Уже первая декада июня подходила к концу, когда долгожданное солнце стало наконец-то проглядывать сквозь низкие и тяжёлые облака, озаряя иногда своими яркими, но ещё холодными лучами унылую северную землю, покрытую кое-где грязным нерастаявшим снегом, густо присыпанным тёмно-серым с оттенком то ли зелени, то ли синевы крошевом медно-никелевого шлака.
Именно шлак – отходы производства огромного горно-металлургического комбината, этого градообразующего предприятия – являлся одним из самых главных строительных материалов, используемых при сооружении и обустройстве улиц, тротуаров, площадей и дворовых территорий города. Именно на шлаке был возведён весь этот удивительный город, раскинувшийся на 69-й параллели северной широты – заполярный Норильск, город горняков, шахтёров и металлургов.
На «материке» во многих областях страны уже давным-давно люди загорали и порою мучились от жары, а здесь, в Заполярье, несмотря на то, что настали так называемые «белые ночи», когда солнце, кружась по небосклону, почти перестало прятаться за горизонт, всё ещё было пасмурно и ненастно, причём зачастую вкупе со снежной порошей, по-волчьи воющим ветром и весенним морозцем градусов так под 10, что для этих мест считалось вполне обычным явлением.
И вот, наконец, серо-чёрная пелена туч разорвалась, разлетевшись по небу «обкусанными» ветром обломками, и выпустила из заточения яркие солнечные лучи.
Столбик термометра медленно полез вверх, стремясь ввысь за нулевую отметку, и люди, соскучившиеся за долгую полярную зиму по солнцу, «потянулись» наружу за пределы «осточертевших» им за зиму помещений с их тусклым по сравнению с солнечным светом искусственным освещением. Те, кто не работал, – из квартир жилых домов, наружу, на улицы. А те, кто трудился, – из заводских цехов, гаражей и зданий, чтобы в свои короткие перерывы, во время перекуров, подышать, если можно так выразиться, «свежим» воздухом.
Все, прищурив глаза, подставляли лица яркому солнцу, жмурились, гримасничали, улыбаясь во всю свою физиономию. В весеннем воздухе физически ощущались волны человеческой доброты, излучаемые всеми без исключения жителями этого необычного северного города, привыкшими к суровой северной жизни и отвыкшими от солнечного тепла.
Вот и мы сейчас направимся к одному из объектов норильской промышленной зоны – гаражу мехколонны треста «Строймеханизация», где невдалеке от его ворот прямо у склада на аккуратно выстроенных в ряд новых КрАЗовских автопокрышках расселись, словно стая свиристелей на ветках дерева, работники этого гаража, дымя своими папиросами-сигаретами, не спеша ведя разговор и периодически взрываясь громким смехом.
Яркое солнце способствовало весёлому настроению, и смешные байки собеседников непрестанно лились из их уст, подобно стекавшим с находившейся совсем рядом железнодорожной насыпи ручейкам талой воды, весело блестевшим в лучах весеннего солнца.
– ...Было довольно-таки тепло, градусов 13-15 наверное. В общем, погода – цимус для охоты, но... ни гусей, ни даже уток, словно вымерло всё вокруг.
Это вёл свой рассказ «сварной», Виктор Соколов – высокий «крепыш» возрастом лет под 40.
– Набродились мы тогда до отрыжки, а результата – ноль, – продолжал рассказывать Виктор. – Ну, хоть бы куропатку подстрелить или зайца бы облезлого. Но, чёрта лысого...
Виктор глубоко затянулся своей «Примой» без фильтра, следом за затяжкой добавив в лёгкие свежего воздуха, пропуская его со свистом через сжатые зубы.
После чего продолжил:
– И тут речка перед нами шириной метров в 40-50. Правда, не такая быстрая, как Норилка, но всё-таки не озеро стоячее. Решили привал устроить возле неё, перекусить. Развели костерок у упавшего деревца, чайку сварганили, спиртяги приняли по четвертинке кружки, закусили «припарком». В общем, передохнули чуток.
