– Ух, и покажет он ей теперь! – Майкл Бондмэн, штатный фотограф «Дейли Ньюс», злорадно хохотнул, потирая руки.
– Думаешь? – с надеждой переспросила Фэй, опускаясь рядом с ним на сидение автомобиля и подбирая складки своего любимого платья, чтобы нежную ткань ненароком не зацепило треножником фотоаппарата.
– А как же! – Майкл завёл мотор и привычно направил машину в сторону здания лос-анджелесского суда. – Столько лет терпел эту фифу… Теперь-то ему терять нечего, можно и отыграться за всё. Второго такого комика ещё поискать – высмеет бывшую так, что год умываться будет! Правда, – с сомнением протянул фотограф, – говорят, Бастер отказался от адвоката… Это он зря, конечно. Общиплют его эти курицы, как миленького. Хорошо, если не подчистую.
Слушая его рассуждения в полуха, напарница ещё раз вынула из сумочки пудреницу и придирчиво посмотрелась в круглое зеркало: ровно ли лежит на губах помада, не сбилась ли причёска. Сегодня Фэй, как никогда, хотелось выглядеть великолепно. Было что праздновать. Одиннадцать лет назад она лично брала интервью у знаменитой Натали Толмадж, которую не побоялась назвать в своей колонке «самой бесталанной среди трёх сестёр-актрис», и откровенно, не пожалев ядовитых красок, высмеяла её тогда ещё только предстоящий брак с многообещающим комиком Бастером Китоном, к которому давно питала не только восхищение. Невеста тогда держалась чопорно, руки держала на коленях, говорила замедленно, без малейшего тепла в глазах или в голосе. Ехидных подначек журналистки словно и не замечала – по крайней мере, в ответ не срывалась, а монотонно бубнила: «Ну да, последних два года мы с ним не виделись, но, если между людьми что-то вспыхнуло, разлука уже не имеет значения… Нет, не переписывались: настоящие чувства не нуждаются в таких мелочных доказательствах, как романтические записочки… Да, предложение Бастер сделал по телеграфу… Нет, обручального кольца у меня нет, а зачем оно? Это всё пережитки… Что я думаю о его карьере? Кино меня как-то мало трогает, мне куда интереснее финансовая сторона вопроса… Счастлива ли я, что выхожу замуж?...» («…последней из трёх сестёр», – не упустила случая съязвить взбешённая Фэй, уже сдавая материал в газету.) Нат только пожала плечами. «Поживём-увидим. Брак – дело серьёзное. Может статься, что Бастер мне вскоре наскучит… (Фей скрипнула зубами и чуть не прорвала пером страницу блокнота.) Ну, или я ему. В общем, радоваться рано…»
Репортаж Фэй «Брак в духе Питера Пэна: Бастер Китон опять отмочил!», предельно честный и предельно злой, затерялся на фоне пафосных восторгов, которыми захлёбывались все прочие газеты, воспевая новоиспечённую «звёздную» чету и предстоящую им идиллию. Кто-то из коллег не замедлил выдумать, будто бы миссис и мистер Китон в самое ближайшее время вместе появятся на экране. Другие – будто бы могущественный продюсер Шенк предлагал Натали ярчайшие роли и сулил горы золота, от коих она, якобы, отказалась ради тихих радостей семейной жизни…
С тех пор минуло одиннадцать лет. За все эти годы Нат лишь один раз снялась в кино, после чего, по слухам из достоверных голливудских источников, Шенк посоветовал Бастеру никогда больше не пускать жену на съёмочную площадку, «иначе кинокомпания вылетит в трубу».
И вот сегодня, девятого августа 1932 года, «звёздный» брак окончился катастрофой. Судебный процесс занял две недели; за это время Нат несколько раз меняла формулировку причины развода. Поначалу речь шла о «сексуальной распущенности» супруга, потом – о «моральных издевательствах» (это в присутствии Пег-то, любимой и грозной тёщи?), и наконец – о «беспробудном пьянстве». А что же Бастер? Бастер вёл себя на удивление тихо. Адвоката, как уже было сказано, не нанимал, на вопросы судей отвечал кратко, сухо, общения с прессой избегал наотрез.
Но сегодня ему придётся нарушить молчание. Фэй решительно настроена донести до читателей ЕГО точку зрения на произошедшее. Теперь он свободен, теперь-то его глаза наконец открылись. Пусть даст себе волю и не стесняется в выражениях! Каждое слово из его уст, как бы едко оно ни прозвучало, окажется на страницах газеты. Ясно же, что остальные издания куплены Шенком и Пег, они возьмут сторону Толмаджей. Фэй не боится скандальной славы. При этой мысли она воинственно вздёрнула подбородок – и как раз увидела перед собой крутые ступени здания городского суда, ведущие к внушительной колоннаде у главного входа. У высоких дверей уже толпились в ожидании представители прессы, жадно поблёскивая глазами. Журналистка окинула коллег быстрым презрительным взглядом и демонстративно пристроилась поодаль от них. Майкл принялся устанавливать громоздкую фотокамеру, посмеиваясь своим мыслям и то и дело вытирая со лба струи пота. Зной стоял нестерпимый.
