Наталья Алексеевна снова проснулась. Было два часа ночи. Температура, кажется, упала, но тело всё ломило. Она с трудом села на постели, взяла кружку с остывшей водой, протолкнула в себя два глотка, снова взглянула на часы. Стрелка, казалось, издевалась над ней: прошло всего несколько минут.
Уже третья ночь была такая: взлёт и падение температуры, обливание потом и дикий озноб, и тягучее, однообразное ночное время, которое нельзя ничем скрасить. Наталья Алексеевна лежала с открытыми глазами и чувствова¬ла, как опять начинается знакомый приступ головной боли, когда череп кажется треснувшим, и сквозь эту трещину пульсирует противная вяжущаяся слабость.
- Теперь, конечно, не засну, - вяло подумала женщина. Она закрыла гла-за и попробовала усилием воли заставить себя забыться: «Я сплю. Сон обвола¬кивает меня. Я вижу себя в детстве», - начала она произносить, как заклинание, старое упражнение. Но тут же, параллельно этой мысли, озорно возникла дру¬гая: «Не заснёшь. Так и будешь пялиться в темноту, подводя «итоги». Ну да¬вай, что там тебе жизнь не додала?»
«Сдаюсь», - вздохнула Наталья Алексеевна.
...Миловидная, не глупая, когда-то «подающая надежды» своим учите-лям, Наташа ждала от будущего исполнения всех желаний. Нет, она, конечно, понимала, что жизнь - это борьба, и прожить её нужно так, чтобы... Словом, что даётся она действительно один раз. Но Наташа самоуверенно считала, что она из «везунчиков»: родители были преуспевающими «ответственными работ¬никами», их единственная дочь ни в чём не знала отказа. Правда, иногда, когда Наташа, стройная, ладная, одетая, как супермодель, выходила «на люди» с отцом и матерью, её покалывала неприятная мысль: «Выгуливают, как породистую собаку. Не хватает только медалей». Но у неприятных мыслей есть свойство быстро заменяться приятными.
...И вот Наташа - уже студентка химфака, и снова подаёт надежды, и её всерьёз подумывают оставить на кафедре. Не привыкшая ударяться об острые углы жизни, Наташа попалась на древнюю, как Галактика, приманку: любов¬ный обман. С той поры у неё остался девиз: «Если красиво ухаживает - значит, хочет затащить в постель» и ... дочь. Наташа из гордости, когда «кавалер» трусливо предложил «денег, сколько надо, и фруктов на весь период» решила поступить наперекор логике, наперекор всем ахам и охам, подытожив со свой¬ственной ей твёрдостью, что любви вообще нет, а значит, и ждать дальше бес¬смысленно. Она довела до театрального обморока маму, папа же со стальны¬ми нотками в голосе резюмировал: «Мы покупаем тебе небольшую, - я подчёр¬киваю! - небольшую квартиру, даём средства до пяти лет («Интересно, - дума¬ла Наташа, - почему именно до пяти? Привык, бедный, всё на пятилетки ме-рить...»), и всё! Ты поняла? И всё!!! Ты - сама кузнец своей судьбы!».
Дальше шёл привычный текст, всё, что обычно говорится в таких случаях: о подрезан¬ных крыльях, о крушении надежд, о влачении жалкого существования. Наташа вежливо поблагодарила за квартиру, но от денег «до пяти лет» отказалась, гор¬до и спокойно заявила, что сама прокормит себя и своего ребёнка. «Ну-ну, баба с возу...» - усталым голосом подвёл черту отец.
Закончить институт Наташе так и не удалось. Сначала академотпуск длиною в год, потом перевод на заочное, потом дочка начала болеть, Наташа пропустила сессию, многочисленные вызовы не пробуждали у неё энтузиазма - Юленька была ещё такой маленькой, и перспектива «молодого специалиста при ребёнке с нянькой» Наташу приводила в ужас: не оказалось бы денег и на няньку. Так, как-то само собой, Наташа оказалась в должности лаборанта химлаборатории того же института. «Самого главного лаборанта», - это так шутил молоденький аспирант, а на самом деле Наталья Алексеевна просто мыла спецпосуду, подметала пол, отмывала столы, и получала за всё это, конечно, немного. Но главное - Юленька целый день была при ней.
Наташа поднималась чуть свет, готовила «с собой» термос с супом, кое-что к супу, будила дочь и с шутками-прибаутками, с лаской (у неё хватало ума и такта) собирала дочь с собой, приговаривая: «Сейчас поедем к маме на работу, а там колбочки, бутылочки - полная красота! И на трамвайчике поедем, и на деревце наше посмотрим...»