Виктор достал из левого кармана брезентовой куртки-спецовки початую пачку «Примы», вытянул оттуда новую сигарету, прикурил её от бычка предыдущей, почти выкуренной до губ. Вновь глубоко затянулся, наслаждаясь дымом, и, внезапно расплывшись в улыбке, продолжал, подсмеиваясь:
– Володька с нами был Полежаев, помните, мастером-геодезистом у нас работал? Года два назад он на «материк» перевёлся на другой участок нашей мехколонны в посёлок Зима под Иркутском. Шебутной такой, шустрый, как электровеник. Бывало, разговариваешь с ним, а он топчется вокруг тебя, как конь, сучит ногами, хотя слушает тебя вроде внимательно, чуть ли не с открытым ртом, и головой кивает-кивает, как бы со всем соглашается, а потом вдруг отмахнётся от тебя рукой, как от комара или от назойливой мухи, и ляпнет: «Да не <**>зди!» И двинет от тебя в сторону. А ты стоишь после этого в ступоре, словно тебе твой мотор Кондратий зажал внезапно. В общем, тот ещё кадр. Ну, что, вспоминаете такого?
Некоторые из собеседников закивали головами. А моторист, Михаил Усов, невысокий блондин, одетый, несмотря на наступившее потепление, по-прежнему в зимнюю трёхцветную кроличью шапку и тёплые унты, тут же громко хохотнул:
– Ага, тот ещё гусь, хорошо <**>усь...
– А, да, Мишаня, ты же тогда тоже с нами был, всё помнишь, так что не дашь соврать. Человек пять или шесть нас тогда было так ведь?
– Ты, я, Володька, Лёшка Махдаев, Борис Иваныч и Витька Абрамов. Точно, шестеро, – подтвердил Михаил.
И Виктор продолжил:
– Ладно. В общем, слабак он был, Володька, на тему пития. В том плане, что пьянел быстро. Вот он спиритуса-винуса бабахнул из кружки военной и через пять минут «поплыл». Но, правда, сразу стал деятельным таким, шило в заднице, короче.
«Мужики, – говорит. – Надо на ту сторону реки перебираться».
«Это на кой ляд? – мы ему в ответ».
«Там за рекой пара озёр есть классных, там дичи видимо-невидимо!»
«Мы ему: «Откуда ты это взял?»
«А он: «Да я там тысячу раз бывал. И гусей брал, а уж уток немерено – мешками».
«А как же ты речку форсировал, вброд или вплавь в размашку?»
«Не, – говорит, – у меня плавсредство есть. Я всегда его на охоте в рюкзаке держу».
«Чего? Плавсредство? Ну, ты ври, да не завирайся!»
– Вовка тут свой рюкзак подтащил к костру и вытаскивает оттуда мешок из плащевины. Раскрыл его и вывалил нам под ноги моток шнура капронового сечением миллиметра 3-4 длиною метров в сто, если не больше, и камеру резиновую от ЗИЛка.
«Только вместо насоса рот и губы... в общем пердячим паром. А вот это, – показывая всем мешок из-под камеры, – для одежды, чтобы не промокла при переправе».
– И тут же принялся надувать камеру, не дав нам и слова вымолвить.
Виктор очередной раз затянулся сигаретой и продолжал:
– Ну, ладно, думаем, переправимся через речку, а там разберёмся, что делать дальше. В общем, Вовка камеру надул, нашёл какую-то тонкую длинную лесину, пообрубал ей ветки, побросав их в костёр, – получилось что-то вроде шеста или пешни, крепко привязал к камере шнур этот капроновый, разделся до своих сатиновых трусов и в реку.
«Травите верёвку помалу, чтобы меня течение далеко не уносило», – оседлал камеру и начал своим посохом дно ковырять.
– Где-то полчаса он на тот берег переправлялся. А пока он туда скрёб, погода вдруг внезапно стала портиться. Ветер подул холоднючий, тучи низкие чёрно-свинцовые вдруг со всех сторон наползли, и снег повалил огромными хлопьями. Смотрим мы на нашего голого паромщика в чёрных трусах, и всех трясти начинает от холода. А тот ведь без одежды рванул на тот берег, без мешка своего прорезиненного. Бегает он там на том берегу с одним концом верёвки, пытается найти подходящее дерево, за которое можно бы было её привязать и начать переправу. И жалко нам его стало, такого голого, замёрзшего, бегающего там в той снежной метели. Да и по такой погоде, когда лучше уже об обратном пути домой думать, а не о новых приключениях. И решили мы не переправляться. Кричим ему:
«Володька! Ну его на <**>й! Давай назад! Цепляй конец верёвки к камере, залазь верхом, мы тебя сейчас мигом назад переправим».
