодь, философствуют об идеалах! Придумывают себе прекрасных дам, которые готовы мириться с нуждой и быть верными жёнами до гроба! Глупости! Пустые мечты! Быть может, в былые времена и рождались возвышенные натуры, готовые делить с возлюбленным последнюю корку хлеба, но теперь таких женщин нет! Это я и пытаюсь втолковать Гилу, но он – законченный идиот. Витает в облаках. Идеал ему подавай! Красотку, которая будет с умилением глядеть на его картинки и выслушивать восторженный бред про высокое призвание живописца! Смешно, не правда ли?
НАТАЛИ. Мне не смешно.
НИКОЛАС. Если хорошенько подумать, смешного тут мало, конечно. Но вот вы, барышня, смогли бы полюбить бедного, безвестного художника? Такого, как Гил? Приятно ли было бы вам просыпаться в какой-нибудь жалкой конуре, на серых застиранных простынях? Обедать в бесплатных столовых для малоимущих? Смотреть без смущения в глаза родным, которые ездят на шикарных машинах и обедают в дорогих ресторанах?
НАТАЛИ. (смущённо). Не знаю. Я никогда не думала о любви… так грубо…
НИКОЛАС. Вот-вот, я и говорю Гилу: идеальные женщины существуют лишь в его больном воображении, а в жизни нужно ценить того, кого посылает судьба. (Гилберту). Ну что, здорово я напугал твою барышню? Гляди – приуныла. Она уже сомневается, достоин ли ты её симпатии.
ГИЛБЕРТ. (тихо). Чёрт бы тебя подрал, Ник! Все карты спутал. Зачем эта тирада про бедность? Кто тебя за язык тянул!
НИКОЛАС. Я же сказал – просто так мои кровные ты не получишь! Кстати, я ничего не выдумал. Помнишь, ты сам рассказывал мне о том, как бедствовал, когда не сумел продать ни одной акварели? (Смеётся.) Ладно, не дрейфь! У тебя в запасе ещё три четверти часа!
СЦЕНА 4
Госпожа Томпсон и господин Отс неспешно бредут по галерее, не замечая картин.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Моя бедная Натали… Простите её, господин Отс. На самом деле она славная девушка, но её мысли всё время где-то в облаках! К тому же этот несносный максимализм, эти поиски идеала…
ЮРГЕН ОТС. Да-а… А ведь она права! Мы, обыватели, бездумно радуемся жизни. Ходим в рестораны, нюхаем цветы и с радостью слушаем светские сплетни. Но ведь кто-то должен думать о счастье человечества, совершать дерзкие подвиги.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Да, наверное. Но разве такие люди счастливы? (Помолчав.) Мы с Натали давно мечтали провести выходные вместе. Как видите, ничего толкового из этой идеи не вышло. А в вашей семье поиски идеалов не ссорят родителей и детей?
ЮРГЕН ОТС. Увы! Поиски идеала стали причиной моего развода с женой. (Элизабет Томпсон едва сдерживает радостный возглас.) Глория не была красавицей, но я не так щепетилен в этом вопросе. Уютная спальня, домашний ужин, щебет о разных пустяках – вот, в сущности, и всё, что требуется от супруги. Но ей не нравилось быть простой домохозяйкой. Ей захотелось получить учёную степень и преподавать философию в колледже. Её идеалом стала близкая подруга – феминистка, доктор психологических наук.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (с приторной нежностью). Как жаль, что такой достойный мужчина, как вы, лишён семейного тепла! Натали не феминистка, но её будущее вызывает у меня тревогу. Всё время угрюма, неразговорчива. Соседские парни и девушки обходят её стороной. Даже на редкие вечеринки Натали предпочитает надевать джинсы вместо коктейльных платьев, а в Рождество читала какого-то Кампанеллу. Ужасно, правда?
ЮРГЕН ОТС. Увы! Скоро женщины забудут о женственности – все будут сидеть в библиотеках с угрюмыми лицами. Никто не захочет примерять перед зеркалом шляпки, звонко смеяться и совершать очаровательные глупости. Но ваша Натали – случай особый. Она - настоящая леди. Она наивна и прелестна, умна и сентиментальна. Но со своими высокими идеалами ей будет непросто найти достойного друга.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Да, конечно. Что говорить о Натали, когда мне – женщине опытной во всех отношениях – приходится изнывать от одиночества!
ЮРГЕН ОТС. Эта беда поправима. (Понижая голос). В душе я примерный семьянин. (Целует запястье госпожи Томпсон.) Готов без боя сдаться в плен прекрасной даме. Особенно, если дама обещает зажаривать котлеты до хрустящей корочки.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (немного рассеянно). Запечённый гусь с черносливом тоже неплох… (Пальцы госпожи Томпсон крепко впиваются в локоть господина Отса. Не веря своей удаче, она боится отпустить от себя мужчину.) Обе мои свекрови полагали, что я отличная хозяйка. Лучшей похвалы в свой адрес я и представить себе не могу. Кстати, мой кулинарный стаж – без малого двадцать лет, и ни разу за это время я не пережарила котлеты. Но если вы обожаете хрустящую корочку… Я постараюсь…
ЮРГЕН ОТС. Моя Джиневра...
