Снежинка в янтаре. рассказ

Блокадная зима 41-го, была ранней и лютой. Мороз сковал непокорный город и также как покрытая льдом Нева, уносила вдаль свои быстрые воды,уносила судьбы людей война, а люди жили и верили... Верили в победу и долгую жизнь под мирным небом. В сорокаградусный мороз это небо глотала ночь, стирала яркое закатное зарево, окрасившее город янтарными красками, где люди стали снегом, застывшем в морозном янтаре. Снег шуршал под полозьями санок, на которых днём увозили умерших и хрустел под подошвами стареньких валенок женщины, которая шла по опустевшей темнеющей улице, - одинокой снежинкой в янтаре.Сумерки быстро ползли по городу и женщина, - Аграфена Ивановна Седова спешила, пряча замёрзшие руки в рукавах потёртого пальто. Внутри, её исхудавшие плечи согревал большой шерстяной платок, под которым она прижимала к груди то, что было дороже жизни, - продуктовые карточки. Мороз крепчал, лез в рукава и валенки, лез в душу, где цепкая память опять крутила горькое кино воспоминаний. В этом калейдоскопе картин, всё то, что осталось в мирной жизни, стало таким далёким, что казалось Аграфене, будто и не с ней это было, а вспоминалось то, что ворвалось в её жизнь 22-го Июня, вместе с речью наркома обороны Молотова, упавшей из радиорупоров на плечи стоявших людей, а потом город закипел и в водовороте человеческих судеб,вдруг обнажились души, где каждый выбрал свой путь. Улицы наводнились людьми, - студенты и рабочие, солдаты, матросы, старшеклассники и ещё какие-то граждане. Одни торопились к военкоматам у которых на глазах вырастали очереди и толпы добровольцев, другие, устремились к магазинам и ломбардам, где торопливо и по-шакальи скупали всё: муку и сахар, крупу и водку, камни и золото. Замелькали тревожные дни, приносившие грозные сводки с фронта, в которых непобедимая и легендарная Рабоче - Крестьянская Красная Армия отступала, с боями оставляя всё новые города и сёла необьятной страны. Враг приближался и всё ближе подползала линия фронта, окружая город. Пролетело короткое Лето, в небе потянуло Осенью и близкой канонадой войны. Муж Аграфены ушёл на фронт добровольцем, попытавшись отправить на Большую землю их сына Гену, но Аграфена передумала и привезла пацана обратно. Вещее сердце не обмануло её, - авиация фашистов разбомбила баржу, а четвёртого Сентября немецкая артиллерия из районов Стрельны, Урицка, Пушкина и посёлка Володарского, уронила на город первые снаряды.Они разорвались на станции Витебская - Сортировочная, на заводах "Красный нефтяник","Салолин" и "Большевик". Несколько дней спустя, когда генерал Фон Лееб с юга и финны с севера сжали город, о начале блокады возвестили бомбардировщики "Дорнье" разбомбившие Бадаевские склады. Это было 8-го Сентября. Над городом завыли сирены и поплыл дым пожаров.Через день фашисты прилетели опять и добив склады, сбросили бомбы на Кировский завод. Потянулись страшные блокадные дни, в которых исчезали и гибли люди, а те кто оставался, стиснув зубы вживались в эту новую жизнь.Каждый день смерть собирала кровавую дань, каждый день с немецкой педантичностью, группа армий "Север" ровняла с землёй непокорный город.Иногда казалось что это конец. Пятнадцатого Сентября, попав под обстрел, Аграфена скатилась в бомбоубежище и в тесной людской давке, 18 с половиной часов слушала как воют и рвутся снаряды, как мечется эхо по опустевшим улицам и где-то рядом оседают дома. Через день всё повторилось, но добежать до убежища она не успела и просидела в подвале какого-то дома всё те же 18 с половиной часов. Обстрелы шли каждый день и невозможно было привыкнуть к той мысли что каждый взрыв может забрать твою жизнь или жизнь маленького сына, который ждал дома. Кроме обстрелов и бомбёжек людей убивал голод. Уже с Июля с зерном было напряжённо, но до Ноября в городе ещё пекли хлеб. Нормы выдачи сокращались. Когда их сократили в пятый раз, продукты стали самым ценным. За них отдавали вещи, отдавали драгоценности, за них убивали в тёмном лабиринте дворов, их вырывали из немощных рук... их и продуктовые карточки. Именно их бережно несла Аграфена под ветхим пальто и шерстяным платком, когда скрип шагов за спиной, заставил её обернуться. Прижавшись к стене дома, она скрестила замёрзшие руки, прижимая драгоценную ношу, но всмотревшись, вздохнула с облегчением, - её обходил патруль. Полушубки, ушанки и валенки, да покрытые инеем винтовки на плечах. Один из солдат обернулся: - Поторопитесь гражданка! Комендантский час скоро! - Давайте с нами, - проводим! - поддержал другой. - Спасибо! - ответила Аграфена, её губы онемели от холода, но она улыбнулась: - Успею, я тут рядом живу. Патруль зашагал дальше. Посмотрев им вслед и постояв немного, она собралась с силами и тоже пошла. Вот и знакомая арка во двор - колодец, вот и её уцелевший дом. Аграфена пошла быстрей, ведь дома и стены помогают, защищают сына что ждал её внутри. Чья-то тень отделилась от стены, преградила дорогу и двинулась ей навстречу. Резко остановившись Аграфена попятилась, потом оглянулась и прижалась к стене, - бежать было некуда, там, с улицы к ней подходил второй.