– А он, змей такой, сначала упёрся. Но, правда, совсем недолго сопротивлялся, за<**>унел наверное, яйца зазвенели, он и сдался. Короче, мы его назад за пять минут вытянули. Возвернулся он совершенно трезвым, трясётся как отбойный молоток, еле смог залезть в свою одежду, засупонился весь еле-еле и к костру. Мы ему полкружки спирта для сугреву. Хапнул он, через пять минут трястись перестал, обмяк и выпал в осадок. Да так крепко, что нам его потом по очереди тащить на себе пришлось, скажи, Мишаня.
– Да, дал он тогда стране угля, морж...
После рассказа Виктора все весело зашумели, посмеиваясь над услышанным.
– Мишань, а ты расскажи как вы в компании военного комиссара города с его заместителями, полковниками-подполковниками, по тундре двое суток по снегу голодными ползали, – задыхаясь отдельными всплесками смеха, издаваемыми им после каждой пары произнесённых слов, попросил Усова Виктор.
– Да, уж, это было незабываемое приключение! Кхе-кхе-кхе, – расхохотавшись в ответ, воскликнул Михаил. – Анекдот, чесслово, только нам там тогда лежать в снегу не до смеху было, голодным и замёрзшим. Слава богу, что мороз-то был всего градусов 10-12. А было бы холоднее градусов на десять – точно напрочь бы замёрзли и в кочерыжки свежемороженые превратились.
– Да ты по порядку рассказывай – будет всем наука.
– Ладно, по порядку, так по порядку. В середине января, насколько я помню, это было – только-только ночь полярная закончилась, и солнце лишь на пару часов из-за горизонта стало выглядывать. В общем, собрались мы как-то на нашем вездеходе на охоту на выходные. Так сказать коллективный выезд работников гаража. А тут на нашего Саныча военком города «наехал», мол, дай вездеход с водителем на выходные – погода стоит тёплая, ясная, мы, мол, всем комиссариатом на охоту решили выехать – куропаток и зайчишек пострелять. Пришлось тут Санычу всех своих по боку. Оно и понятно – военный комиссариат – организация нужная, без неё просто так годовой техосмотр техники не пройти, а потому и отказывать им никак нельзя – надо уважить. Вот он меня и Николу-сварного, напарника вон Витькиного, в качестве водителей, основного и запасного, вместе с вездеходом на выходные и мобилизовал в армию. А нашим всем охотникам вместо ГТТ – дырка от бублика. А куда деваться? Надо, значит надо. Ну, в пятницу вечером мы с военными и пошлёпали в сторону Талнаха, а, проехав посёлок, там уже углубились в тундру. Сначала всё было хорошо, погода ясная, вешки охотников, указывающих маршруты, проложенные для вездеходов видать хорошо, мы по ним и двигались. Часа два, наверное, наматывали снежную гладь на траки. А потом вдруг бац, – ветер подул, и пурга поднялась. А в пурге, не то, чтобы в свете обычных фар вездехода, даже в свете фары-искателя, вешек этих указательных совсем стало не разглядеть. Тут мы и сбились с пути, заблудились. Мотались мы то вправо, то влево, но указателей так и не высмотрели – в общем белая пелена, и всё. Смотрим, даже деревья пропали. Как потом выяснилось, мы уже по льду озера блудили. Потому что в один совсем даже не прекрасный момент нос нашего ГТТ на полном ходу вдруг резко клюнул вниз и врезался в ледяной край провалившейся полыньи, окунув морду в воду. Вода через передок волною пошла прямо по лобовым стёклам и выплеснулась на крышу, и даже пролилась нам за шиворот через верхние неплотно закрытые люки. Я тут сразу же по тормозам, движок мигом потушил, чтобы он воды в цилиндры через выхлопную трубу не хлебнул. Когда очухались от удара, видим, ГТТ стоит дыбарем под углом градусов в тридцать – нос по края дверок кабины в воде, а <*>опа вездехода на льду. Пришлось выбираться из салона, чего в нём высиживать, тем более без работающего двигателя тепло из него быстро выветривается. Да и сидеть, когда вездеход стоит кверху <*>опой совсем неудобно. Вот мы все, а нас человек восемь было, через задний борт на лёд и повылазили. Пурга метёт, лыж у нас нет, компаса нет. Как и куда идти – чёрт его поймёт? Но идти надо, а то ведь замёрзнем без огня, дров-то на озере нет, на берег за ними надо. А где он, этот берег? Халера его разбери... Вытащили мы из вездехода оружие наше с патронами, весь провиант в один мешок сложили, чтобы понятно было, чего у нас из жратвы есть, каждому в карман полушубка фляжку со спиртом засунули. В вездеходе были фонарь походный аккумуляторный, кусок брезента размером с половину тента вездехода, лопата штыковая, да топор – взяли всё это хозяйство с собой и пошли...