СЦЕНА 5
В зале появляется журналист - энергичный молодой мужчина, рыжеволосый, с пытливыми зелёными глазами. Увидав госпожу Томпсон, он слегка кланяется даме, а после подходит к её собеседнику.
ЖУРНАЛИСТ. Простите! Вы – господин Отс?
ЮРГЕН ОТС. Не имею чести вас знать.
ЖУРНАЛИСТ. Эрик Бёрн, журналист. Возможно, вы наслышаны о нашей газетёнке? «Стрит ньюс» всегда на слуху у читателей.
ЮРГЕН ОТС. Ещё бы! Ни один выпуск не обходится без скандалов.
ЖУРНАЛИСТ. Весьма польщён тем, что такой известный человек в курсе наших уличных новостей. Могу ли я, пользуясь счастливой встречей, задать вам пару вопросов?
ЮРГЕН ОТС. Зная о пристрастии «Стрит ньюс» к скабрезностям, даже не представляю, о чём вы собираетесь меня спрашивать.
ЖУРНАЛИСТ. О сущих пустяках. Вы уже посетили персональную выставку Вилли Уайта? Какую бы оценку вы дали его творчеству?
ЮРГЕН ОТС. Мазня, причём довольно грубая. По-моему, это и не специалисту ясно.
ЖУРНАЛИСТ. Отлично! Могу я написать о том, что знаменитый искусствовед Юрген Отс дал уничижительную характеристику полотнам не менее знаменитого художника?
ЮРГЕН ОТС. Так и есть.
ЖУРНАЛИСТ. (воодушевлённо). Право, это сенсация! Наверняка найдутся те, кто с вами не согласится. Похоже, на этой неделе наша газета вновь будет в эпицентре скандала.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Господин Бёрн, отчего вы совсем не пишете о достойных людях? Может, хватит пиарить коррупционеров, сомнительных деятелей искусства и политиканов? Отчего не посвятить номер талантливой молодёжи – музыкантам, учёным? Разве мало в нашем городке достойных людей?
ЖУРНАЛИСТ. Увы, миссис, обывателю такие новости не интересны. Низменные инстинкты и их носители кажутся широкой публике более привлекательными, нежели благородные устремления добропорядочных граждан.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Жаль. Хотя политикам за дело от вас достаётся. Даже не знаю, за кого теперь голосовать на выборах.
ЖУРНАЛИСТ. Скажу вам по секрету: сегодня галерею намеревается посетить сам сенатор Грубер! Надеюсь, мне повезёт, и я узнаю из первых уст о коррупционном скандале, назревающем вокруг имени его жены. Говорят, из-за этого скандала сенатор грозился развестись с супругой, чтобы хоть как-то сохранить лицо перед выборами.
ЮРГЕН ОТС. Удачи вам, господин Бёрн.
ЖУРНАЛИСТ. Благодарю.
СЦЕНА 6
Господин Отс и госпожа Томпсон, довольные друг другом, возвращаются в зал, где оставили Натали.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Опять мы перед этим ужасным портретом! Можно подумать, здесь центр вселенной! (С изумлением видит дочь беседующей с молодым человеком.) Как мило! Я вижу, Натали, ты тоже нашла интересного собеседника. Кто этот молодой человек, и что вы так увлечённо обсуждаете?
НАТАЛИ. Тебе будет скучно, мама. Мы рассуждаем об идеалах. Вообрази, мой новый друг - художник, который ищет свою прекрасную даму. Как видишь, не я одна идеалистка!
ЮРГЕН ОТС. Любопытно. И чего же не хватает этому господину для счастливого вдохновения?
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН (с усмешкой). Полагаю, наивной дурочки, которую не трудно обвести вокруг пальца пустой болтовнёй. Вроде тебя, Натали.
НАТАЛИ. (дрожащим голосом). Вот ты и показала, мама, своё истинное лицо. Я для тебя всегда была дурочкой, потому что думаю и чувствую не так, как ты, и делаю не то, что хочется тебе. А вот Гил находит особое очарование в людях, которые имеют собственное мнение. Скажи, почему я не имею права быть собой? Чем я хуже подруг, которых ты ставишь мне в пример?
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Чем? Да хотя бы тем, что твоё жаркое вечно пересолено и жёстко, как резиновая подошва. Об умении красиво одеться и причесаться я умолчу. Поэтому, милая, твой избранник должен быть слеп на оба глаза - только так ты сможешь стать его идеалом. А красивым словам не верь. Не дорого они стоят, красивые слова.
ЮРГЕН ОТС. (с трогательной заботой). Ваша мать, Натали, хотела сказать, что для настоящего женского счастья вам требуется постичь самую малость. Отложите на время книги. Заведите мопса, полюбите платья и шляпки, а ещё – научитесь говорить глупости. Так вы станете неотразимой в глазах мужчин. И тогда не нужно будет искать идеалы - вы сами будете совершенством.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (обращаясь к Гилберту). Надеюсь, молодой человек, мы подоспели вовремя? Вы не навешали моей дочери на уши слишком много лапши? А то мне показалось, она уже вообразила себя музой и прекрасной дамой.