Приблизившись, они встали перед ней. - Молчи курва! Пикнешь - убью! - сказал один. Его рука сдавила ей горло, а во второй тускло блеснула заточка. Другой, распахнул ей пальто и отбросив слабые девичьи руки, выхватил карточки. Спрятав их за пазуху он усмехнулся и вдруг сорвал с неё платок: - Не нужен он ей! Всё одно, - сдохнет курва! Они зашагали прочь. Аграфена сползла по стене и села в снег. Лицо и плечи стыли от мороза, но она не чувствовала, глядя вслед уходящим. Вот они скрылись за углом и в душе всё оборвалось. Нет! Не платок и карточки отобрали у неё, - отобрали жизнь... Жизнь её и сына что ждал дома. - Господи! Холодно то  как! - она поднесла к лицу замёрзшие руки. - Сто-о-й! А ну сто-о-о-й! - протяжно закричал чей-то хриплый голос за углом арки на улице и тут же звонко хлопнул выстрел, а в ответ огрызнулась автоматная очередь. С бегущим скрипом шагов промелькнули какие-то тени. Аграфена поднялась и устремилась туда же.Стены арки закончились, открыв тёмную улицу, на которой чуть поодаль лежал человек в чёрном морском бушлате, меховые рукавицы валялись рядом, а неподвижные руки ещё сжимали автомат ППШ. Ещё дальше лежал другой и над ним склонились две фигуры в морских бушлатах. Даже в темноте сгустившихся сумерек, Аграфена узнала в том, другом, одного из бандитов ограбивших её. Она подошла и моряки обернулись, винтовки качнулись в её сторону: - Стойте гражданка! Сюда нельзя! - грубо сказал один и махнул рукавицей, но женщина приблизилась и посмотрев на неё они опустили оружие. - В чём дело гражданка? - спросил второй. - Карточки... - чуть слышно сказала Аграфена. Замёрзшие губы её не слушались и слова давались с трудом. - Карточки отобрали... Этот вот и другой. Один из патрульных склонился над убитым и распахнув ватник, ещё раз пошарил у него за пазухой. - Извиняй гражданочка, - нету тут ничего, вот заточка только! Видать второй твои карточки унёс, а его мы подстрелить не успели, зато он гад, старшого нашего положил! - матрос досадливо плюнул. - Идите домой гражданка! - кивнул ей другой. Она повернулась и пошла. Снег скрипел под старыми валенками, а в глазах была пустота. Закончилась улица, проплыла арка и двор - колодец, скрипучая дверь подъезда и продавленные ступени, длинный коридор коммуналки и промёрзшая комната, где возле керосиновой лампы, закутавшись в ватник, сидел её маленький сын. - Мама! - он подбежал и прижался к ней. Она обняла его в ответ и лишь потом присела у стола прижав к замёрзшему лицу окоченевшие руки. Свинцовая усталость навалилась на плечи, потянула их вниз, потянула отяжелевшие веки, но Аграфена встала и достав спрятанную между книг иконку, поставила возле лампы маленький, закопчёный образок. - Царица Небесная, Коицкая ты Божья матерь! - шептали непослушные губы. - Заступница усердная...Маленький Гена слушал как молится его мать. Кто такая "Коицкая Божья Матерь" пацан не знал, но почему-то так спокойно было на душе от тихой молитвы, от тусклого и дрожащего света керосиновой лампы и сурового женского лица на иконке, к которому прижимался крохотный младенец. Помолившись, Аграфена бережно спрятала образок между книг и оглядела поредевшие книжные полки. В эту лютую Зиму, когда не было дров, в "буржуйку" шла мебель и книги. Впрочем мебели почти и не осталось, а с книгами расставаться было жаль. Подошедший сынишка потянул её за пальто: - Мама, не сжигай сказки пожалуйста! Подержав в руках сказки Пушкина, она поставила их обратно, а в печь отправилась энциклопедия и остатки разбитого кресла. Вяло и неохотно в печи разгорелся огонь и они с сыном присели рядом, протянув к нему замёрзшие руки.