Вот так, до самой школы, и ездили. А потом время понеслось быстрее: первый-пятый-восьмой класс; и Юленька, сначала ходившая в «продлёнку», постепенно перешла на положение ребёнка «с ключом на шее», научилась быть самостоятельной и теперь уже встречала мать всё с той же самой работы по-деловому, покровительственно: дескать, картошка там тебе осталась (сегодня я немного пережарила, извини), посуду оставь в раковине, доучу литературу - помою. Наташа гордилась самостоятельностью дочери, вспоминала себя в её годы, - нет, не умела она такой быть, а может, не давали? С родителями давно установились ровные деловые отношения: раз в неделю созванивались, кратко докладывали нехитрые новости, вежливо интересовались здоровьем, иногда приглашали друг друга в гости, но старались видеться пореже. Наташа надеялась, что родители полюбят внучку, и всё будет не так, но годы шли, и постепенно стало ясно, что ничего не изменится. На том и успокоилась.
И вроде всё шло хорошо, но чувство обиды на жизнь, которая так много обещала, а свела всё к такому простому знаменателю, не проходило. Любви так больше и не было (ведь как чувствовала!), денег всегда не хватало, - научилась из экономии шить и вязать; профессия? - какая, Господи, профессия?? И, вдобавок, старею...
«Интересно, - подумала Наталья Алексеевна, - сколько же это заняло минут? Шутка сказать, всю жизнь вспомнила». Она напряглась, всмотрелась в циферблат. «Надо же, только полтретьего! Да кончится эта ночь или нет!» В отчаянии стала считать щелчки секундной стрелки. Температура, кажется, опять поднималась, привычно повеяло горячей знобкой тоской, и Наталья Алексеевна заставила себя подняться, подошла к окну и ткнулась пылающим лбом в холодную поверхность, - говорят, помогает. На несколько секунд действительно стало легче, но стекло тут же нагрелось, и уже не охлаждало, а согревало. Женщина устало передвинулась, тоскливо поднесла руки к вискам, нажала пальцами на «точки» и протяжно застонала. Но тут же испуганно прислушалась, не разбудила ли Юльку. Девочка и так с ней измучилась за эти дни, пусть поспит.
Наталья Алексеевна, продолжая массировать виски, остановила взгляд на книжной полке. «А вон книжка почему-то светится», - проплыла полумысль-полуощущение, и тут же вернулась и зафиксировалась. «Точно, светится!». Наталья Алексеевна, стараясь не шуметь, отодвинула стекло и взяла книгу – это был «Доктор Живаго» Пастернака.
«Вот нехорошо, - подумала Наталья Алексеевна,- взяла под честное слово на два дня, заболела, забыла, надо завтра отправить Юльку, пусть отдаст. Жалко, что не успела прочитать».
А книга между тем действительно светилась. Обложка была матовая, шершавая на ощупь, и, несмотря на полную луну, достаточно освещавшую комнату, отражать свет не могла. Заинтересованная женщина вышла в тёмный коридор, положила книгу на пол в дальний угол и, отойдя, стала вглядываться. Книга светилась, причём была хорошо видна.
«Фосфор, наверное, - подумала Наталья Алексеевна, привыкшая ничему не удивляться. Она подняла книгу, вернулась, поставила её на прежнее место, полюбовалась свечением, зачем-то погладила корешок. «Тёплая!» - отметила рука.
Рядом с «Живаго» стояла серия «Супер-роман». Эти пятнадцать томов были последним визгом литературной моды, название - одно хлеще другого: «Убийство из ревности», «Любовница-вампир», «Ночная прохлада усиливает чувства» и прочая кроваво-слащавая дребедень. Наталья Алексеевна, поддавшись рекламе, три года назад оформила подписку на это недорогое издание, и теперь очень жалела. Предстояло получить ещё две книги, которые обещали быть таким же коммерческим мусором, как и предыдущие. Наталья Алексеевна дотронулась до изящных корешков, пальцы отметили температуру обычной бумаги. А роман Пастернака был тёплым!
Наталья Алексеевна открыла книгу. Вступительная статья была какая-то куцая, но в глаза бросилась выделенная курсивом цитата: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего». (Борис Пастернак).
... Наталья Алексеевна и не заметила, как пролетела ночь. Уже утро вовсю разгоралось, когда она оторвалась от романа. Она даже не обратила внимание, что ей не пришлось включать свет...
