А счастье было так возможно... 7

               
                Глава 7. Товарки.


    Открыв глаза, Оленька окунулась в море света, лившегося через широкое окно напротив ее постели. Нежные солнечные лучи, отразившись от стерильно-белых стен, ласково касались лица девушки. От такого обилия света она на минуту зажмурилась. Царившую вокруг тишину нарушал только монотонный звук, напоминающий шум капель, падающих на дно пустого сосуда.
    Но далеко не все было так хорошо, как казалось на первый взгляд. Попытка вдохнуть полной грудью отозвалась острой болью в грудной клетке. Пришлось ограничиться полувздохом. Травмированное тело болезненно реагировало на каждую попытку изменения положения. В локтевой сгиб правой руки была вколота игла, через которую в вену поступала жидкость. Кислород тек в легкие через трубку-хобот, приклеенную пластырем к переносице. Звук, разбудивший девушку, издавал монитор, неустанно контролирующий работу сердца.
    Бесшумно отворилась дверь и в палату вошла сестра. Увидев, что пациентка лежит с открытыми глазами, она улыбнулась и что-то сказала на незнакомом языке. Больная попыталась улыбнуться в ответ, но безуспешно. Скованная болью улыбка напоминала гримасу.
– Как ты себя чувствуешь? – повторила сестра по-русски. Она говорила с акцентом, медленно складывая фразы. Слова выходили с трудом, спотыкаясь о падежи и суффиксы. Услышав родной язык, больная несказанно обрадовалась:
– Где я? - спросила она слабым голосом.
– В больнице.
– Давно?
– Уже почти две недели. И все время без сознания. Слава Богу, сегодня очнулась.
– Что случилось? Как я здесь оказалась? 
– Обгорела и отравилась угарным газом. Думали, уже не вытянем. Сейчас, надеюсь, дело пойдёт на поправку.
    Этот короткий разговор отнял у больной столько сил, что ей пришлось откинуться на подушку и закрыть глаза.
– Лежи, отдыхай, набирайся сил, ещё успеешь наговориться – сказала сестра, выходя из палаты. И добавила:
– Полиция умирает от любопытства побеседовать с тобой.

                *   *   *

    Пожар, вспыхнувший в "Салоне красоты," вызвал переполох в городе. Вскоре на месте происшествия уже орудовали медики, пожарная команда и полиция. Когда пострадавшие, получив первую помощь от бригады "Скорой помощи," были направлены в больницу, пожарные, обуздав пламя, начали разбирать завалы. Рука об руку с ними трудились полицейские. Если бы не пожар, власти, возможно, так никогда и не узнали бы о существовании этого заведения. Роковая ошибка, в результате которой в "Салоне" оказался гость без рекомендации, обернулась не только крахом такого солидного бизнеса, но и стоила жизни одному из его хозяев. Сейчас полицейские круглосуточно дежурили в больнице, стараясь не упустить момент, когда можно будет начать допрос пострадавшей.
    Как только сестра вышла из палаты, Оленька закрыла глаза, надеясь снова погрузиться в сон. Но не смогла. Дверь палаты отворилась, пропуская полицейских. Устроившись у постели больной, они приступили к допросу. Один из них, говоривший по-русски, переводил Оленьке вопросы напарника, аккуратно фиксируя в протоколе ее ответы. Рассчитывая поймать допрашиваемую на нестыковках, полицейские время от времени повторяли свои вопросы в немного видоизменённом виде. Записывающий листал у себя на коленях толстую папку, обращая внимание коллеги на какие-то записи: очевидно полицейские сверяли её ответы с версиями других задержанных.
    Допрос шёл в нескольких направлениях. Полицию интересовало, каким образом она (и кто ещё вместе с ней) попали в страну, кто провёл их через границу, кто встретил, куда отвезли, где и как содержали; помнит ли Оленька кого-нибудь из постоянных гостей салона; вскольз был задан вопрос о заработках, но внимание на нём не акцентировалось. Больше всего полицейских интересовали гости салона, оказавшиеся там в ночь пожара. Когда же Оленька продолжала настаивать, что у неё в ту ночь был один-единственный гость, полицейские с сомнением переглянулись. А когда выяснилось, что, хотя этот человек был её постоянным и единственным клиентом, но, несмотря на это, она не знает даже его имени, полицейские не могли скрыть своего недовения к ее словам:
– Ты ври, да не завирайся, – сердито сказал ей полицейский.
Как можно было убедить этих стражей закона, что в ее рассказе все было правдой? Девушка решила не спорить с представителями власти. Она только пожала плечами и устало закрыла глаза.
 