Языки пламени тихо трещали, облизывая древесину и морща книжные листы. Робкое тепло поползло по комнате навевая сон. Уложив и закутав сына, Аграфена улеглась сама. Перед глазами пронеслись картины тяжёлого дня: стоны раненых в госпитале, где она работала санитаркой, взрывы и вой сирен, а потом ей вдруг стало жаль тех убитых, - бандита и патрульного, что остались лежать на снегу. Два разных, незнакомых ей человека, погибших из за продуктовых карточек. С этой мыслью она уснула. По комнате бегали крысы, шуршали и пищали вокруг, но мать и сын их не слышали. Голодный сон измождённых людей был похожим на смерть и вместо хлеба, кормил их покоем. Ночь прошла и тёмное зимнее утро пришло в комнату с громким стуком в закрытую дверь. - Ивановна! - кричал резкий женский голос. - Ивановна открой! Аграфена поднялась размыкая опухшие веки. В глазах ещё плавал мрак уходящего сна. - Открывай дура, письмо тебе!!! Дверь задрожала от новых ударов. Соседка... Агафья... - уже на ходу поняла Аграфена, подходя и отпирая дверь. Злые искры в глазах соседки сменились лукавым озорством: - Пляши Груша, - письмо тебе! - сказала она на пороге, размахивая сложенным в треугольник листом. У Аграфены кольнуло сердце, она вгляделась в заветный треугольник. Похоронка? Нет... Слава Богу - нет. Она протянула руки к письму, но Агафья спрятала его за спину: - Пляши! Распрямив плечи Аграфена отвела голову, точно собираясь сплясать "цыганочку", но сил не было, поэтому с улыбкой она опять протянула руки: - Спасибо Агафья Фёдоровна! Давай уже... Не томи. Получив листок, Аграфена подошла к столу, разожгла керосиновую лампу и медленно прочитала письмо, чувствуя как всё холодеет внутри. Незнакомый, размашистый почерк сообщал ей о том, что её муж, с тяжёлым сквозным ранением, направляется в Ленинградский госпиталь. Прочитав адрес она подержалась за сердце, - это был её госпиталь. Собравшись с силами, стала собираться. От голода и слабости всё плыло перед глазами, голова кружилась, а измученное сердце замирало в груди. Отдав сыну остатки хлеба, она поцеловала пацана и вышла. Снова каменные ступени и скрипучая дверь, за которой её обжёг ледяной и колючий ветер. Она шла и казалось что он продувает её насквозь. Выйдя из арки Аграфена посмотрела туда, где вчера лежали те, двое, - бандит и патрульный, но тел уже не было и даже кровь не виднелась на белом снегу. Она шла и старые валенки опять скрипели по снегу, то и дело огибая завалы, воронки и застывшие трупы людей, а потом, на одной из пустынных улиц, весь мир перед глазами вдруг покрыли цветные пятна, утренняя мгла покачнулась, завертелась и вдруг погасла. Ноги женщины подогнулись и она упала рядом с другими мёртвыми, лежавшими посреди мостовой. Уходя в небытие она запомнила ветер и колючий снег на лице, - вьюга стала заметать ветхое пальто и старые валенки. Дверь подъезда напротив вдруг распахнулась и седая женщина в ушанке и валенках подошла к Аграфене, схватила её за руки и волоком потащила к этой открытой двери. Пронеслись мгновения вечности и сознание стало возвращаться. Аграфена почувствовала что лежит на чём-то жёстком, а вокруг очень тихо и тепло. Она приоткрыла веки. Тусклый свет керосиновой лампы освещал незнакомую комнату и чёрно - белые фотографии на стене. Сбоку сидела женщина, пряча под ушанку пряди седых волос. Её добрые, уставшие глаза смотрели на Аграфену.- Очнулась голубушка... Слава Богу!Ты полежи милая, отдохни немного. Она встала и выйдя в другую комнату, принесла оттуда чайник и жестяную кружку. Зашипел кипяток и размешав что-то в кружке, женщина нагнулась над Аграфеной, протянув ей питьё, но увидев как дрожат её руки, опустилась рядом и сама осторожно напоила её. Сладкий горячий кипяток разливался внутри, возвращая жизнь в полумёртвое тело. Когда кружка опустела, Аграфена приподнялась и села привалившись к стене. - Спасибо Вам, - тихо сказала она. - Спасли Вы меня... Спасибо! Женщина посмотрела на неё и грустно улыбнулась: - Да не за что... Может и сыночка моего кто спасёт. - она кивнула на фотографии. - Сеня мой как в Июне ушёл добровольцем, так и нет никаких вестей...И живу я теперь надеждой да ожиданием. Посмотрев на фотографии Аграфена вспомнила про письмо. - Муж у меня в госпитале раненый лежит... Сегодня вот письмо получила! - ответила Аграфена. - Вы только верьте и всё хорошо будет! Матерь Божья сына Вашего защитит. Храни Вас Бог, а мне идти надо. Аграфена поднялась. Уже в дверях, на пороге, они обнялись не скрывая слёз, - две простые и друг другу незнакомые женщины блокадного Ленинграда. На улице светало. За далёким горизонтом солнце окрасило небо багровыми и янтарными красками. Аграфена шла в госпиталь, где лежал с ранением муж, а дома её ждал маленький сын... Просто ждал, угасая от голода. Она шла среди неизвестности, - одинокой снежинкой в янтаре.