ГИЛБЕРТ. (с вызовом). Я вижу, вам смешно. Сразу видно - вы обыватели, и слово «идеал» не может вызвать у вас ничего, кроме грубого смеха. Но откуда в уважаемых и солидных людях столько цинизма? Вы читаете добрые книги и ходите в музеи. Так почему доброе и прекрасное не захватило ваши души?! И как можно жить, не имея идеалов? Разве без них жизнь не кажется вам бессмысленной? Нет? А вот у меня – представьте себе! – есть идеалы. Посмейтесь надо мною, господа! Мечты. Вдохновение. Любовь. Признайтесь, вам странно слышать о таких вещах? Поэтому вы снисходительно смотрите на меня и думаете: «Смешон и безумен!» Да, я смешон, как полишинель, но вы, Натали, понимаете меня? Вы верите в любовь, у вас есть мечты?
НАТАЛИ. Да, Гил, я очень хорошо вас понимаю!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (Отсу). Он сумасшедший?
ЮРГЕН ОТС. (озадаченно). Боюсь, для Натали встреча с подобным субъектом пойдёт не на пользу.
ГИЛБЕРТ. Натали! Должно быть, и вы жестоко страдаете от непонимания. Над вашими идеалами тоже зубоскалят обыватели. Смеются, когда в разгар вечеринки вас охватывает грусть. Когда вместо нового айфона вы покупаете старую, потрёпанную книгу. Когда вместо того, чтобы блеснуть парой пошлых словечек, вдруг начинаете говорить стихами…
ЮРГЕН ОТС (госпоже Томпсон). Интересный экземпляр. Говорит как пишет!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Думаете, этот выскочка имеет хорошее образование?
ЮРГЕН ОТС. Несомненно. (Громко.) Простите. Как ваше имя? Гилберт?
ГИЛБЕРТ. Гилберт Найтингейл. Свободный художник. Пейзажист.
ЮРГЕН ОТС. К своему стыду не имею чести вас знать. Вы устраиваете персональные выставки?
ГИЛБЕРТ. Несколько раз я пытался донести свои идеи до широкой публики, но… (Запинается на полуслове.).
ЮРГЕН ОТС (сочувственно). Деньги? Всё дело в них? Не стесняйтесь, молодой человек! Чтобы обеспечить себе место под солнцем, мало иметь один талант – нужно иметь деньги.
ГИЛБЕРТ. Мне стыдно признаться – да! Ведь мы живём в глупом мире, где всё решают деньги. Быть или не быть таланту, кого возводить на пьедестал, а кого низвергать, о ком писать в газетах, а кому затыкать рот, – всё это решают дельцы. И общественность не протестует! Деятели искусства, политики, бизнесмены и домохозяйки – все зациклены на деньгах, а подлинные ценности, которые не раз спасали мир, им до лампочки…
НИКОЛАС (дёргая Гилберта за рукав). Давай потише, приятель! В соседнем зале сенатор Грубер с супругой!
ГИЛБЕРТ. Мне наплевать!
НИКОЛАС (понижая голос). А ещё несколько наших сокурсников. И - будь уверен! – свои гаджеты ребята в автобусе не забыли. Что, если они выложат в сеть твои тирады? Ты ведь не хочешь стать посмешищем на факультете?
Появляется сенатор Грубер с супругой – худой, нескладной женщиной лет пятидесяти. Взгляд сенатора с интересом останавливается на изящном декольте госпожи Томпсон. Его супруга замечает это и поспешно увлекает мужа в соседний зал.
ГИЛБЕРТ. (устало). Вот, поглядите – типичные обыватели! Прошли мимо, не удостоив взглядом картину великого Леонардо! Как часто люди проходят мимо красоты, которая могла бы сделать их счастливыми и добродетельными!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (равнодушно). Прошли мимо - и что с того? Мир ведь не перевернулся.
НАТАЛИ. А жаль.
Неловкое молчание.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Пойдёмте в другие залы. Тут есть современные художники?
ЮРГЕН ОТС. Вилли Уайт. Желаете взглянуть?
Уходят.
НАТАЛИ. Ушли… А ведь я столько хотела рассказать маме об этой картине!
ГИЛБЕРТ. Господин в твидовом пиджаке показался ей более привлекательным, нежели Джиневра Бенчи. И это понятно: ваша мать – молодая вдова, ей нужен солидный мужчина, с которым не стыдно появиться в обществе. Да и господину Отсу приятно сопровождать вашу мать. Похоже, он нашёл свой идеал!
НАТАЛИ. Боюсь, господин Отс быстро разочаруется в маме. Он искусствовед, а мама ничегошеньки в искусстве не понимает.
ГИЛБЕРТ. Зато она отлично понимает жизнь. Заинтересовать собой красивого мужчину – о, это тонкое искусство! Это наука из наук! Поймать его в свои сети, обольстить, отвлечь от прочих мыслей – тут нужен титанический ум и звериная хватка!
НИКОЛАС. Ну вот, опять начинается философия на отвлечённые темы! Скучно с вами, ребята.
Уходит в соседний зал.
НАТАЛИ. Вы сердитесь на маму оттого, что она всего лишь обыкновенная слабая женщина? Я тоже иногда на неё сержусь. Красивые женщины не должны быть посредственными.
ГИЛБЕРТ. (задумчиво). Да! Она очень красива и могла бы стать чьей-нибудь музой. Ей мог посвятить стихи поэт, а композитор – сюиту или романс… Как часто женщины забывают о своём предназначении!
