Из генетической памяти гл. 1

Людмила Павласек
          Это пришло мне  неожиданно лет пятнадцать назад. Я так явно и ярко увидела незнакомого мне человека, словно читала о нём книгу в картинках! Между тем, в события, происходящие в его жизни, вплетались какие-то очень знакомые мне моменты, словно я сама пережила их.
Одна история, связанная со вступлением в коммуну, была из жизни прабабушки моей, Авдотьи Ликандровны, которая прожила на свете сто один год и ушла в мир иной в здравом уме, не утратив способности радоваться жизни. Я это много раз слышала от неё самой и от мамы моей, которая была тогда девочкой пяти лет.
Какими неведомыми лучами переплетаются события на тонком плане, нам не понятно пока. И кто был этот самый Мамонт и почему мне его показали!?
Все эти годы исписанные от руки листы лежали в моём столе, тогда ещё и компьютера у меня не было; иногда я перечитывала их и с удивлением замечала каким родным стал мне этот человек.



           Нежный  солнечный луч, посланный весенним небом, ласкал едва дрожащие веки его и скулы, обтянутые бледной кожей. Лицо, в ореоле серебристых волос и бороды, светилось каким-то таинственным светом, полным умиротворения и покоя.
И это тихое сияние, освещая мрачные сумерки камеры, наполняло её витающим в пространстве чудом.

            Полный сил и ликования, потрясённый красотой мира, стоял он на вершине, крепко прижимая к сердцу самое драгоценное в этой жизни — свою возлюбленную.
Огромный солнечный шар восходил из космических далей, пробуждая жизнь на Земле, приводя в восторг и трепет всё живое!
Широко открытыми глазами, как зачарованный, смотрел он на этот шар — пульсирующий сгусток вселенских энергий и едва сдерживался от порыва оттолкнуться и полететь над пропастью.
Его тело стало невесомым и готово было оторваться от земной тверди. Дрожащими руками, сжимая хрупкие плечи жены, пытался он удержаться за неё, ища в ней свою земную опору.
Но, ощутив и здесь лёгкость воздушного шара, испуганный, он повалился навзничь, увлекая её за собой и всем существом своим прижимаясь к упругому, пахнущему травами, земному телу.
Он знал, как способны лучи восходящего солнца наполнять всё живое энергией, обострять чувства, исцелять душу и тело, очищать и ускорять мысли.
Но сейчас, испытав их воздействие, ощутив себя частицей вечности, он вдруг неудержимо расплакался как ребёнок...

          Переполняя глазные впадины, горячая солёная влага тонкими ручейками стекала по щекам его, теряясь в бороде. Как весенние воды уносят в океан холод зимней стужи и мрак долгих ночей, так эти чистые слёзы уносили боль и печаль.
Он долго лежал так, замирая и прислушиваясь, как вернувшаяся Душа его заполняет тело, радуясь, что снова слышит окружающий мир и ощущает тепло восходящего солнца.
Едва заметный румянец маленькими пятнышками выступил на его бледных скулах.
Что-то необъяснимое и чУдное происходило с ним — чарующие, волшебные звуки, всплывающие из далёких уголков его памяти, не давали ему шелохнуться. Он боялся что они исчезнут, растворятся в утренней дымке...
     - Моя белая голубка!
Мальчишкой он любил, спрятавшись ото всех, лежать на тёплой деревянной крыше старого высокого сарая; заложив руки за голову, он с блаженной улыбкой следил за причудливыми облаками, плывущими в синем небе и голубями, парящими над головой.                Была у него любимая голубка, которая часто спускалась к нему и, танцуя у самой щеки, весело ворковала.
Зажмурившись, чтобы вытеснить последние капли высыхающих слёз из сна прошлого, он поднял тяжёлые веки и сквозь искрящиеся на ресницах капельки увидел в солнечном свете, в узком проёме открытого окна белую голубку.
Мелькнула мысль, что всё происходящее с ним сейчас, происходит уже в другом мире, в другом измерении, а это твёрдое холодное ложе и давящий мрак серых стен — ничто иное, как ощущение, отпечатавшееся за долгие годы в его сознании и в каждой клеточке его утомлённого тела.
Он медленно поднял и увидел перед глазами свою обескровленную, с дрожащими от слабости пальцами, руку. Это была его реальность, которая безжизненной плетью снова упала ему на грудь, прервав весеннюю песню голубки и погасив ласковые лучи восходящего солнца...

            Прижимаясь спиной к Земле, как новорожденный приникает к телу матери, согреваясь и питаясь её энергией любви, он снова ощутил весомость тела своей жены и нежно обнял её округлившийся живот, успокаивая и защищая их крохотного ребёнка, который пережил с ними этот потрясающий момент невесомости.
Ласковый ветер играл прядями её пшеничных волос и они светились золотыми нитями в лучах солнца, щекоча ему глаза и губы. Тонкий запах - такой родной и до боли щемящий, волновал его и заставлял сердце учащённо биться...