Ждать пришлось долго. Напряжение в толпе нарастало. И вот наконец тяжёлые, украшенные бронзовыми завитушками створки распахнулись, выпустив первыми – кто бы сомневался! – Пег и Норму Толмадж.
Низкорослая, дебелая женщина в летах, с грубыми чертами лица и в нелепой шапочке из помятого шёлка, победоносно скалила крепкие зубы. Взгляд её изображал довольство матери, вырвавшей свою голубку-дочь из когтей свирепого хищника. Рядом, бок о бок, трагически сверкала очами из-под чёрных, как ночь, ресниц непревзойдённая красавица Голливуда – Норма Толмадж. Вся её грациозная поза ещё дышала благородным негодованием. Очерченная богато вышитым вырезом грудь драматически вздымалась и опускалась, так что длинные нити жемчуга переливались, играя на солнце. Муж Нормы, миллионер и голливудский продюсер Джозеф Шенк, очевидно, решил не участвовать в этом фарсе. Отсутствовала здесь и младшая из сестёр, озорная комедийная актриса Констанс – не то из сочувствия к коллеге-Бастеру, не то потому что сама недавно отпраздновала третий развод и не находила в подобных событиях ничего примечательного. А вот виновница торжества, Натали, конечно же, плелась следом. Разобиженный взгляд исподлобья, кожа бледная, губы поджаты – всё, как обычно. Разве что нос ещё больше вытянулся. Не трогаясь с места, Фей так и прожгла её взглядом, возненавидев каждую складку на платье, каждый бриллиант на браслете, каждый след от крепкого каблука этой неудачницы, не умевшей ценить своё счастье.
Вокруг защёлкали вспышки камер, журналисты бросились наперебой задавать вопросы. Долетающие до Фэй обрывки фраз говорили о том, что «катастрофа» – ещё слишком мягкое слово для описания происходящего.
– Суд справедливо постановил, – отчеканивала Пег, – что мистер Китон передаёт моей Натали права их общий дом на Беверли Хиллз, две из трёх семейных машин, недавно приобретённую яхту, другую принадлежащую ему собственность общей стоимостью тридцать тысяч долларов, весь его банковский счёт – двенадцать тысяч, плюс целиком оплачивает издержки на данный процесс и берёт на себя обязательство ежемесячно давать триста долларов на содержание своих сыновей…
Тем временем Норма томно позировала на камеры, а Натали просто хлопала глазами, словно её происходящее вообще не касалось.
Майкл за спиной у Фэй не удержался и тихо присвистнул:
– Ох, ничего ж себе! Грабёж на большой дороге! В США и законов-то нет таких, чтобы бывшей жене отходило ВСЁ, а не половина.
У Фэй сузились глаза.
– Ничего, – процедила она сквозь зубы. – Он гений, звезда, он ещё заработает! – И вдруг коротко ахнула: – Сыновей?!
– …Которые, – продолжала с гордостью Пег, – отныне будут помещены в закрытую военную школу «Блэк Фокс». Мистер Китон имеет право видеться с ними по выходным, но ТОЛЬКО в присутствии вооружённого полисмена.
Заказные журналисты согласно кивали, строча в блокнотах.
Фэй и Майкл обменялись потрясёнными взглядами: «Что?!»
Наконец, под градом несмолкающих вопросов, дамы важно прошествовали каждая к своему роскошному автомобилю, где перед ними открыли дверцы почтительные водители. Затарахтели мощные моторы. Прохожие, как ни в чём не бывало, брели мимо дворца правосудия по своим делам. Вдруг из толпы кто-то крикнул:
– Эй! Это же... Как её? Норма Толмадж!
Та жеманно поджала губки, но услышав продолжение:
– …Невестка Бастера Китона! – возмущённо разинула рот и, торопливо шлёпнувшись на сидение, прикрикнула на шофёра:
– Что ты ворон считаешь? Поехали!
Тут Фэй начала в нетерпении озираться: «Да где же Бастер?» – и вдруг заметила его. Неизвестно, давно ли он так стоял в тени, прислонившись к белой с желтоватыми потёками колонне плечом. Взгляд Бастера был устремлён на прямую, жёсткую спину Нат и больше, казалось, он вообще ничего не видел. Пальцы левой ладони были собраны в кулак и прижаты ко рту.
