А что такое любовь?

Дарья Евгеньева
Мне было двенадцать, может, меньше, а может и больше. Если честно, у меня плохая память на даты. Помню я только одно: в моей жизни был день, когда я узнала, что такое любовь. Двенадцать лет – хорошее время узнать о самом сильном и неуловимом чувстве этой жизни, вы так не думаете?
Не буду рассказывать, как оказалась членом маленького круга обитателей дома на Гринвич Виллэдж. Скажу только, что чувствовала я себя в те дни ужасно неловко. Это и неудивительно! Одна, в чужой стране, я еле-еле понимала язык и, чтобы хоть как-то приспособиться, приобрела совершенно бестактную, но оказавшуюся весьма полезной привычку подслушивать. Обычно я пряталась в тёмном уголке за чьей-либо дверью или, сэкономив на сладостях, пропадала целыми днями в местном кинотеатре. Было ужасно неловко, когда, сидя в тёмном зале, со мной пытались заговорить о фильме: мало того, что я с трудом понимала, о чём там идёт речь, так я ещё не могла связать и двух слов, дабы сообщить об этом собеседнику!

В тот памятный день я не собиралась становиться тайным наблюдателем. Мне просто надо было за чем-то вернуться в свою комнату. Обычно я никогда не отлучалась из колледжа, но тогда, вероятно, случилось нечто особенное. Так вот, мне нужно было попасть в комнату на втором этаже. Чтобы это сделать, обязательно пришлось бы пройти сквозь гостиную, но здесь меня подстерегала неожиданность: комната не пустовала. В ней совершенно некстати расположилась Диана – особа, которую я всячески избегала из-за её вспыльчивого характера и странных наклонностей. Если быть честной до конца, я её побаивалась. Она носила длинные чёрные волосы, всегда была предельно серьёзна, никогда не улыбалась в моём присутствии и читала всякую чепуху, ещё более непонятную для меня в то время, чем английский язык. Сложность заключалась в том, что Диана была сестрой человека, который согласился меня приютить, так что волей-неволей мне приходилось мириться с её присутствием в доме. Брат Дианы, Фрэнк, составлял своей сестрице полную противоположность: улыбчивый красавец, обладающий строгими чертами лица, элегантной стройностью телосложения и мягким, всегда спокойным голосом – он моментально очаровывал девушек. Правда, затем всегда следовало разочарование: девушки Фрэнка не интересовали. Единственным исключением являлась его сестра, но это, несомненно, были чувства несколько иного характера, чем тот, на который рассчитывали местные вертихвостки.
Увидев Диану одну, я затаилась в коридоре в надежде на то, что вскоре она покинет помещение. Мне не хотелось попадаться ей на глаза. Последняя наша встреча закончилась ругательствами в мой адрес, так как я не смогла понять её просьбу, высказанную, конечно же, на английском языке. Затаившись около полуоткрытой двери, я не переставала клясть себя за нерешительность и малодушие. Произойди это сейчас, я бы, не задумываясь, пересекла бы гостиную, несмотря ни на что, но двенадцатилетние девочки имеют склонность всё преувеличивать, и я не была исключением, так что я осталась стоять у двери. Минут десять спустя, когда я успела во всех подробностях обрисовать в уме рассерженное лицо миссис Митчелл из-за моего опоздания на урок, в гостиную спустился Фрэнк. Я сразу воспряла духом: «В его присутствии Диана ни за что не осмелится унижать меня», - подумала я. Только я хотела победоносно выйти из своего укрытия, как послышался низкий голос той, что задерживала меня здесь всё это время.
- Фрэнк, ты должен мне всё рассказать. Ты всё равно расколешься рано или поздно. Я твоя сестра, и я первая должна знать, что происходит, в конце концов!
- Милая, сбавь обороты. Кажется, ты перечитала книжек про конец света. Ха-ха!
- Фрэнк, - прошипела Диана, - ты знаешь, что я сейчас серьёзна.
- О, как никогда! – снова подколол сестру парень.
Я закусила губу и расположилась так, чтобы не только слышать, но и видеть происходящее. «О чём они говорят?» – думала я, силясь расслышать всё правильно.
Между тем дискуссия продолжалась:
- Расскажи мне, Фрэнк. Я хочу знать, что происходит с тобой. В последнее время ты сам не свой. Подумай, я уже не ребёнок! – мне показалось, что угроза в её голосе сменилась отчаянием.
