Я ретушёр. Очень люблю свою работу. В моём кабинете всё гармонично и уютно: большой письменный стол с обшитой кожей столешницей на двух тумбах, большая лампа с зеленым абажуром на нём. Перекидной календарь на подставке и инструменты для ретуши. У стены — книжная полка, рядом — кожаный диван с высокой спинкой и валиками, над ним — наиболее удачные мои работы. Окно всегда закрыто тяжёлыми зелеными шторами. Мой кабинет — моя судьба и моё убежище. Здесь всё так, как я хочу. К сожалению, только здесь.
Это лето выдалось ужасно пасмурным и холодным. Плотные, тяжёлые тучи низко нависают над городом, казалось бы, не двигаясь. Деревья пригнулись под их тяжестью, согнув колени и прижав листья к испуганно открытым ртам. Что-то будет… Из всех разновидностей птичьих трелей — вороний грай, из всех видов общения — кивок на бегу, из всех видов чувств – страх неотвратимого.
Я давно не выхожу на улицу. На меня давит эта мрачная сырость неба, эти безулыбые лица прохожих, это всеобщее тягостное ожидание неизбежного.
Ну ладно. Хватит о грустном. Пора поработать. Открываю ящик стола, достаю очередной заказ.
Мать просила подправить фотографию погибшего сына. Убираю пятна на фотографии, делаю приветливее взгляд, чуть ироничнее. Стираю в правой руке пистолет, убираю, повисшую на губе сигарету. Вместо оружия вкладываю в руку книгу, вместо сигареты — ромашку. И вот, вместо жестокого братка, убитого на стрелке, мать увидит романтичного, чуть озорного сына, которого она знала всю жизнь, а не того, о котором ей рассказывали, пряча глаза, соседи.
За окном загрохотал гром, тугие струи дождя забарабанили в стекло. Какая-то мысль промелькнула в голове и пропала, как быстрый метеор в хмуром небе. Ничего, если важная, вернётся.
Взял готовую работу, рассмотрел, удовлетворённо хмыкнул и убрал в папку готовых работ. Странно, в век фотошопов и прочего программного обеспечения народ валил ко мне, человеку, который раскрашивал фотографии вручную. Нет, конечно потом я засуну готовую работу в сканер и распечатаю на хорошей фотобумаге отличным принтером, но это будет завтра, а сегодня острый скальпель, ластик, карандаши и краски. Именно так и не иначе. И не надо мне рассказывать, как правильно ретушировали раньше и как легко в фотошопе сегодня. Ладно, что там дальше?
Фотография на памятник: женщина лет 48-50, русые волосы, потухший взгляд, бульдожьи щёчки, отросший нос… Вдовец принес ещё одну фотографию, где ей 17 и попросил скомбинировать. Что ж, сделаем. Приподнял удивлённо брови, подправил веки, подрезал нос, уменьшил щёки, добавил искорку в глаза. Конечно не 18, но я думаю, это то, чего он хотел. Ого! Громыхнуло, порыв ветра сорвал ставню с крючка и заколотил по стене. Интересно, будет в этом году погода, или Ледниковый период уже начался?
В дверь торопливо постучали.
— Войдите!
Дверь открылась.
— Здравствуйте, мне нужно срочно исправить фотографии. Вы сможете мне помочь?
В дверях стояла молодая женщина странного вида и удивлённо разглядывала меня. Нет, с внешностью у неё было всё нормально, кроме, разве что… Она была какая-то чёрно-белая. Серая, бугристая кожа лица, пегие волосы, серые глаза, какие-то серые же губы, опущенные, обвисшие безвольно и безнадёжно . И одежда была черно-белая, и голос.
— Вот. Уже в третьей студии фотографируюсь, а результат один, — протянула она пачку фотографий, — я уж и ругалась, и жаловалась, пожимают плечами и ничего. В последнем месте дошла до директора, а он посмотрел фотографии, посмотрел на меня и говорит: «Лучше не будет». Знакомая Вас порекомендовала. Поможете? Мне фотографии маме отправить надо, она давно просит, а тут вот…
— Хорошо, приходите завтра к вечеру, я что-нибудь придумаю.
— Нет, нет, если можно, сейчас! — неожиданно настойчиво попросила она.
— Я не работаю при клиентах. Да, и, чтобы не вводить Вас в заблуждение, хочу предупредить, я работаю с фотографиями тех, кто сам не может перефотографироваться по причине…
— Вот и я не могу, — перебила меня чёрно-белая, — я же хорошо заплачу, ну что Вам жалко?