Наконец усталость взяла своё, она с удовольствием подумала, что впереди воскресенье, и дочери не в школу - пусть поспит, - и ей не на работу - болей на здоровье, - и, ощущая приятную истому, за какие-то секунды провалилась в мягкий сон.
Проснулась она поздно, услышала знакомую возню на кухне, - ну дочка, золото! Наталья Алексеевна бодро встала, потянулась, до самых кончиков пальцев почувствовала себя здоровой. «Доктор Живаго» лежал на столе. «Сегодня дочитаю, - с радостью, как о празднике, подумала она. - Вот это да! Ну и книжечка! Чудо-романище!» »
Домашняя библиотека у них была небольшая, хотя обе любили читать.
Книжный (или, как говорила Юлька, духовный) голод утоляла библиотека городская. С собой там давали только пять книг, значит, на двоих - десять, и это было очень мало, потому что Наталья Алексеевна давно сделала вывод: во всём книжном мире - «настоящего» от силы пять-шесть процентов, всё остальное - или среднее, или очень среднее, или совсем плохое. Вот и сейчас на полке после относительно недавнего похода в библиотеку стояли книги, четыре из них Наталья Алексеевна уже просмотрела и забраковала: она не любила тратить время на то, что заведомо не интересно (хотя плохих тем нет, есть плохие авторы), а из шести других если и попадутся три стоящих, то это будет большая удача. «Но роман-то, роман!» - опять радостно отметила женщина. Ей уже сейчас было жаль, что «Доктора» она дочитает быстро.
«Что-то ещё такое было», - удивлённо подумала она, но не вспомнила. Прошла на кухню, позавтракала и принялась, весело отмахиваясь от дочери, убирать сама... День пробежал в обычных домашних хлопотах, которые показались Наталье Алексеевне просто чудесными. Она давно уже так не работала: всё, что можно было вымыть - вымыла; что требовало стирки - постирала, а на плите в разноростых кастрюльках жарко дышал обед на три дня. День прошёл легко и быстро, и Наталья Алексеевна, заканчивая наводить полный «марафет», с радостью предвкушала вечер с книгой.
Наконец день отступил, отсуетилась и Юлька, побрела спать («Мам, завтра пораньше подними, не забудь!»), и Наталья Алексеевна наконец взяла в руки заветный роман. «Тёплый»,- опять подумала она и... вспомнила. Волнуясь, вышла с книгой, на это раз в совсем тёмную ванную и даже зачем-то заперлась изнутри на крючок. Книга светилась...
Наталья Алексеевна подошла к дочери («Юленька! Детка! Проснись на секунду!»). В её тоне было что-то такое, что дочь тут же бессонно приподнялась.
«Юля, посмотри! Книга светится. И тёплая!». Девочка послушно последовала за матерью в ванную, честно постояла с ней рядом, пощупала книгу и сказала: «Мам, ты бы померяла температуру. Говорила тебе, чтоб сегодня ещё полежала». Дочь не видела, как светится книга! Наталья Алексеевна подумала, что Юленька, может быть, права, со вздохом отпустила дочь и пошла дочитывать роман. Через десять минут она поражённо подумала: «Свет-то я не включила! И так видно! Светится!!!» Но Юльку будить уже не стала, отложила книгу и задумалась... Как там у Пастернака? «Кусок горячей, дымящейся совести»? Но не в буквальном же смысле! Наталья Алексеевна нечаянно подняла глаза на полку. Среди библиотечных книг корешок одной светился. Она вскочила, чуть не опрокинув стул, и дрожащими пальцами вынула книгу. Это был сборник стихов молодого неизвестного автора, какого-то Дениса Григорьева, «Солёные дорожки». Она раскрыла наугад, и строчки, простые и щемящие, сразу заговорили доверчиво, и в ответ им распахнулась и тревожно задрожала душа. Это было то самое, редкое, настоящее...
Потом Наталья Алексеевна долго и внимательно разглядывала три десятка «домашних книг». Некоторые светились...
С тех пор прошло пять лет. Наталья Алексеевна никому не рассказывает о своём чудесном даре. Да и зачем? Кто поверит? А если и поверят - начнут исследовать, время отнимать. Времени ей теперь катастрофически не хватает: столько хочется книг прочитать, из тех, что светятся. И Юленька всегда говорит: «Мама, у тебя просто нюх какой-то! Что ни возьмёшь - просто класс!» Наталья Алексеевна улыбается и думает, что вот это и есть счастье: зайти в библиотеку и набрать книг с тёплыми корешками. А дома, ночью, они ещё и светиться будут.
К О Н Е Ц