            Он был ошеломлён, когда, почёсывая губы, осознал что это не сон!
Желая увидеть, поймать этот миг, он быстро открыл глаза и у самой щеки увидел голубку, сияющую белым. Наклонив головку на бок, она смотрела ему в лицо своим весёлым глазком. Замерев, он неотрывно следил за ней, боясь спугнуть. Тёплая живительная волна нахлынула, заполняя всё его существо, он почувствовал как внутри всё вибрировало, освещая каждый потаённый уголок Души, наполняя её силой.
Его взгляд остановился на чём-то маленьком круглом, бледно-зелёного цвета, что держала она в своём клюве. Как в замедленной съёмке, медленно опустил он руку и в его открытую ладонь упала тугая, полная жизненных сил, горошина.
Голубка, взмахнув крыльями, сделала круг, освещая его мрачное пристанище и вылетела в окно.
            Бережно прижав к груди зажатую в ладони горошину, потрясённый, он долго лежал неподвижно, удивляясь, как смогла она так лететь, что, следя за ней взглядом из глубины камеры, через узкий проём окна, он постоянно видел её, пока, уменьшившись в точку, она не растворилась в небе.
Он хорошо помнил, что простился с жизнью и освободил свою Душу, так долго разделявшую заточение  тела и лишённую многих радостей возвышения Духа.
О, вечная Душа Души моей!
Как ты смогла,
Как удалось тебе вернуть меня!?
В каких ты далях неземных
Любимой Душу отыскала,
Чтоб к жизни воскресить
Угасший разум мой?
Прости, что омрачённым
Хотел уйти...
            Его пробудившееся сознание наполнялось чувствами - он остро ощутил дурманящий запах дыма от сжигаемых, подгнивших за зиму листьев и опавшей хвои. На тёплой стене подоконника жужжала, звонко пела радостная муха — птичка божья.
Мухи тоже птички,
Они несут яички!
Не открывает муха рот,
Когда песенку поёт.
            Быстро бегущие мысли мелькали живыми картинками. Солнечный луч, который обласкал его в это утро, уже лежал на полу и согретый им длинный узкий квадрат неудержимо манил и звал его подняться. По солнцу он определил, что уже конец апреля и кончилась зима; значит, около двух месяцев находился он в этом беспамятном состоянии. Иногда сознание его пробуждалось до уровня сна и он слышал скрипучий голос тюремщика, который нёс какую-то грубую околесицу.
     - Ишь ты, старый пёс! Окаменевшим мамонтом прикинулся, но ничего, жрать захочешь — подымешься, кочерыжка тебе в зубы!
Гремело ведро, стучала швабра и волна свежего прохладного воздуха врывалась в распахнутое со скрежетом окно.
     - Ну, подставляй свой чугунок, буду паутину сметать, плесень смывать!
Мокрым полотенцем бережно вытирал он его руки, лицо, лоб...
     - Концы отдал, околели уж совсем, а котелок всё ещё варит чего-то...
Чуткая рука замирала на его высоком лбу — так замирала нежная прохладная рука матери на его горящем в лихорадке лбу, когда он в детстве ранней весной, провалившись в полынью, болел воспалением лёгких.
Иногда он чувствовал как плотно сжатые губы его разжимались, когда носовое дыхание было перекрыто сжатыми пальцами - тягучая сладкая влага наполняла рот и медленно стекала в горло.

Он вдруг заметил, что рот его наполнился слюной и он едва сдерживает желание размять и проглотить эту тёплую сладковатую кашицу из горошины. Преодолевая искушение, он быстро вытолкнул её языком и бережно зажал между пальцами.
     - Теперь ты всё обо мне знаешь — все мысли мои и чувства, радости и страдания, моя любовь и мечты живут теперь и в тебе. Я уйду, а ты останешься на Земле, как частица меня самого.
Так Тая, засевая свой маленький научно-исследовательский огород,  давала ему и сыну подержать во рту глоток воды и в этой «живой, наполненной информацией» воде, замачивала семена, уверяя, что теперь растения, которые вырастут из них, будут их охранять, лечить и любить как родных!
Эти и другие её фантазии смешили его и давали повод для бесконечных шуток. Но при этом всегда, где-то глубоко в подсознании, далёкий, но настойчивый голос говорил ему что она права.
Поэтому, когда он видел как их маленький сынок, зажмурившись, обнимает огромную, висящую на заборе, оранжевую тыкву или целует созревший на кусту красный помидор, ласково бормоча при этом, он впадал в какое-то оцепенение. Но это касалось только его тела — душа и сознание в это время получали необыкновенное просветление.
Он вдруг ясно осознавал как всё в этом мире связано, зависимо друг от друга! И та информация, накопленная за время существования вселенной и этой маленькой голубой планеты — она живёт в каждом существе, в земных и небесных водах, деревьях и травах, в каждой песчинке и глотке воздуха. Ничто не исчезает бесследно и всё, живущее в мироздании, оставляет свой энергетический след. И теперь, когда гармония  на Земле так нарушена, та накопленная энергия Любви и Света спасает жизнь человечества и самой планеты. Казалось, что он вот-вот поймёт смысл всего сущего!
Все его научные и технические знания, усердные опыты и открытия казались тогда ничтожными, противоречащими законам жизни и замыслу Творца.
      - Ах ты, мой сладкий персик! Мой золотой подсолнух! Иди, я тебя тоже поцелую, чтобы ты вырос большой и крепкий как дуб!
      - Я буду как кедр, мама сказала — он самый сильный.             
      - Кедрёнок ты мой, - он целовал его смуглые от загара щёки, прижимался губами к горячей, пожелтевшей за лето макушке, пахнущей солнцем, дождём, Таей и чем-то ещё, необъяснимо волнующим и влекущим, как пахнут, наверное, все детёныши в мире.
Так сладко пахли цыплята — пушистые комочки, которых бабушка садила в старую ушанку и грела на тёплой печке, пока не вылупятся из яиц все остальные и котята и новорожденный телёнок, принесённый в избу, чтобы обсох и окреп ножками в тепле. Мы готовы в восторге душевном зацеловать их, ибо они чисты и невинны...