НАТАЛИ. Мама дважды выходила замуж. Первый муж – мой отец – ушёл, едва я появилась на свет. Второй был прекрасным отчимом, но рано умер. Маме не хочется стареть одной.
ГИЛБЕРТ. И это правильно. Человеку необходимо кого-то любить, чтоб не сойти с ума от одиночества. Как это мило – просыпаться от запаха кофе, который кто-то приносит в твою спальню! И как хорошо, когда на рассвете можно с кем-то поглядеть на звёзды! А ещё можно нарвать цветов и незаметно подложить их любимой в сумочку. Где-нибудь в шумном метро или в душном офисе девушка откроет её, и незабудки под изумлённые возгласы толпы упадут ей на колени… И все поймут – это особенная девушка. Ради её поцелуя можно совершать маленькие глупости и большие подвиги… Как вы думаете, Натали, господин Отс любит смотреть на звёзды?
НАТАЛИ. Не знаю. Но вы… Вы – большой мечтатель!
ГИЛБЕРТ. Да, мечтатель. Пустой болтун… Натали! У вас порозовели щёки. Я смутил вас.
НАТАЛИ. О нет. Я впервые встречаю человека, который любит мечтать.
ГИЛБЕРТ. Тогда позвольте нескромный вопрос. Это важно для меня. Очень. (Понижая голос.) Вы были когда-нибудь влюблены? Страстно. Безумно. По-настоящему?
НАТАЛИ. (тихо). Нет. Но меня сильно волнует то, что вы говорите. Быть может, это и есть влюблённость?
ГИЛБЕРТ. Скорее симпатия. Я благодарен вам, Натали. Вы очень хорошая девушка. Вы даже не посмеялись надо мною, когда я разглагольствовал об идеалах. И я прошу прощение за незаслуженное оскорбление в начале нашего знакомства. Вы – настоящая леди (Целует девушке руку.).
Появляется госпожа Томпсон.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Натали! Мы ждём тебя на лестнице, а ты до сих пор торчишь в этом зале!
НАТАЛИ. Мама, если тебе хочется – иди с господином Отсом. Или поезжай домой. Можешь даже отправиться за город к Смитам.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Вот как ты заговорила! А какой мне смысл ехать туда одной?
НАТАЛИ. Не понимаю, отчего ты не оставишь меня тут? Я нашла достойного друга.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Друга? А как же Джереми Смит? Он уже окончил университет. Впереди – деловая карьера, успешный бизнес. Единственное, чего ему не хватает, - доброй спутницы жизни.
НАТАЛИ. Ах, вот ты о чём! Нет, мама, я никогда не смогу полюбить этого пошлого самодовольного человека.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Глупости.
НАТАЛИ. Джереми ни разу не был в театре! У него дома в шкафу лишь деловые издания и ничего – для души…
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Когда у тебя появятся дети, некогда будет бегать по театрам. И про книжки придётся забыть.
ГИЛБЕРТ. (раздражённо). Госпожа Томпсон! Почему вы не желаете услышать собственную дочь? Она не любит Джереми Смита. И потом… разве ваша дочь - разменная монета для торга? Неужели для вас, обывателей, не существует ничего святого?
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Какая наглость! Да кто вы такой, чтобы давать советы мне и моей дочери?!
НАТАЛИ. Мама, я очень прошу уважать моего нового друга. Когда ты узнаешь его лучше, тебе будет стыдно за свои слова.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Полчаса поболтали о пустяках – и уже друг? Прошу тебя, дочь, ещё не поздно отправиться к Смитам. Джереми дал понять, что желает поддерживать с тобой отношения…
ГИЛБЕРТ. (брезгливо). Поддерживать отношения! Какая пошлость! Где тут самозабвенная любовь, страсть? Поддерживать можно гнилой забор. Или дряхлого старца, который одной ногой в гробу. Натали! Вы – особенная, вам нужен человек с пламенной душой и большим сердцем. Не смейте выходить замуж за Смита! Разве расчётливый делец позовёт вас к звёздам?
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Нет, это переходит всякие границы приличия!
Уходит.
СЦЕНА 7
ГИЛБЕРТ. Простите. Я снова огорчил вашу мать. Ник прав - я ужасный человек. Эгоист. Глупец. Но слов своих обратно не возьму.
НАТАЛИ. (весело). Не извиняйтесь. Я рада вашим советам, и даже счастлива оттого, что они глупы. Я очень устала от разумных советов. Все они сводятся к тому, как обольстить состоятельного жениха, чтобы прожить остаток жизни в сытости и довольстве. Но счастье не в достатке, так ведь?
ГИЛБЕРТ. Не знаю, что ответить. У меня были периоды страшного безденежья. Кисть выпадала от голода из рук. Но даже в такие минуты я бывал счастлив! Почему? Потому что моя душа умела радоваться прекрасному – тополиной почке; удачному мазку; дождю, который барабанил по крыше. Вряд ли кто-то из обычных смертных польстится на такое счастье. Оно – для избранных. Обыкновенным людям приятнее сидеть на диване и жевать хрустящие булки.
НАТАЛИ. О, я согласна! Диван, преферанс… Это – пошлое, мелкое счастье.