                *    *    *

    Оленька провела на больничной койке ещё неделю. Постепенно ее состояние улучшилось: она начала вставать и медленно ходить по палате. Вначале это было совсем не просто: любое даже самое незначительное усилие вызывало головокружение и сопровождалось острым приступом слабости, одышкой и болями в боку. Приходилось двигаться медленно, часто останавливаться, чтобы набраться сил для очередного "броска." Но молодой организм девушки, мобилизовав ресурсы, победил травму: к концу недели состояние Оленьки стабилизировалось.
    За это время полицейские навещали девушку ещё дважды. На последней встрече один из них сказал Оленьке, что поскольку она пребывает в стране незаконно, то подлежит департации. За процедуру отправки на Родину несёт ответственность российское консульство. Все время, пока будут утрясаться формальности, связанные с ее отъездом из страны, она проведет в тюрьме.

                *   *   *

    Вагончик, в который переместилась Оленька с больничной койки, находился в зоне, ограждённой от внешнего мира высокой тюремной стеной, а от основной территории тюрьмы – железным забором с воротами, через которые была переброшена толстая цепь, намотанная вокруг солидного замка. Тюрьмы в стране постоянно перегружены, и выделить для новой категории заключённых отдельный сектор в постоянных жилых блоках было невозможно. Приходилось импровизировать. Эти девушки-заключённые появились здесь относительно недавно, и государство ещё не успело отыскать для них подходящую ячейку в пестром пазеле местной тюремной реальности. Еще не решились проблемы, связанные с оказанием социальной и медицинской помощи, в которой нуждались эти иностранные подданные, не решился вопрос относительно затрат на их депортацию на родину, и множество иных больших и малых проблем.
    Подавляющее большинство лиц, незаконно пребывающих на территории Израиля, лишены даже минимальной материальной базы: их паспорта и заработанные деньги, как правило, остаются у работодателя и не доходят до "рабов." Следовательно, расходы по депортации должно взять на себя государство или какая-нибудь общественная организация. В этой области благотворительности "меценаты" попадаются крайне редко, отправка "рабов" на родину происходит за счёт страны-матери. Но мать их, Родина, женщина, скажем прямо, не из богатых – самой бы как-то выдюжить. Забота об этих "репатриантах" не является ее первоочередной задачей: своей стране они и раньше были не очень-то нужны, а сейчас и подавно. Так и зависают толпы этих "невольников" между небом и землёй, коротая время на тюремных нарах, получая на субботний ужин предписанную рационом курицу с рисом, ожидая, когда, наконец, закончится их затянувшийся визит за кордон. Они стараются не думать о будущем: в душе каждая из них знает, что там, куда она вернётся, будет не лучше, а наверняка холоднее и голоднее.