Как-то по-детски она это сказала, как-то так, что мысль отказаться ещё раз выпала из моей головы и, проскакав по паркету, закатилась под диван.
— Ладно, — вынужден был я согласиться, — но тогда Вы будете меня развлекать всё время работы. Идёт?
— Чем развлекать? Я не умею.
— Стихи рассказывайте, сказки, можно о себе, можно о начальнике, можно песню спеть, можно станцевать, — расфантазировался я.
— Ну танцевать я точно не буду, а вот рассказать… — задумалась она.
Я взял фотографию. Женщина сидела на скамейке в парке. Ощущение было такое, что фотография была сделана в шестидесятые годы, когда цветное фото было редкостью. Я начал раскрашивать деревья, стоявшие на втором плане, дорисовал огненных белок, снующих по стволу, превратил низкие свинцовое тучи в пушистые облака, лучи солнца пронизывающие кроны деревьев, тени на асфальте. Дождь кончился, и моей фантазии ничего не мешало.
— Всё как у всех у меня, только гораздо хуже. Приехала поступать, поступила, встретила парня, — начала она свой рассказ пустым серым голосом, — мама помогала чем могла, а парень оказался козлом, как и мой отец – все мужики козлы…
Я поднял голову и усмехнулся.
— А Вы любите Бродского? – вдруг спросила она, — у него есть стихи практически про меня. Хотите?
— Давайте, интересно послушать о Вас от самого Бродского.
— Ну вот:
Ты забыла деревню, затерянную в болотах
залесенной губернии, где чучел на огородах
отродясь не держат — не те там злаки,
и дорогой тоже все гати да буераки.
Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,
а как жив, то пьяный сидит в подвале,
либо ладит из спинки нашей кровати что-то,
говорят, калитку, не то ворота.
А зимой там колют дрова и сидят на репе,
и звезда моргает от дыма в морозном небе.
И не в ситцах в окне невеста, а праздник пыли
да пустое место, где мы любили.
Я слушал, а голос читающей теплел и приобретал краски.
Ну вот, теперь на синей лавочке, среди буйства цветов сидела Чёрно-белая, пришла её очередь для раскраски. А может не просто раскрасить? Может дорисовать ей немного счастья? Убрать эти оспины, эту рябь на лице?
— Вам понравилось? – спросила она, закончив читать, — Ой! Что это?
Я отдёрнул карандаш от фотографии, именно в эту секунду я прикоснулся им к изображению её лица.
– Что это? – повторила она, – Как будто кто-то провёл по лицу чем-то острым.
— Интересно, — в голове опять пролетела какая-то мысль не задев мозга, — а так?
Я провёл сухой кистью по изображению.
— Щекотно, — удивлённо приподнялись брови.
— Стоп! Стоп! Стоп! – я стал о чём-то догадываться, — Когда я говорил развлекать, я не имел ввиду разыгрывать.
— Извините, Вы так увлеклись, что я не смогла удержаться.
— За это я сделаю Вам голубые глаза.
— А они у меня какие?
Я посмотрел, глаза были ярко-голубые.
Раскрасил глаза, покрасил волосы, подправил брови, обозначил и накрасил губы… С фотографии на меня смотрела красотка, не имевшая ничего общего с оригиналом. Яркая, счастливая, с тайной, которую невозможно было спрятать.
— Можно посмотреть? — протянул руку оригинал.
— Можно, но… — я подал фотографию.
Сквозь щель между шторами пробился долгожданный луч солнца, осветив Чёрно-белую. Напротив меня сидела красавица, которую я вырисовывал высунув язык. Которая светилась всеми цветами, что я уложил на фото.
— Ну что ж, — задумчиво сказала она, — я не зря к Вам пришла. Всё получилось даже лучше, чем я думала. Спасибо Вам, Льстец!
Она положила деньги на стол и улыбнулась яркими губами… и глазами… и руками… и вся она улыбалась, каждой клеточкой своего тела, каждой ниточкой своей одежды.
— Теперь я Ваша постоянная клиентка.
— Теперь я Вам уже не понадоблюсь, — усмехнулся я, провожая её до двери.
— И всё-таки, до свидания, — снова улыбнулась она, уходя по ярко жёлтой плитке тротуара, на встречу яркому солнцу, сияющему на небе, пушистым белым облакам и огненным белкам, скачущим по стволам деревьев.
— Ледниковый период отменяется, да здравствует лето!
Впервые опубликованно здесь: http://7pyatniz.ru