Михаил прервал свой рассказ, закурил очередную сигарету и продолжал:
– Решили идти назад, по следам вездехода, выбираться на берег озера. Но идти без лыж по свежевыпавшему снегу, тем более, когда вокруг тебя метёт в разные стороны, и ветер то в морду, то в <*>опу тебя пихает снежными порывами, это всё равно что стоять на месте или вернее сказать ползти, так как стоит чуть-чуть покачнуться от ветра и запнуться в глубоком снегу, ветер тут же тебя мигом с ног валит. Вдобавок ещё и следы нашего ГТТ, петлявшие по озеру, пурга быстро полностью замела. Куда тут идти? Вот мы и решили стойбище устроить, а вернее лежбище, пургу переждать. Вырыли лопатой до самого льда озера что-то вроде ямы в снегу, нагребли на одной стороне этой ямы бруствер из снега, накинули сверху на это сооружение брезент, засыпав края тента снегом, тем самым закрепив его, чтобы ветром не унесло – получилось что-то вроде снежной «землянки» с «накатом» из брезента. Забрались в эту снежную яму под тент и стали там пургу пережидать. Ударили там по спирту да по тушёнке. Жрать-то охота – пятница же, никто из нас после работы не ел. А вышло, что просидели мы в этом сооружении более суток – столько пурга не унималась. По очереди выползали наружу, когда в туалет приспичит, снег с тента сбросим, чтобы нас внутри совсем не придавило, и опять под тент. Если бы не спирт, замёрзли бы к чёрту. А так, бахнем по маленькой, тепло по телу растечётся – жить можно. Одно плохо – огонь не развести, дров-то нет, да и жратву мы не очень-то экономили, а зря...
Только в воскресенье наутро пурга улеглась. Выползли мы из убежища нашего, манатки собрали и в путь, на берег. Нашли мы, наконец, берега, вышли к деревьям, когда солнце на пару часов из-за горизонта выглянуло. Вот тут погрелись. Сначала по очереди дрова рубили, разогревались физически, а потом уж у костра погрелись вдоволь. Приговорили к вечеру последнюю еду, опять соорудили «шатёр», переночевали. А утром решили идти в сторону Талнаха – выходные заканчивались, в понедельник же всем на работу. Только если бы мы знали, где этот Талнах. Блудили-блудили мы по тундре до вечера, но так и не увидели нигде вдали признаков посёлка. Но, в конце концов, набрели мы на людей в этой снежной пустыне, причём люди не простые, военные – солдаты караульные. Шли-шли, и вдруг неожиданный окрик неизвестно откуда. Оказалось, из-под земли, из бункера бетонного в снегу замаскированного. «Стой! Кто идёт? Стрелять буду!» И клац-клац затвором. «Калаш!» – понял каждый из нас и бултых мордой в снег. В общем, чего тут рассказывать. Продержал этот караульный нас в снегу всю свою смену. И ни в какие переговоры с нашим полковником, военкомом, не вступал, чуть что: «Лежать! Стрелять буду!» Потом разводящий где-то там под землёй привёл на смену другого караульного и те ни в какие переговоры с нами тоже не вступали. В итоге мы голодные и холодные часов десять, в снегу замаскировавшись, пролежали. А потом оказалось, что вышли мы на точку ракет стратегических, а там как раз в этот день проверка какая-то была, поэтому мы для них были бы занозой в <*>опе. И пока генерал тот московский или кто там из проверяющих не покинули их расположение, они нас и держали в снегу от греха подальше. Но это уж потом они нам объяснили. Обогрели нас немного в каком-то подземелье бетонном, дали две булки хрустящего белого хлеба, азимут нам показали и, мол, дуйте, ребята, вот в этом направлении. Ещё часов шесть или семь мы потом по этому направлению ковыряли снега, пока на окраину Талнаха не вышли. Вот такие приключения, мля... Охотнички сраные. Теперь впредь наука – две пары лыж всегда в вездеходе и компас... На всякий пожарный.