ГИЛБЕРТ. Почему – пошлое? Так живут вполне добропорядочные люди. А хотите я расскажу вам одну историю? Однажды у меня совсем не осталось денег. Так, несколько центов. Я долго стоял на улице – голодный, под мерзким осенним дождём – и не знал, на что потратить эти жалкие центы. Новая кисть для акварели или пирожок. С повидлом, с хрустящей ароматной корочкой. Разве может весёлый, довольный жизнью человек вообразить, как мучителен был мой выбор? Было чертовски холодно. Ветер и дождь хлестали меня, словно плети. Мне подумалось, что в такую погоду хорошо сидеть у камина и согревать ноги домашним пледом, пить кофе и закусывать горячим пирожком. Живо представив эту картину, я сдался. Купил пирожки, вернулся домой. А совесть ныла. В какую-то минуту я даже почувствовал себя предателем – предпочёл набить живот вместо того, чтобы написать морской пейзаж, на который в тот день было вдохновение. Но это состояние длилось недолго – остатки кофе и пирожки довели меня до одержимости. Я никогда так сладко не ужинал, как в тот вечер.
НАТАЛИ (затаив дыхание). А что было потом?
ГИЛБЕРТ (смеясь). А потом в мою берлогу заглянул коллекционер. Он захотел купить одну из моих акварелей. Но ведь я – неисправимый дурак. Я указал ему на дверь.
НАТАЛИ. Не может быть!
ГИЛБЕРТ. Ещё как может! Этот человек – надменный, лоснящийся от пота и собственной значимости – свысока оглядел мою мастерскую. Конечно, это была не настоящая мастерская – так, комнатушка, в которой кроме мольберта и картин ютились кушетка, стол и старое кресло. Посетитель быстро понял, что художник придавлен жизнью, и что с ним можно не церемониться. Он снисходительно хмыкнул и указал пальцем на одну из картин. Это была моя лучшая акварель. Я вложил в неё душу и мечтал о том, что какой-нибудь понимающий живопись меценат захочет её купить. Я лелеял мечту о том, что моей картиной будут любоваться истинные ценители прекрасного. И вот – покупатель. Но какой! Расчётливый, холодный делец, который повесит мою акварель в какой-нибудь захламлённый уголок, где она затеряется среди дорогих безделушек. Мимо неё с равнодушным видом будут ходить люди, для которых искусство – всего лишь пустое развлечение, приятный досуг. И я решил не продавать посетителю свою картину.
НАТАЛИ. Посетитель был зол?
ГИЛБЕРТ. Не то слово! Он потратил драгоценное время, чтобы приехать ко мне и облагодетельствовать – небрежно швырнуть несколько сотен неизвестному автору за его мазню, а я… Да кто я такой, чтобы отказывать важному господину? В его коллекции Ренуар и Мане, а какой-то голодранец смеет указывать ему на дверь!
НАТАЛИ. Боже! И вы, не имея за душой ни цента, выставили покупателя вон?!
ГИЛБЕРТ (смеётся). Сам ушёл. Правда, через несколько дней вернулся с красоткой, которую выдавал за жену. Мне не хотелось быть неучтивым при даме. К тому же скряга теперь был готов выложить за картину втрое больше прежнего, чтобы потешить свою пассию. Мы сторговались, я получил приличные деньги. Но главное, моя акварель -если верить надменному господину - теперь соседствует с гравюрой Дюрера!
НАТАЛИ. Как странно… Акварель с гравюрой! Похоже, у этого человека действительно не было никакого чутья к прекрасному… Но это неважно. Всё, что вы рассказали, - удивительно!
ГИЛБЕРТ. Что – удивительно?
НАТАЛИ. Всё. Ваше самоотверженное служение искусству. Вера в идеал. Надежда встретить прекрасную даму. Вы незаурядный человек, и я счастлива знакомству с вами. Как жаль, что я всего лишь обыкновенная девушка! Но, как знать… быть может…
Натали кладёт руки на плечи Гилберту и смотрит ему в глаза. Её взгляд полон нежности и затаённой надежды.
За сценой слышится старческий кашель и шарканье ног.
ГИЛБЕРТ. (вздрагивая от неожиданности). Сенатор Грубер!
СЦЕНА 8
Гилберт, Натали и сенатор
СЕНАТОР. Э-э-э, простите, господа, за то, что бестактно прерываю ваш разговор…
ГИЛБЕРТ (тихо). В высшей степени бестактно!
СЕНАТОР. Недавно перед этой картиной стояла очаровательная дама, не подскажете, куда она направилась?
ГИЛБЕРТ (Натали). Старый ловелас! Как ему удалось отвертеться от ревнивой супруги? (Громко.) Не вы ли – сенатор Грубер?
СЕНАТОР. Он самый.
ГИЛБЕРТ. Но позвольте, разве пожилая леди, с которой вы десять минут назад были в этом зале, не ваша жена?
Сенатор недовольно морщится, потом берёт Гилберта за локоть и отводит в сторону.
СЕНАТОР. Вы мужчина или блюститель нравственности? По-моему, в ваши годы рановато ещё брюзжать об упадке нравов.