                *   *   *

    Когда Оленька переступила порог своей новой обители, три койки там уже были заняты; свободной оказалась только правая верхняя. На ней лежал скатаный в трубку матрац, в изголовье притулилась маленькая подушка, а в ногах – плотное, на вид колючее одеяло. Успевшая привыкнуть в салоне к тонкому белью и красивым постельным наборам, девушка в первый момент опешила, но, вспомнив, куда на этот раз занесла её судьба, направилась в сторону свободной койки, намереваясь забраться на неё и начать обживаться.
– Гляди-ка, новенькая, – послышался голос из угла.
– Свято место пусто не бывает. Всего час как увезли "Зануду", и вот уже, здрасьте вам.
    Неожиданно зрачки говорящей остановились, челюсти плотно сжались, мышцы лица исказила судорога, а в уголках рта появилась пенящаяся слюна. В следующий момент по ее телу прокатилась судорога, после чего девица затряслась, как в лихорадке. Еще секунда, и она уже каталась по полу, извиваясь, как змея. Соседка, еще секунду назад лежавшая отвернувшись лицом к стене, проворно подскочила и бросилась на пол, пытаясь своим телом удержать бьющуюся в судорожном припадке подругу.
– Возьми ложку, – крикнула она Оленьке, – и постарайся просунуть ей между зубами.
    Недолго думая, Оленька схватила лежащую на тумбочке металлическую ложку и бросилась на помощь бьющейся в припадке девице. Она ни разу в жизни не видела ничего подобного и сильно испугалась. Но строгий повелительно-командный окрик соседки привёл Оленьку в чувство и заставил подчиниться ее властному голосу. Тем временем ее новая товарка, продолжая удерживать находившуюся без сознания незнакомку, сумела чуть-чуть раскрыть крепко сжатые челюсти больной. Она показала Оленьке глазами, куда и как вставить ложку. Оленька выполнила команду. Сейчас зубы больной громко застучали по металлу. Казалось, это будет длится вечно. На самом деле приступ длился не больше трех-четырех минут. Постепенно дыхание больной вернулось в норму, став ровным и глубоким. Судороги ещё сотрясали тело больной, но от раза к разу они становились реже и слабее. В перерывах между судорожными волнами ее лицо разглаживалось, а тонус мышц слабел.
    Дёрнувшись в последний раз, девица успокоилась. Припадок "падучей" прекратился, и она заснула. Соседка подняла ее на руки и перенесла на кровать. На полу, в том месте, где только что лежала товарка, осталась лужа.
– Вот сука, опять обоссалась, – проворчала, ни к кому не обращаясь, Оленькина соседка.
Сказано это было беззлобно, просто как констатация факта.