Михаил хохотнул и кончил свой рассказ фразой:
– Кстати, если бы мы пошли от занырнувшего в полынью вездехода не в ту сторону, в которую пошли, а в противоположную, то часов через пять до окраин Талнаха спокойно бы добрались и не блудили бы двое суток.
Курильщики стали живо и с юмором обсуждать услышанное от Михаила. В это время распахнулась калитка ворот гаража и из неё, на ходу, вытирая ветошью измазанные машинным маслом руки, вышел ещё один мехколоновский персонаж – шофёр Валерий Лузгин, которого все из-за его отчества Рамазанович чаще всего называли просто Рамазан, и направился к нашим посидельцам.
– О-о-о! Явление Христа народу! Рамазан из ямы вылез! Кхе-кхе-кхе, – громко и с шумным скрипучим смехом приветствовал его Усов. – Ну, как, заменили масло?
– Угу, – промычал в ответ Лузгин, прикуривая сигарету и усаживаясь на одну из колёсных покрышек.
– И как оно на вид? Всё такое же? Серебром ещё блестит, стружкой отсвечивает?
– Уже значительно меньше. Прирабатываются железки помаленьку, – отвечал Валерий, затягиваясь сигаретой. – Сейчас «Вологодский» аппарат выгонит, его смена. Послушаешь, как двигатель урчит. А я помоюсь и на хаузе.
Валерий Лузгин и Василий Коломиец, или как его все в гараже за его заметное оканье при разговоре называли «Вологодский», хотя и родился он, и жил всю свою пока ещё молодую жизнь в Красноярском крае, были шофёрами-напарниками. У их КрАЗа неделю назад «стуканул» двигатель, и вот уже второй день подряд они посменно обкатывали на холостом ходу установленный ими на свой самосвал КрАЗ-256Б новый «движок», собранный для них из отдельных запасных частей мотористами гаража, одним из которых как раз и являлся Михаил Усов.
Не прошло и минуты после того, как из гаража вышел Лузгин, вновь, открываясь, заскрипела калитка в гаражной двери, и наружу вышел мастер гаража Кирилл Гордеев, или как его все называли завгар Саныч, и направился к курильщикам, поигрывая и удерживая в правой руке блестевший на солнце свежевыточенный болт. Ещё издалека он начал:
– И долго ещё вы здесь будете заседать? А работать кто будет, ёжик?
– Да брось ты, Саныч, – прервал его Усов, хотя Соколов тут же стал натягивать свои брезентовые «верхонки», намереваясь подняться и вернуться в гараж к своим сварочным агрегатам.
– Посиди с нами, покури. Смотри, погодка какая разгулялась! И так солнца не видим месяцами, – продолжал Михаил.
И Саныч тоже присел на одну из пустующих покрышек:
– Вам бы только лясы точить, лишь бы не работать. Хотя насчёт солнца здесь не могу с тобой не согласиться. Действительно тянет к солнцу, как магнитом.
– В-о-о-от! А мы тут походы наши вспоминаем на охоту. Помнишь, как мы зайцев вездеходом гоняли, а Рамазан у нас был стрелком ворошиловским? Вот расскажи всем, пусть опыт перенимают.