ГИЛБЕРТ. Сенатор, видите ту девушку? (Указывает на Натали.) Дама, которой вы интересуетесь, - её мать. Кстати, мужчина, сопровождавший госпожу Томпсон, имел счастье прийти сюда раньше вас и завоевать её расположение.
СЕНАТОР. Какая досада! Но всё же… Из чувства мужской солидарности подскажите, куда пошла эта женщина? Или нет – лучше познакомьте меня с её дочерью!
ГИЛБЕРТ. Господин Грубер, я не занимаюсь сводничеством. Как это вульгарно и низко – имея законную супругу, волочиться за женщинами напропалую!
СЕНАТОР. Как, говорите, её?.. Томпсон? Прелестная женщина! Будьте покойны, я имею вполне серьёзные намерения завладеть вниманием этой особы. К тому же у моей жены есть молодой любовник, и отношения на стороне вряд ли её расстроят.
ГИЛБЕРТ. У вашей жены есть любовник, и вы закрываете на это глаза?! Значит, в то время как вы заседаете в конгрессе, супруга сорит вашими деньгами и кувыркается в постели с другим? О времена!
СЕНАТОР. (посмеиваясь). Не волнуйтесь, юноша, моих средств хватит на содержание и жены, и её любовника, и новой пассии.
ГИЛБЕРТ. (холодно). Я был о вас лучшего мнения.
СЕНАТОР. Какая странная штука – жизнь. В публичных скандалах виновна моя жена, а крайним всегда остаюсь я!
ГИЛБЕРТ. Вы циничный человек. И кто бы мог подумать, что сенатор Грубер может быть так пошл и мелок! В глазах избирателей вы – воплощение американской мечты. Примерный семьянин, трудоголик, демократ. Как жаль, что вас не слышат журналисты!
СЕНАТОР. Какая риторика! Сколько вам лет, юноша?
ГИЛБЕРТ. Двадцать три.
СЕНАТОР. Прекрасный возраст! В эти годы я тоже наломал немало дров. И у меня – представьте себе! – тоже были идеалы.
ГИЛБЕРТ. Не представляю. Мне кажется, вы родились старым рассудительным занудой с мыслью разбогатеть и прославиться.
СЕНАТОР. А что плохого в богатстве? Зато мне не стыдно сказать сыновьям: «Будьте благоразумными, как ваш отец». Интересно, что вы оставите в наследство собственным детям? (Прищуривается и снисходительно оглядывает Гилберта с головы до ног.) Поношенная одежонка. Дрянной одеколон… (Громко.) Боюсь, кроме своих возвышенных идеалов и бедности вы ничего не сможете предложить юной леди. Желаю здравствовать!
ГИЛБЕРТ. Катись отсюда, старый чёрт!
Сенатор, посмеиваясь, уходит.
СЦЕНА 9
НАТАЛИ. О чём вы говорили с сенатором?
ГИЛБЕРТ. По-моему, он достаточно громко подытожил наш разговор. И старый дурак, к несчастью, прав. Я не достоин вас, Натали. Такая девушка, как вы, должна блистать на светских раутах, сводить с ума художников и вдохновлять поэтов.
НАТАЛИ. Гил…
ГИЛБЕРТ. Ещё не поздно обнадёжить Джереми Смита. Не поминайте лихом и будьте счастливы.
Пытается уйти.
НАТАЛИ. Гилберт, стойте! Вы ведь совсем меня не знаете! Клянусь, я не боюсь нужды! Мне не в тягость делить с вами последний кусок хлеба. И я ни разу не попрекну вас тем, что вы не добились больших денег и славы. Я… я люблю вас!
Гилберт хватает девушку за руку и привлекает к себе.
ГИЛБЕРТ. Натали! Повторите ещё раз, что вы сказали?
НАТАЛИ. (обнимает Гилберта и целует в губы). Я не хочу, чтобы вы страдали от одиночества и нападок обывателей. Не смотрите на то, что я молодая и глупая. Я – сильная. Я…
НИКОЛАС. (из соседнего зала, негромко). Вот те раз! И часа не прошло!
СЦЕНА 10
Гилберт любуется Натали. Её щёки раскраснелись, как маки, в глазах – томление и радость. Гилберт перебирает пряди её волос и крепче прижимает к себе.
ГИЛБЕРТ (задумчиво). Знаешь, о чём мне подумалось? Вот бы стоять перед этой картиной целую вечность! Целовать твои волосы. Мечтать о добром и прекрасном. Я глуп?
Появляется госпожа Грубер с пожилой дамой.
ГОСПОЖА ГРУБЕР. Это ужасно. Я в расстроенных чувствах. Разве можно выставлять в музеях такую пошлость?
ДАМА. Да, Молли. Этот Вилли Уайт весьма посредственный художник; не понимаю, отчего о нём кричат все газеты.
ГОСПОЖА ГРУБЕР. Он - сын мексиканского миллионера. Будь уверена, дорогая, папаше ничего не стоит оплатить славу любимому сынку.
ДАМА. Ах, вот в чём дело!
ГОСПОЖА ГРУБЕР. Да-да, милочка, всё дело - в деньгах!
ДАМА. Деньги, деньги… Отчего мы всё время говорим только о деньгах? Я и словом не успела перекинуться с твоим Беном. Почему он покинул нас так скоро?