                *   *   *

    «Ну а теперь давая знакомиться,» – сказала, закурив, Оленькина новая знакомая
Для того, чтобы стать своей в этом мире и заслужить статус "товарки," Оленьке придется вывернуться наизнанку, выложить наружу всю свою поднаготную. Малейшее подозрение в неправдивости преподнесённой версии вызовет конфликт, а затем санкции и воспитательные меры со стороны того круга лиц, в котором ей, очевидно, предстоит провести немало времени.
Усевшись на еще не разобранную кровать, новая жиличка начала повествование. Свою биографию Ольга рассказывала подробно, обстоятельно, тихим вежливым голом. Её рассказу не был присущ драматизм с закатыванием глаз и клятвами, в которых упоминались родители, дети и все известные святые оптом и в розницу. Но несмотря на это (а может именно благодаря спокойствию, исходившему от рассказчицы) соседка слушала Оленьку внимательно, не перебивая, лишь иногда бросая в воздух непечатные реплики.
    К концу рассказа Оленька разволновалась: сказались душевное напряжение последних недель и физическая усталость ещё не окрепшего организма. После тяжёлого отравления угарным газом у нее начались приступы одышки, которые усиливались страхом и паникой из-за постоянного ощущения нехватки воздуха.
    Почувствовав первые, лёгкие признаки надвигающейся дыхательной катастрофы, Оленька достала из кармана брюк ингалятор и, сорвав крышку, сделала глубокий вдох. Подождав ещё минуту, сделала вторую затяжку. Дышать стало легче, но голову прошибла резкая боль. В последнее время эта раскалывающая череп боль стала неизбежной платой за право свободно вдыхать обычный воздух. "Товарка" молча следила за манипуляциями новенькой, не высказывая ни удивления, ни сочувствия.
Справившись с приступом астмы, Оленька обратилась к соседке с вопросом:
– Ну а ты кто и как сюда попала?
– Я – Фимочка. Сижу здесь уже почти год. Сэкономила за это время кучу денег – жру и пью на халяву, за хату не башляю, электричество, вода и прочие услуги тоже даром – не жизнь, а коммунизм. Вот только никто не стремится вытащить обратно домой из этого коммунизма.»
– А за что сидишь?» – спросила Оленька.
– А за то, за что всех берут. "Нелегалы" мы, без паспорта, без визы, без права на работу. Рассчитывала покантоваться в каком-нибудь "Салоне" годика два, собрать немного баксов. А потом обратно домой, на Украину. Там за эти бабки можно прожить не один год. У меня там семья: семилетний сынишка и пожилая мать. Она тяжёлый диабетик, почти не ходит, ей диета нужна, овощи, витамины, уколы. Как заслуженный учитель республики она имеет пенсию целых 5 долларов. Да и ту уже десять месяцев не платят.»
– А сама ты кто по профессии? «
– Когда-то была инженером. Семь лет простояла за кульманом – кастрюли рисовала, снились они мне по ночам, эти кастрюли. Но было спокойно. Скучно, конечно, жили как все, от аванса до получки. А потом пошло, поехало. Все с ума посходили. Мужик мой в бизнес бросился, да, видно, кому-то дорогу перешёл, только изувеченный труп под дверь подбросили. Проектную нашу контору закрыли: кастрюли вдруг стали никому не нужны. И вот я здесь.
– А другая?
– Она когда-то выступала в цирке, работала акробатом под куполом. Пока летала по воздуху, звалась Элеонорой, сейчас – Ларик. С большими портретами на афишах в СССР и за рубежом. И слава и деньги и все прочее. Пока однажды не сорвалась и не грохнулась головой о манеж. Осталась в живых, но стала припадочная.
– Вот, смотри, – соседка подвела Оленьку к спящей товарке, – на башке шрам во всю длину. Так черепушку раскроила, с трудом склеили. Мы с ней вместе прилетели, нас вместе и повязали. С тех пор вместе и кантуемся без срока. Не смотри, что она миниатюрная и выглядит, как девочка. Ей уже за сорок. Такие сегодня никому не нужны.
    В это время дверь вагончика распахнулась от пинка ногой. Оленька повернула голову на шум и не поверила своим глазам: на пороге стояла Диана, её подруга Диана Мышкина, её компаньонка по демонстрации купальников, её попутчица по путешествию по пустыне, её коллега по салону красоты. Правда, тут след Дианы терялся: с момента прибытия в "Салон" Оленька ни разу не видела подругу. Хотя всё это время они были где-то рядом, у девушек не было никакой возможности не только поболтать, но даже обменяться случайным взглядом. Если бы не пожар, неизвестно, встретились бы подруги вновь.
– А вот и наш Димыч, – сказала Ольгина собеседница.
 А ты, Ольга, будешь у нас Олег. Отзываться только на новое имя. Это приказ.
Диана-Димыч подошла к Оленьке-Олегу и, чуть приобняв за плечи, усадила на койку.
– Вот так новость, – сказала она, ни к кому не обращаясь, и закуривая. Сигарета была короткая, без фильтра, по виду и запаху набитая дешёвым табаком. Вагончик моментально наполнился едким дымом.
– Как ты тут оказалась?  Не ждала, – сказала она, – думала, сгорела, как факел за правду.
– А ты как? – в свою очередь спросила Оленька.
– Я-то ничего, слегка пригорела, отделалась лёгким испугом. Обследовали в больнице и сразу в полицию, а потом сюда – с тех пор здесь и сижу».
– А я всё это время провела в больнице. Долго была без сознания, – начала рассказывать Оленька, но Диана перебила:
– Ну и славно, потом доскажешь, а сейчас – кайфовать, обмывать встречу.
Даже изменив в очередной раз имя, Диана осталась верной себе: ничего, что не касалось её лично, эту женщину не интересовало. Она – земная ось, и мир должен крутиться вокруг неё.

