Рисунки и идея принадлежат Злате Стафеевой, 10 лет
В далёком сибирском краю жила-была девочка Злата. Не знаю я – удручало её отсутствие поблизости большого города или нет. Судя по её рисункам – нет. Но кто знает? Мама работала на каком-то Комбинате, раньше страшно секретном, а теперь – скорее по памяти сохранявшем строгий режим. Комбинат, вокруг степь с небольшой горсткой домов. Вот в таком месте жила Злата, сейчас – скучала, слегка, потому как лето набежало жаркое – всех подружек немногочисленных разогнавшее. И Злата рисовала. Как по мне – для десяти лет она хорошо рисовала, просто здорово.
Может потому жили её рисунки своей жизнью. Мама развесила самые любимые по стенам (заодно выслав по электронке знакомому – выловленному в интернете - мне) и не подозревала, что происходит в дочкиной комнате, когда хозяева отсутствовали. Или наоборот – присутствовали, ведь герои рисунков хозяевами считали себя. Когда мама и Злата засыпали, эти шалунишки проявлялись. Вот ещё только висели в своих листках, и раз – оживали. И хотя вели себя иногда буйно – никогда Злата не просыпалась. Может не слышала, а может…
Первые звуки донеслись с письменного стола – там, на своём надувном матрасике, как всегда, сидела Пуня и всхлипывала. Большие слёзы скатывались по её гладкому телу вниз, образуя на матрасике небольшое озерце. Вообще-то Пуня жила в компьютерной игре про Пу-девочку, там с ней Злата и играла. Но как-то Злата собралась и нарисовала её – этаким колоколом с двумя сведёнными глазами. И назвала Пуней. Белые глазные яблоки и зрачки, без радужки напоминали мне глаза привидения, пугавшего Фрекен Бок. Но Пуня, хотя умела летать на своём надувном матрасике, была доброй девочкой, как по мне, так очень милой – снизу её расширяющееся тело опоясывал изящный ремешок с двумя колокольчиками. Так я сначала подумал, но оказалось – это её руки, а ножки почти всегда прятались под колоколом. Пуня больше любила летать, тело её было совсем не чугунное, а из пробкового дерева, но лакированное, чтобы не мокреть от слёз. Ну и сверху кокетливо (слегка набок) крепилась (бог знает на чём) шляпка – графских ещё времён.
- Ты чего ревёшь? – не выдержал Амням – инопланетного вида всепоедатель. Тоже Златин игрун, замечательно ею нарисованный. Иногда он мне казался пылесосом с жабьими выпученными глазами на макушке и всегда свисающим языком. А сейчас – летающей тарелкой, тем более, что на стол он легко слетел прямо со стены.
Пуня взмахнула рукой-колокольчиком, нежный звон смягчил её всхлипывания. Амням развернулся в сторону протянутой руки и увидел раскрытую книгу. “Задача три, - прочитал он обведённое кружком. - Во дворе бегали десять поросят… хмм, - задумался он и облизнулся. – Интересно. Так, дальше. - И вдвое меньше гусят. Зато в пять раз больше цыплят, - Амням снова облизнулся. – И что спрашивается? Ага – сколько бегало цыплят?”
Притихшая было Пуня опять забулькала. “Так в чём дело? – недоумевал Амням. - Хочешь – всех съем, и будет простой ответ – ни одного”.
- Нет! - Гневно вскричала Пуня. Глупость Амняма рассердила её. Она взметнула руки вверх. Под звон колокольчиков встрепенулась кошка Алёна. Та ещё модница – в красных ботиночках, с красными бантиками в ушах и алой ленточкой с помпончиком на шее. На всякий случай она томно прошлась между спорщиками, туда-сюда помахивая хвостиком, на самом деле остужая разгорячённые головы. “И зачем тебе это, Пуня?” – промурлыкала Алёна, подходя к небольшому зеркалу, прислонённому к стене. Потрясла бантиками, прошлась взад-вперёд на полусогнутых лапках, любуясь ботиночками, и от возбуждения застучала хвостом по столу.
От стука зачарованная кошкой Пуня очнулась. “Как зачем? – она удивленно развела в стороны свои ручки, матрасик приподнялся чуток, нежно зазвенели колокольчики. – Вы же все слышали от Златы, как она попросила меня решить её задания на лето”.