ГОСПОЖА ГРУБЕР. Мой драгоценный супруг поспешил ретироваться, едва узнав о том, что некий Эрик Бёрн, скандальный репортёр, подкарауливает его в галерее. Нора, если бы ты знала, как ужасно быть женой известного человека! Развод, карьера, дети – из всего проклятые журналюги делают сенсацию! А тут ещё рейтинг Бена упал перед самыми выборами. Её-богу, Нора, я не присваивала денег благотворительной организации, на меня клевещут! Бедный Бен! Из-за меня за ним идёт настоящая охота.
ДАМА. Как это ужасно! (Замечает Гилберта и Натали.) До чего же у нас молодёжь распущенная! Обниматься в общественном месте – какой стыд!
Уходят.
НАТАЛИ. Гил?
ГИЛБЕРТ. Да?
НАТАЛИ. Ты слышал об Эрике Бёрне? Я видела этого журналиста в «Новостях». Его статьи всегда на слуху у широкой публики. Он здесь! Это твой шанс сделаться знаменитым!
ГИЛБЕРТ. Не понимаю…
НАТАЛИ. Ты говорил о том, что отсутствие денег не позволяет тебе организовывать выставки! Давай найдём этого Бёрна, он напишет статью о твоих картинах, и ты в один миг станешь знаменитым!
ГИЛБЕРТ (испуганно). Нет, я не могу…
НАТАЛИ. Какой ты робкий! Нужно научиться верить в себя! Погоди, я приведу его сюда…
ГИЛБЕРТ. Не смей, я…
Натали крепко обнимает Гилберта и страстно целует в губы.
НАТАЛИ. Жди тут! Я скоро.
СЦЕНА 11
Гилберт растерян. Николас подходит сзади и бьёт его по плечу.
НИКОЛАС (довольно потирая руки). Сознаюсь - пари я проиграл! Но деньги отдаю без сожаления. Такой комедии мне нигде видеть не доводилось! (Достаёт из бумажника двадцать долларов.).
ГИЛБЕРТ. Убери деньги, Ник… Проклятые старухи! Зачем они ляпнули про Бёрна?!
НИКОЛАС. Ты отказываешься от двадцати долларов?! Я начинаю думать, что эта Томпсон права – ты редкостный придурок.
ГИЛБЕРТ (убито). Ты слышал – Натали приведёт сюда журналиста!
НИКОЛАС. Вот и я говорю – пора убираться, пока тебя не уличили в обмане. (Смотрит на часы.) Экскурсия закончилась. Наши ребята уже садятся в автобус.
ГИЛБЕРТ. Погоди. Разве ты не понял? То, что я говорил, не было ложью. Я действительно много бедствовал, пока обстоятельства не вынудили меня бросить ремесло художника. Это теперь я – студент, будущий адвокат, но было время… Ах, какое было время!.. Увы, я не сделался знаменитым. Чтобы стать таковым, нужно много учиться. (Всматривается в портрет Джиневры Бенчи.). Какое лицо! Какой взгляд! Дилетант-самоучка никогда не напишет ничего подобного! Но у меня был талант. У меня были усидчивость и терпение, я бы мог… Чтобы выучиться на мастера, мне не хватило самой малости - кучки презренных, жалких долларов… Вилли Уайт! Вот кому повезло иметь щедрого родителя! Боже мой, какая несправедливость – не имея таланта, выставляться в национальной галерее! А ведь на месте его мазни могли бы висеть мои акварели! Но пару лет назад я был нищ, как церковная мышь. Так нищ, что не имел сил бороться за своё призвание и променял его на карьеру адвоката!
НИКОЛАС. (равнодушно). Какая теперь разница? Да и стоит ли тосковать о временах, когда не хватало денег на пачку дешёвых сигарет?
ГИЛБЕРТ (кланяется картине). Господин да Винчи! Даже у вас был покровитель, который избавил ваш талант от нужды и унижений! Всё в этом проклятом мире решают деньги…
НИКОЛАС. Хватит паясничать! Это уже не смешно.
ГИЛБЕРТ. Натали… Моя Натали! Если бы я не сломался, её любовь стала бы достойной наградой!
НИКОЛАС. Так-так… (Озабоченно вглядывается в лицо друга.) Да ты никак втрескался в эту девчонку?
ГИЛБЕРТ. Будучи нищим, непризнанным художником, я мечтал о такой спутнице жизни, как Натали. Чуткая, ранимая, она не испугалась нужды. Она поверила в мой талант и была готова идти со мной на край света!
НИКОЛАС. Я удивлён не меньше. Мне казалось – дурнушка, синий чулок. Угораздило же тебя… Однако, здорово ты вляпался, приятель! Расстроил свадьбу девушки с Джереми Смитом, увлёк неизвестно куда, а теперь – в кусты. Хорошенькое дельце!
ГИЛБЕРТ. Я не достоин её любви. Сейчас сюда придёт Эрик Бёрн, и все узнают, что Гилберт Найтингейл - не художник и даже не мечтатель, но подлец и трус…
НИКОЛАС. Беда мне с тобой, друг. Но знаешь, не нужно грустить о Натали! Когда-нибудь она удачно выйдет замуж за состоятельного прощелыгу, которому понадобится грамотный адвокат, чтобы с чистой совестью выйти из дерьмовых передряг. И вот тогда вы с Натали снова увидитесь – не перед картиной в музее, конечно. На светской вечеринке. В зале суда. Не знаю – где, но у тебя – дорогого и солидного адвоката - будет время поразглагольствовать о звёздах и прочих высоких материях.