                *   *   *

    Пока девушки готовятся отпраздновать встречу, читателю будет интересно пополнить свои знания в той области, куда легко может ступить каждый, а выбраться обратно дано лишь единицам, да и то с большим трудом.
    Туристы, попадающие в "Золотой треугольник" (область, находящаяся на границе Таиланда, Бирмы и Лаоса), как правило, посещают Музей опиума. Этот уникальный музей – отличное учебно-методическое учреждение, в стенах которого можно приобрести и расширить свои знания по рациональному использованию наркотических веществ; наглядные пособия и макеты помогут умельцам сконструировать в домашних условиях "аппаратуру", с помощью которой можно повысить "коэффициент полезного действия" наркотика. Но судьба к людям несправедлива. Любой наркоман, будь то юнец, лишь вчера впервые словивший кайф от "порошка", или старый волк, перепробовавший за десятки лет всё, что можно приобрести на рынке, отдали бы душу за то, чтобы оказаться в этих местах. Но такие субъекты почему-то сюда не попадают (думаю, им нечем заплатить за входной билет в музей). Те же, кто может позволить себе посетить музей, делают это мимоходом, из праздного любопытства, не вынося из этого визита никакой практической пользы.
    В "Золотом треугольнике" есть работа для всех – от маленьких детей до глубоких стариков. Здесь постоянно требуются тонкие детские пальчики: ведь только они способны извлечь из маковых головок бесценное первичное сырьё. Женщины и старики заняты обработкой сырца. Молодые мужчины несут охрану границ несуществующего государства. Некоронованные короли "Золотого треугольника" имеют свою армию и полицию, которые бдительно охраняют их владения. Любой не в меру любопытный субъект может легко напороться на пулю, если его чересчур зоркий глаз заметит то, что ему видеть и знать не следует.
    Караваны "готовой продукции" ежедневно уходят из "Золотого треугольника" во все концы света: из года в год во всём мире растет спрос на качественный товар. К чести производителей следует отметить, что товар, который поставляют эти короли наркобизнеса, такого высокого качества, что стыдиться за него не приходится. По мере удаления от границ "Золотого треугольника" ситуация меняется к худшему: качество наркотика снижается, а цена растёт. Если в Таиланде вы можете приобрести чистый порошок высокого качества по сходной цене, в Европе эта же порция будет содержать не более 10% активного вещества, а стоить в сотни раз дороже. Если в Париже или Тель-Авиве покупателю повезёт, добавками к порошку послужат сахарная пудра, известковая пыль, соскобленная со стен и другие ингредиенты, не опасные для жизни человека. Гораздо хуже, когда недостающий объём в порции заполнит крысиный яд или любое другое ядовитое вещество белого цвета без вкуса и запаха. Для незадачливого наркомана такая порция может оказаться последней.
    Пропорционально уменьшению процентного содержания активного наркотического вещества увеличивается стоимость самой порции наркотика. Если в "Золотом треугольнике" её цена не превышает 1,5 долларов, то тель-авивский наркоман заплатит за удовольствие не меньше 15 долларов, а в закрытом мире тюрьмы (учитывая трудности и риск доставки товара в зону) – намного больше.
    Бытующий в наши дни термин "кок" на самом деле не имеет ничего общего с кокаином, распостраненным в Европе и Америке в прошлом веке. У нюхающих кокаин эффект достигался практически мгновенно. Это происходило как благодаря широко разветвлённой сети кровеносных сосудов на внутренней поверхности носа, так и за счёт чистоты вещества, бывшего в обращении в те годы. Сейчас порошок кокаина ("Персидский кокаин") в чистом виде встречается на рынке очень редко и доступен лишь высокообеспеченной прослойке общества; у широких масс наркоманов его заменил героин. Порошок героина, добавленый к маслообразному веществу, свертывается и принимает форму шарика. При нагревании такой шарик быстро кружится по фольге, излучая нагретые пары наркотика, которые наркоманы вдыхают через трубочку.
    Химики уже давно нашли комбинации веществ, способствующих лучшему усвоению наркотиков. Этот "ликбез" проходят в тюремных камерах новые зеки: они быстро усваивают всё, что необходимо знать для того, чтобы при минимальных затратах добиться максимального эффекта от наркотика. Наркоманы умеют артистически "косить". Они делают это для того, чтобы получить в тюремной амбулатории лекарства, усиливающие действия наркотиков. Не зная теоретической фармакологии, зеки доходят до всего эмпирически, передавая эти знания из поколения в поколение, как заповеди тайного ордена.