- Чем докажешь? – весело подмигнул Фрэнк, щёлкнув пальцами.
- Мне 27 лет!
- Это не аргумент.
- Хорошо, я… я зарабатываю на жизнь себе сама!
- Ха! Поигрываешь в джаз-барах, а по ночам обслуживаешь клиентов, чтобы потом снова обкуриться той дрянью, от которой тебя прёт? Это ты называешь самостоятельностью?! Да не смеши меня! – Фрэнк закончил жестикулировать, и на минуту установилась гробовая тишина, в течение которой брат стоял, повернувшись к двери спиной, так что я не могла видеть выражение его лица, на Дианином же отобразилась столь смешанная гамма чувств, что мне стало впервые её жаль.
«Так вот, куда она отправляется по вечерам», - подумала я. Несмотря на то, что не всё дошло до меня в тот раз в правильном значении, но слова «обслуживаешь клиентов», презрительно брошенные моим опекуном, всегда добрым и тактичным со мной, в лицо своей растерянной сестры, я поняла сразу. Уже к тому моменту я успела пересмотреть кучу фильмов, содержавших эту фразу. И по опыту таких фильмов я могла себе представить, что скрывается за этими словами.
- Ты пытаешься быть взрослой, пытаешься, слышишь, Диана? Но на самом деле ты всё та же замкнутая в себе девочка, скрывающаяся за чернотой своих длинных волос. Ты не хочешь признать очевидного факта: ты не знаешь жизни, не знаешь о людях – ни хера ты не знаешь! Жизнь проходит сквозь тебя, касается тебя, но ты видишь лишь то, что тебе хочется видеть, ты живёшь на страницах твоих любимых французских поэтов, - во время монолога Фрэнк изобразил такую скорбь на лице, что меня неожиданно поглотил смех, хотя я и понимала, что совершенно не время смеяться. Но так бывает, что эмоции иногда возникают без всяких причин. Пытаясь справиться со смехом, так не вовремя напавшим на меня, я чуть было не пропустила всё самое главное.
- Не смей трогать гениальных писателей! Это моя жизнь, что хочу, то и ворочу. И это не повод скрывать что-то от меня!
- Диана, - устало проговорил Фрэнк, - мы уже это тысячу раз обсуждали…
- Нет, я хочу, чтобы ты сейчас же сказал, что произошло! – сверкающими от ярости глазами, она будто пыталась вытащить правду из брата наружу силой. Наконец, поняв, что проиграла, Диана вздохнула и тихо, но отчётливо проговорила:
- Ты знаешь, я люблю тебя, Фрэнк, и я готова пожертвовать ради тебя всем. Да, не смотри на меня так, даже отказаться от так не любимых тобою французских поэтов. Ты - всё, что у меня есть, ты – тот, кого я люблю больше всего на свете, - дрожащим от ярости и слёз голосом продолжала она, - но сейчас, так и знай, я ненавижу тебя и не собираюсь за это извиняться, - последние слова, впрочем, прозвучали вполне в духе своенравной особы, какой я привыкла считать Диану. После этого она круто повернулась, не глядя по сторонам, с силой отворила дверь, за которой всё это время скрывалась я, и выбежала на улицу, оставив меня в разоблачающем с потрохами положении стоять в проёме раскрытой нараспашку двери. Конечно, Фрэнк заметил меня, да и мне скрываться больше не было смысла. Вместо этого я встретила, наверное, самые важные слова в моей жизни:
- Любовь, дорогая, - это самое страшное, и, вместе с тем, самое прекрасное, что может с нами случиться в этом мире. Пусть сейчас ты была свидетельницей худшей стороны этого чувства, пусть я, отчаявшийся в своём бессилии доказать что-либо этой упрямой бестии, - Фрэнк ухмыльнулся, - не могу послужить тебе хорошим примером любящего человека, но ты знай, что в глубине души я счастлив, что это есть у меня… Поэтому я хочу, чтобы, когда с тобой случится нечто подобное, ты вспоминала мои слова и находила в себе силы улыбаться. Не знаю, поможет ли это тебе доказать кому-либо, что ты уже не ребёнок, но во всяком случае это обескуражит противника. Всегда работает… Ха-ха-ха!..

С того дня многое изменилось. Об одном я могу говорить с уверенностью: теперь я уже, как раньше, не прячусь за дверьми и разговариваю с людьми в кинотеатрах без размышлений. Но есть вещи, которые не меняются со временем. Одна из них – это память. Впрочем, память может изменять без зазрения совести. Мне было двенадцать, когда я узнала, что такое любовь… стоп! А может, тринадцать? Или одиннадцать?..