– Надо же, и сюда пришёл в гриме, – растерянно пробормотал Майкл.
Фэй всмотрелась в фарфорово-бледную кожу, выразительную темноту под глазами актёра и сдавленно возразила:
– Это не грим…
Взгляд Бастера был отрешён, почти спокоен и одновременно сосредоточен до боли. Брови чуть сдвинуты. Он словно решал внутри себя какую-то сложную задачу, которая никак не сходилась с ответом. Когда машина с Нат тронулась с места, Китон закусил костяшку пальца. Фэй не выдержала и отвернулась. Выждав, пока треклятый автомобиль, распугивая гудками соседей на дороге, не скроется с места преступления, она заставила себя подойти к актёру, представиться и спросить:
– Мистер Китон, как вы прокомментируете произошедшее?
На самом деле, глядя в эти остекленелые глаза, ей хотелось крикнуть: «Где ты, Бастер?»
А тот вдруг посмотрел на неё пугающе трезвым взглядом и чересчур отчётливо произнёс:
– Натали меня больше не хочет. Она сказала, что я неудачник.
У Фэй опустились руки. Она не поверила своим ушам. Однако нужно было работать, и журналистка встряхнулась.
– Скажите, правда ли, что ваши сыновья поменяют фамилии? – возмущённо выпалила она.
Невероятно, но в этот момент Бастер чуть улыбнулся и просветлел.
– Так они станут единственными наследниками семейства Толмадж. Я-то сам не уверен, что сумею завещать им денег даже на стакан газировки, – прибавил он и не без горечи подмигнул.
– Вам… Вам хоть что-нибудь осталось? – сочувственно выпалила журналистка.
Китон пожал плечами.
– Одежда. И, кажется, одна из машин.
– Говорят, вы отказались от услуг адвоката, – наседала Фэй. – Почему?
Бастер на секунду прикрыл глаза.
– А… зачем? – мягко промолвил он и поднял брови: – Тут вся жизнь под откос, понимаете? Причём здесь…?
Повисла пауза. Все заготовки для интервью вылетели у Фэй из головы.
А Бастер устало спросил:
– Можно, я пойду?
Фэй опустила глаза и попятилась, толкнув в бок замешкавшегося фотографа. Бастер медленно сходил по широким грязно-белым ступеням, заложив руки за спину и опустив глаза, точно арестант. Вместо роскошного автомобиля его ждала пешая прогулка – и скорее всего, до ближайшего бара. Однако спуститься на землю ему не дали. Какая-то женщина у магазина через дорогу пронзительно крикнула, тыча пальцем:
– Смотрите, там Бастер! Бастер Китон!
Через минуту его окружили поклонники. Мужчины, женщины, дети напирали, протягивая блокноты, листки для автографов. На всех, без исключения, лицах сияли улыбки внезапного счастья и обожания. Вскоре маленькая фигура актёра окончательно затерялась в ликующей толпе.
– Есть пара отличных кадров! – довольно выдохнул Майкл, откручивая камеру от штатива.
Фэй медленно повернулась к нему, сверкая глазами.
– Даже не думай! – рявкнула она и выразительно поднесла к его носу свой кулачок.
– Чего? – опешил фотограф.
Тогда журналистка, не помня себя, с силой вцепилась с его камеру. Майкл потянул инструмент к себе.
– Ты что, не понимаешь?! – шипела Фэй. – Нельзя такое печатать!
Бой оказался коротким: силы были неравны. Журналистка пнула напарника под колено, а когда тот охнул, вырвала у него из рук фотокамеру, сбежала вниз по ступеням и с силой швырнула её в городской фонтан. Вода забрызгала ей низ платья. Майкл возмущённо вопил за спиной:
– Идиотка!
Рядом пронзительно засвистел полицейский. Фэй стояла и яростно отдувалась, уперев руку в бок, высоко задрав подбородок. Причёска у неё сбилась, одна прядь нависла над левым глазом. Платье противно липло к ногам. Фыркнув, журналистка плюнула вслед уехавшей кавалькаде.
Конечно, её отвели в участок. Конечно, влепили штраф за нарушение общественного спокойствия. Конечно же, на работе устроили страшный разнос. Но, так как Фэй прямо в участке, пристроив на коленке блокнот, написала репортаж и срочно продиктовала его машинистке по телефону (который, узнав в чём дело, полисмены сами охотно ей предоставили), шеф не стал увольнять скандалистку.
День получился ужасно долгим. Поздно вечером, вернувшись к себе на квартиру, Фэй рухнула на постель и заскулила в подушку.
Репортаж назывался так: «Натали меня больше не хочет».