                *   *   *

    Пока автор философствовал и лирически отступал, а потом возвращался обратно, в вагончике вовсю развернулась подготовка к вечерней церемонии. На нижней койке послышалось движение: это циркачка заворочалась и открыла глаза. Обведя мутным взглядом комнату, она, держась за голову, уселась на постели.
– С добрым утром, красавица, – послышался голос Фимочки. – Неслабо тебя сегодня тряхнуло. И нагадить успела. Встань-ка и подотри за собой, здесь прислуги нет.
    Ларик опустила ноги на пол. Немного пошатываясь и держась обеими руками за железные стойки нар, она медленно доплелась до угла и, взяв в руки тряпку, двинулась в обратный путь. Добравшись до лужи, она присела на корточки и стала механически водить тряпкой по полу.
– Живее, живее, спящая ты наша красавица, – подбадривал её голос Фимочки, – кончай балаган, будем знакомиться.
Наконец, Ларик закончила работу и устало опустилась на койку.
– Итак, комплект полный, – открыла официальную церемонию знакомства Фимочка. И по голосу, и по тону, каким была произнесена эта, казалось бы, обычная, ничего не несущая в себе фраза, чувствовалось, что это говорит человек, не привыкший терпеть возражения ни от кого и ни по какому поводу.
– Все мы здесь, – Фимочка строго оглядела присутствующих, – дети одной мамы. И оказались под одной крышей по той же причине, и виды на будущее у нас одинаковые, то есть почти никаких. Вот почему, находясь в этих стенах, нам придется делать все сообща, как в дружной семье. Вопросы есть?
    Оленька задала вопрос, не имеющий, казалось, никакого отношения к происходящему:
– Почему вы поменяли имена?
– Заработки – дело мужское, – ответила Фаина, – поэтому и имена мужские.
Ответ был кратким, но исчерпывающим и тема закрылась. У этой метаморфозы была ещё одна причина, но до поры до времени о ней не распространялись.
– А сейчас прошу к нашему шалашу, – Фимочка широким жестом пригласила всех присутствующих принять участие в "празднике".
    Товарки уселись на нижней койке. На досточке, установленной на матрасе, выстроились, как солдатики, четыре таблетки; на извлечённой из сигаретной пачки и тщательно разглаженной фольге возвышалась щепотка белого порошка. Фимочка, как самая опытная, руководила процессом: по команде все приняли таблетки, запив их минимальным количеством воды.
– Это для того, чтобы кайф не ушёл, и чтобы таблетки не растворились в желудке, – объясняла Фимочка. Чувствовалось, что она знала дело чётко и проделывала процедуру не впервые.
Засекли время, закурили. Посидев в молчании десять минут, почувствовали, как улучшается настроение, как розовеет мир, мельчают и отступают повседневные проблемы, скукоживается и куда-то прячется страх перед неизвестностью.
– Можно начинать, – сказала Димыч.
– Да, пора, – согласилась Фимочка.
– Олежка, давай сюда свою машинку-дыхалку.
Не понимая зачем это понадобилось, Оленька протянула свой ингалятор Диане.
– Не бойся, не отберем, – как бы читая её мысли, ответила ей Фимочка, – вот покайфуем и получишь обратно свою пшикалку.
    Два одеяла накрыли с головой всю компанию. В этом искусственно ограждённом пространстве моментально стало темно, тесно и душно. Оленька почувствовала, что ей становится трудно дышать, но воспользоваться ингалятором не решилась.
– Огня! – приказала Фимочка.
В следующее мгновение рука Ларика, держащая зажигалку, метнулась вперёд, а под кучкой порошка задрожал язычок пламени.
    Через несколько секунд белый порошок ожил: подогреваемый снизу, он свернулся, превратившись в шарик. Героиновый колобок стал вначале медленно, затем всё быстрее и быстрее передвигаться по фольге. Чем сильнее разогревалась фольга, тем быстрее бегал и извивался этот живой клубок. Димыч вложила между губ раструб ингалятора. Послышалось шипение и препарат, расширяющий бронхи, потек в легкие. В следующее мгновение широкая ладонь Фимочки силой вырвала его из рук подруги.
Снова шипение вырывающейся наружу струи сжатого воздуха, смешанного с лекарством, затем тишина. 
    Ингалятор пошёл по кругу, давая всем участникам возможность повысить "коэффициент полезного действия" наркотика. Нужно было спешить, чтобы не потерять драгоценные пары, излучаемые бегающим по фольге героиновым шариком. Через минуту под одеялом послышалось шипение. Белый шарик, сделав последний круг, испарился. Хафла закончилась.
 
