Вера Павловна Неберучка была гордой женщиной. И этим все было сказано. Черная коса до пояса, глаза - огонь, лицо милое. Работала она учительницей. Честная, работящая, строгая. Все ее уважали на селе, здоровались. Чего еще для счастия желать? Правда, в глубине души была у Веры Павловны одна печалька, любила она Григория Николаевича Пастушко. Любила до дрожи в сердце, по девичьи, до умопомрачительности. Григорий Николаевич тоже можно сказать был горд. Красивый, статный, высокий, но нелюдимый. Нигде он не работал, разводил пчел и курил махорку. Был он еще к тому же соседом Вере Павловне, иногда захаживал к ней, просил денег "до получки". Так они и жили...
И вот однажды подарили Вере Павловне поросенка. Подарили приличные люди, так что отказаться было невозможно. Вера Павловна сначала рассчитывала поросенка куда-нибудь пристроить. Ну куда ей сельской учительнице в навозе возиться, на кону экзамены, выпускной. Но так уж случилось, что поросенок этот остался у Веры Павловны. Кормила она его хорошо, рисом и гречкой, яйцами и молочком. В общем поросенок освоился и стал набирать вес. И уж так сложилось, что надо было его резать, ибо был он не кастрированный, это как-то упустили, а во всех этих сложностях Вера Павловна особо не разбиралась. Надо резать, значит, надо. И пришлось Вере Павловне обратиться за помощью к Григорию Николаевичу.
Тот, выслушав просьбу помочь ей по-соседски, нахмурился и пропал на неделю. Запил. Так что Вере Павловне пришлось рассчитывать только на свои силы. Наточила она кухонный нож и пошла в хлев. Долго она не решалась, то рука дрожала, то слезы на глазах появлялись. Но больше всего терзала ее обида на Григория Николаевича. Как мог он бросить ее в такой непростой ситуации! И эта обида придала ей решимости, и пока хряк жадно всасывал пойло из миски, ударила Вера Павловна животное в шею и отскочила. Удар был не совсем удачен, ибо поросенок остался жив и стал бегать по хлеву и неприятно визжать, истекая кровью. И вот в такой ситуации увидел ее через забор Николай Григорьевич Пастушко. Увидел и опешил. В лучах раннего солнца явилась ему русская женщина, с распущенными, играющими на ветру волосами, в легком милом платье, с учащенно дышащей от волнения грудью... Григорий Николаевич даже выплюнул папиросу, только что забитую отменной махоркой, и что-то небрежное сорвалось с его губ.
- Твою мать...
И Вера Павловна заметила соседа, и было в ее взоре такое осуждение, что Григорий Николаевич не выдержал и перевалился через забор прямо под ноги соседке.
Все что он помнил потом, было как во сне. Он видел ее обнаженные ноги, острый нож, зажатый в руке и с которого все еще стекала липкая кровь, видел под этим легким платьем женщину, которая давно хотела его и которую хотел он... И все это как-то наложилось, закрутилось, что Григорию Николаевичу стало стыдно и он поднялся, отряхнулся от грязи и пыли и грубо сказал Вере Павловне.
- Дай сюда!
Она молча отдала ему нож, и он, как опытный убийца хладнокровно пошел за раненым животным и добил его двумя ударами в сердце, чего раньше никогда в жизни не делал. И чувство, что он мужчина, опьянило его еще больше, чем самогон. Какие-то древние инстинкты взыграли в нем так, что он проклял всех своих пчел, которые улетали от него, проклял всех людей, которые мучили и унижали его в прежнюю жизнь, и в этом проклятии он был прекрасен и честен перед собой и, главное, перед Верой Павловной, обычной сельской учительницей.
Тогда он взял ее за руку и повел в ее дом. И она пошла за ним, не сопротивляясь, словно всегда ходила за ним, и там у остывшей печки прямо на столе, разбросав горшки и тарелки, он овладел ею. Взял грубо, сзади, разрывая одежды и все что мешало и путало его.
А потом он уснул, словно младенец, насосавшийся теплого материнского молока, спокойный и счастливый, и спал весь день и до глубокого вечера. Что снилось Григорию Николаевичу, он помнил смутно. Разве что Вера Павловна, обнимающая его и целующая нежно в губы.
- Ты какой-то необыкновенный, помолодел, светишься в темноте... - шептала она ему, а он, пораженный ее красотой, едва заметно улыбался, ласкал ее наливные груди, трогал там жадно и ненасытно... И эти ласки заставляли невольно учащенно дышать эту женщину, он чувствовал, что она вот-вот вскрикнет и разбудит его... И она вскрикивала, а он, уже просыпаясь, повторял про себя странные, почти кощунственные, но справедливые в это мгновение слова...
- Мне кажется, я бог.
И когда он окончательно проснулся, то уловил вкусный запах, витающий в воздухе. Это был запах борща.