А я подумал: “Так вот зачем Злата сделала Пуню старше себя на год – чтобы та помогала ей учиться!”
- Ну и? – Алёна продолжала прихорашиваться у зеркала. Теперь она плавно покачивала головой, с любопытством следя за ленточкой с помпончиком, крутящейся на шее как обруч. – Мы тебе мешаем?
- Я забыла, - Пуня приготовилась опять заплакать, Алёна сразу строго застучала хвостом по столу. – Умножать помню как, а делить – забыла.
- А зачем делить? – спросил Амням. - Съем половину поросят – вот и будет вдвое меньше… - он запнулся. – Гусят? – его сведённые зрачки разошлись. – Вот это да – съем поросят, и гусят станет меньше? А где поросята? – он растерянно огляделся. Поросят не было, как и гусят, а тем более мелких пушков – цыплят. Этих могло сдуть сквозняком.
- Надо в уме решать, - вяло произнесла Пуня, колокол её плавно двинулся подальше от набежавшей лужи слёз. И чуть не свалился с матрасика. Тогда она взлетела, матрасик наклонился, и лужа стекла – прямо под пластиковые ножки Амняма. Струи воздуха вспушили пёрышки на шляпке Пуни, та увеличила скорость, описывая круги над задранными головами друзей и тараща глаза кверху, приходя в восторг от колыхания пёрышек. Она подхватила дремлющий на крючке Зонт и…
- В уме? – скептически повторил Амням и перевёл взгляд на молчаливо лежащий Веер. – Вот кто нам поможет. Интересно – сколько в нём пластинок? Пуня, а считать ты не забыла?
- А я себя знаю, - вдруг заговорил Веер. – Во мне двадцать пластинок, - и он горделиво раскрылся.
- Нам надо десять, для нача…
Он не успел договорить, как Веер разделился на две кучки. “Вот вам – десять и десять”. Амням тут же подлетел к нему и принялся восторженно рассматривать получившиеся кучки. “Надо же – десять и десять, - от удовольствия он лизнул одну кучку, пластинки зашевелились. Это навело Амняма на мысль. – Ты же умеешь уменьшать вдвое – здорово! Уменьши эту кучку ещё вдвое”.
Веер тут же исполнил. “Вот это да! – Амням даже попробовал укусить пластинку в маленькой кучке. – Нет это не гусята. Пуня, сколько в кучке пластинок?”
- Пять, - тут же отозвалась сверху девочка.
- Ну вот, - удовлетворённо произнёс Амням. – Теперь надо пять таких кучек, и пересчитать - сколько получится. И будет тебе, Пуня, ответ.
- Но у меня возможны только четыре такие кучки, - возмутился Веер.
- У тебя пластинок не хватает на ещё кучку, - сообразил Амням. – Не переживай, это мы легко исправим. И он разинул пасть, готовясь расщепить пластинку. Все поняли его замысел и остолбенели от ужаса.
- Нет! – раздался громкий крик. И с кровати поднялась Злата. – Это от бабушки веер, мамин любимый. Не смей его портить!
Все замерли. В тишине медленно опускалась на Зонте Пуня. “Ты же помнишь, как умножать” – протянувшая к Пуне руку и страстно начавшая Злата последние слова уже шептала, рука её медленно опустилась, а за ней и голова – но уже на подушку. Несколько секунд все молчали.
Первым опомнился Зонт, уставший от столь бесцеремонного обращения с ним. Его ручка задёргалась в руке Пуни, та разжала пальцы, и Зонт величественно поплыл в угол на старенький вместительный пуфик, откуда всё хорошо просматривалось.
- Так говори же! – Веер, чья судьба решалась прямо сейчас, встал на ребро и крутанулся к Пуне, подальше от разинутой до сих пор пасти Амняма.
- Двадцать пять, - ротик Пуни открылся и закрылся. Тишина.
- Чего двадцать пять? – взорвался Амням. – Пуня, ты сведёшь меня с ума.
- Цыплят двадцать пять. Ну да! – Пунины ручки взметнулись, наполняя комнату нежным перезвоном. – Пятью пять – двадцать пять. – Она уже кружила над головами, возбуждённо тараторя, - пять кучек по пять гус…, тьфу ты, цыплят. Ответ – двадцать пять. – Она зависла над Златиной головой. Та несомненно спала и видела хороший сон, губы её слегка растянулись в улыбке. – Ладно, завтра ей скажу.