                *   *   *

    Перед глазами беспрерывно двигался хоровод теней. Эти образы меняли форму и цвет, то улыбались, то, наоборот, корчили страшные рожи, стараясь запугать кого-то. Цвета колебались от ярко-красных до бледно-голубых. Эти бестелесные существа-образы были похожи на прозрачные амёбы, которых подруги видели в Красном море. Но если к амёбам еще можно прикоснуться, здесь касаться было некого. Несмотря на свою "бестелесность," "фигуры-мордашки" будоражили мозг, вызывая бурю эмоций.
    Сердца девушек бились в таком бешеном темпе, что, казалось, еще секунда, и они выскочат наружу и пойдут плясать по вагончику. Хотя вокруг было тихо, уши товарок были наполнены звуками, диапазон которых колебался от нежных нот творений великого Моцарта до бухающих, рвущих нервы ударов тяжелого рока.
    Неизвестно, сколько продолжался этот праздник. Постепенно образы начали терять яркость и пластичность. Дикая пляска "мордашек" превратилась в медленный танец, а потом совсем утихла. Музыка прекратилась, ее звуки испарились. Сердца товарок вновь застучали в обычном режиме. Наступила нирвана. Девушки уснули на одной постели, повалившись друг на дружку.
    За окном уже было светло, первые лучи солнца пробивались в вагончик через окошко. Начинался новый день.

                *   *   *

    Хриплый, прокуренный, искажённый усилителем голос разбудил спящих. Ещё не очень понимая, что происходит, Димыч, не открывая глаз, смачно матюкнулась.
– Вот, мать их, опять пошли мозги пудрить своей фигнёй, – закончила она, ни к кому не обращаясь.
    Завершив свой обильно сдобренный непечатной лирикой монолог, Димыч и снова закрыла глаза. Ольга, пробудившись от звуков репродуктора, не открывая глаз, уселась на матраце. Остальные продолжали спать. С трудом разлепив глаза, Оленька осмотрелась вокруг, не соображая, где находится. Лишь спустя несколько минут, ей удалось вернуться к действительности. Постепенно девушка восстановила в памяти подробнсти прошедших суток: знакомство с товарками, припадок "падучей" у циркачки, церемонию "крещения" и "народные гуляния." Медленно перебирая в уме события вчерашнего дня, Оленька добралась до "хафлы." Здесь она прекрасно помнила начало: ритуал подготовки, раскрутка и последовавший за этим полёт в никуда.
    Дальше воспоминания теряли фокус, становились расплывчатыми и нечеткими. События предыдущей ночи в беспорядке громоздились друг на дружку, не желая выстраиваться согласно логике и хронологии. Думать и восстанавливать их ход мешали сильная тошнота, слабость, жажда и головокружение. Высохший шершавый язык с трудом помещался в ротовой полости. 
    Оленька медленно поднялась с койки и попыталась сделать шаг к умывальнику. Но это оказалось значительно труднее, чем можно было себе представить. Головокружение усилилось, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Поборов себя, Ольга медленно, шаг за шагом, стала двигаться в направлении крана, из которого тонкой струйкой лилась "живая" вода. Каждый шаг отражался в мозгу тяжёлым ударом молота, голова кружилась со скоростью карусели в парке аттракционов. Наконец, цель была достигнута. Отвернув кран, Ольга тупо уставилась на струю воды.  Простояв так несколько минут, она, собравшись с силами, зачерпнула пригоршню влаги и плеснула себе в лицо.
    От этого ей немного полегчало. Горько-солёный вкус во рту стал менее острым и противным. Еще несколько пригоршней свежей влаги, и глаза открылись полностью, а дышать стало легче. Она приложилась губами к крану и стала жадно пить эту тёплую, сильно хлорированную воду. Напившись и прополоскав рот, Оленька тщательно вымыла лицо и руки. После "омовения" жить стало легче, сознание прояснилось, слабость отступила. Остался лишь слегка ощутимый горьковатый вкус во рту и наплывающие волнами приступы головокружения и лёгкой тошноты.
    Вернувшись на койку, Оленька стала анализировать события минувшей ночи. Впервые в жизни она испытала что-то, чему не могла дать определение. Даже имея немалый жизненный опыт, она была не в силах найти "этому" подходящее место в сознании, втиснуть пережитые ощущения в привычные душевные рамки. Несмотря на телесный дискомфорт, душа девушки была полна неведомых ранее легкости и свободы.
    Это чувство нереальности было настолько необычным, что требовало вернуться и пережить все заново. Она ещё не знала, что тот, кто хоть раз прикоснулся к зелью и побывал в наркотическом полёте, до конца приземлиться уже не сможет.