Николас мельком глядит в окно. В экскурсионном автобусе захлопывается дверь. Автобус трогается с места.
НИКОЛАС. (хватает Гилберта за плечо и тащит из зала). Автобус уходит без нас!
ГИЛБЕРТ. Моя Натали…
СЦЕНА 12
Госпожа Томпсон разглядывает полотна Вилли Уайта. На её лице гримаса недоумения.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (пренебрежительным тоном). Отвратительно, господа. Поразительное отсутствие вкуса. Неужели есть люди, которые готовы терпеть это безобразие в своих гостиных?
Господин Отс и Эрик Бёрн согласно кивают.
ЖУРНАЛИСТ. Ничего не поделаешь! Модный художник. А вообще вы правы: настоящий ценитель живописи не даст за эту мазню ломаного гроша.
НАТАЛИ (взволнованно). Мама!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Что такое?
НАТАЛИ. Господин Бёрн! И вы тут! Я так вам рада!
ЖУРНАЛИСТ. В самом деле? В последнее время мне редко бывают рады.
НАТАЛИ. Я знаю, вы имеете интерес к необычным людям. Сегодня вам очень повезло. Тут есть человек, о котором во весь голос должна кричать пресса!
ЖУРНАЛИСТ (оживившись). Господин Грубер?
НАТАЛИ. Нет. Гилберт Найтингейл, молодой талантливый художник.
ЖУРНАЛИСТ. Художник, говорите? Ну что ж… Надо о ком-то писать! Вы видели его картины?
НАТАЛИ (смущённо). Нет. Но они – прекрасны! Их ценят состоятельные люди. Одна из акварелей господина Найтингейла соседствует в частной галерее с гравюрой самого Дюрера!
ЖУРНАЛИСТ. В самом деле? Странно, что я раньше не слышал об этом молодом человеке.
НАТАЛИ. Это оттого, что господин Найтингейл очень застенчив. И горд. Он полагает, что покупать славу за деньги, как это делает Вилли Уайт, унизительно для художника.
ЖУРНАЛИСТ. Какие несовременные взгляды, однако! Но репортаж получился бы острый: Вилли Уайт, знаменитая посредственность, и Гилберт Найтингейл – небогатый, но способный юноша, который мог бы стать гордостью своей страны, но вряд ли станет широко известен, ибо обывателю наплевать на истинное искусство! Обывателя интересуют скандалы и сплетни, он готов платить за то, что развлекает его ленивый ум, а за подлинный шедевр не даст и гроша! Оттого таланты прозябают в безвестности, а вилли уайты выставляют в галереях невесть что! Как? По-моему, неплохо. Пойдёмте скорее, леди. Мне не терпится написать репортаж об этом юноше.
СЦЕНА 13
Господин Отс и Элизабет Томпсон первыми входят в зал; Натали и журналист идут следом.
ЮРГЕН ОТС. А где же господин художник?
ЖУРНАЛИСТ. Тут никого нет.
НАТАЛИ. Гилберт!? Наверное, товарищ увёл его в соседний зал. Гил!
Уходит.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Какой милый юноша! Похоже, никто ещё так шустро не бегал от славы, как этот пустозвон.
ЮРГЕН ОТС (задумчиво). Сбежал? Похоже, господин Бёрн, придётся вам писать репортаж о несчастной влюблённости и вероломности мужчин.
ЖУРНАЛИСТ. Тоже неплохо. Но мне жаль юную леди. Кажется, господин Найтингейл произвёл на неё впечатление.
НАТАЛИ. (растерянно). Его нигде нет!
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН (с достоинством). Не переживай, милая! Не ты первая. Мужчины обыкновенно так и поступают: смутят, увлекут неизвестно куда, а потом исчезают. А мы остаёмся у разбитого корыта.
ЮРГЕН ОТС. Не все мужчины таковы. (Тихо) Лично я не против продолжить знакомство. И – будьте уверены – я не исчезну в никуда, как господин Найтингейл.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. (Отсу). О, я буду чрезвычайно рада! (Натали.) Милая моя девочка, мне только что звонил Джереми Смит. Он приглашает нас на барбекю. Полагаю, ему давно пора узнать о том, что ты умна, образованна и что лучшей партии ему не найти.
ЮРГЕН ОТС. Не отказывайтесь, Натали. И не отчаивайтесь. Возможно, у господина Найтингейла была веская причина покинуть нас, не попрощавшись.
НАТАЛИ. Да, наверное, так…
ЖУРНАЛИСТ. И всё-таки жаль! Кому сказать: живём в столице, а писать не о ком. Счастливого дня, господа.
Уходит.
ЭЛИЗАБЕТ ТОМПСОН. Нам тоже пора. Натали? Господин Отс?
НАТАЛИ. Да, мама. (В сторону.) Я найду тебя, Гил! Обязательно найду!
ЮРГЕН ОТС. (слегка поклонившись картине). Госпожа Бенчи! Моё почтение!
Уходят.
Мимо портрета Джиневры Бенчи проходят другие посетители.