                *    *    *

    Следующий День прошёл как в тумане. Девушки-товарки проснулись и стали адекватно воспринимать окружающий мир лишь часам к пяти. К этому времени Ольга забылась тяжёлым сном. Она несколько раз просыпалась, пыталась заставить себя встать и заняться чем-нибудь, но тут же проваливалась обратно в тяжелую дрему. Лишь к вечерней проверке все обитательницы вагончика были на ногах и занялись обдумыванием культурной программы на ближайшие вечер и ночь.
– Может быть, повторим, – предложила Диана, пытливым взглядом обводя подруг.
– Я уже пустая, – с сожалением сказала Фимочка, – вчера выдала последнюю заначку.
– У меня есть немного, на сегодня хватит. Я угощаю, – сказала Ларик
    В предвкушении наслаждения глаза Дианы и Фимочки оживились. Оленька молчала, опасаясь повторения утренних мучений. Но отказываться от участия в общественных мероприятиях ещё с раннего возраста было не в её правилах. Её молчание было воспринято подругами, как согласие.

                *   *   *

    И вновь вечер в вагончике. Приготовления к полёту в наркотический мир уже сами по себе вызывают подъём в душе. Организм просыпается, кровь начинает бежать быстрее, а сердце биться чаще и ритмичнее; ладони потеют, пальцы непроизвольно ищут, как бы поскорее заняться делом.
Как и вчера, строй таблеток-солдатиков опять занял позицию в центре досточки. Фольга, извлечённая из сигаретной пачки, приняла на себя горсточку белого сыпучего порошка, на которую вожделенно уставились глаза товарок. Недалеко от «основных сил» уже ждали команды к действию ингалятор и зажигалка.
    Процессом вхождения в "зону кайфа" руководила Фимочка. По её команде все приняли таблетки. Через 10 минут настроение у подруг улучшилось, их души, обретя крылья, вспорхнули и пошли парить под потолком вагончика. Язычок пламени начал лизать тонкий лист фольги, по которому забегала, испуская одурманивающие пары, капля наркотика. Ещё миг – и долгожданное состояние наступило: душа и тело стали лёгкими, почти невесомыми. Перед закрытыми глазами товарок началась "пляска ведьм;" мозг каждой из них, готовый взорваться от беспрерывно прибывающих красок, звуков и образов, рвался из черепной коробки наружу. Вскоре всё стихло. Девушки растворились в нирване, вслед за которой пришел глубокий сон.

                *    *    *

    Утро для Ольги (то есть послеобеденное время суток) вновь началось мучительной головной болью и тяжёлыми приступами рвоты. Остальные "гуляки" пробудились лишь к вечеру. Пока товарки протирали глаза, обильное питьё и многократные умывания уже привели Оленьку в чувство.
    И вновь вечер, и вновь всё сначала (заначка оказалась не последняя!). Но на следующий день тошнота повторилась уже не в такой крайней форме и не завершилась, как в предыдущие дни, рвотой. Голова, хотя и была мутная и тяжёлая, уже не раскалывалась от боли. Ощущения лёгкости и свободы во время наркотического полета усилились, в подсознании зафиксировалось чувство наслаждения, не поддающееся описанию словами. Наркоманы называют его "дудой". Дуда – это непреодолимая эмоциональная тяга к наслаждению, свободе и раскрепощенности, которые приносит наркотик. Эта зависимость возникает уже после двух-трёх порций "зелья." Несмотря на телесные страдания, являющиеся прямым следствием прекращения действия наркотика, эмоциональная память о пережитом наслаждении так сильна и продолжительна, что постоянно тянет на поиски наркотика. И все. Круг замкнулся. Добро пожаловать к нашему шалашу!

                *   *   *