– Да какой у меня опыт? И не охотник я и вряд ли когда им стану. Это вот Рамазан пусть расскажет, как он там весь окровавленный зайцев метко лупил прямо из люков вездехода, – улыбаясь и повернувшись к Лузгину, ответил Кирилл.
– А почему окровавленный? – заинтересованно загудели остальные.
– Во, Валер, давай, рассказывай о своих подвигах, – обратился тут к Лузгину Гордеев.
– Да какие там подвиги? Поехали мы как-то на вездеходе зайчишек тут недалеко пострелять. Втроём – Саныч, Усов и я. А вообще-то это я их с панталыку сбил. Они тут вечером после работы у гаража крутились на ГТТ – Мишаня управлять вездеходом Саныча учил. А тут я со смены в гараж вернулся. Ружьишко с патронами у меня всегда с собой в машине, я иногда куропаток постреливаю прямо на смене. Вот я и уговорил их в тундру на пару часиков выехать, недалеко тут, в сторону Купца, вдруг зайчишки попадутся. И они действительно стали попадаться. Ну, Мишаня за рычагами, Саныч на правом кресле пассажирском фарой-искателем светил, зайцев лучом искал и направлял их, чтобы те по лучу впереди вездехода бежали. А я за Санычем на втором пассажирском сидении пристроился. Встал прямо на кресло ногами, высунулся с ружьём в правый люк на крыше и давай стрелять по бегущему зайцу. Только попытки попасть в ушастого, увы, все были бесполезны – местность холмистая, а потому качало сильно вездеход из стороны в сторону. Ну, и меня, болтало в этом люке, как г<**>но в проруби, колотило краями люка по рёбрам. Я и подумал: «Ещё чуть-чуть, и рёбра я себе переломаю». Тормознули мы тогда, я вылез на крышу, подстелил под <*>опу, чтобы копчик себе не раздолбить, какую-то телогрейку, связав её рукава у себя спереди. А чтобы с крыши во время движения не слететь, открыли мы оба люка, одну ногу я в один люк опустил по колено, другую – в другой, а внутри кабины Мишаня мне мои болтавшиеся там ноги крепко связал верёвкой. В общем, получилась какая никакая крепкая конструкция. И понеслась п<**>да по кочкам. Одного зайца я сразу подстрелил, а вот второй, наверное, поумнее оказался – уж больно удачно он от выстрелов уворачивался. Тут азартом Мишаню забрало, он и влупил скоростёнку повыше. Ну, и луч Саныча за зайцем стал опаздывать. Как только выпадал из луча косой, так он сразу в сторону. Мишаня рычагами то вправо, то влево, меня наверху мотает из стороны в сторону, куда тут метко прицелиться. Бах-бах, и всё мимо. Ага, стрелок ворошиловский… Ну и потом не степь же кругом, а какой никакой лесок низкорослый, ёлочки да лиственницы чуть выше вездехода. Вот они меня по роже своими ветками лупят до крови. Вездеход эти деревца под себя подминает, они ломаются, стволами переломанными мне по горбу да по тыкве долбят. Да больно, мля. Я – орать, да какой там? Эти в кабине ни х<*>ра не слышат в рёве движка и грохоте траков по корпусу. Да ещё азарт – надо зайца лучом захватить, а он – никак. Ушёл, в конце концов, тот косой от нас. Зайца нет, зато у меня рожа в кровь разбита, и яйца я свои на тех острых краях открытых люков чуть было не оставил.
Слушатели дружным хохотом отозвались на рассказ Рамазана, а Кирилл тут же добавил:
– Зато я теперь знаю, почему зайца зайцем зовут.
– И почему, Саныч?
– А вы видели лапы зайца, когда он убегает от погони?
– А то. Конечно.
– Так вот свои длинные задние лапы, когда он быстро убегает, косой при очередном прыжке выносит далеко вперёд, за свою симпатичную мордаху. А передние коротенькие лапки у него в это время где? Ведь туловище у него в этот момент согнуто чуть ли не в кольцо. Так вот кончики своих передних лапок он между лап задних выносит за свои яйца. ЗА ЯЙЦА... Произнесите эти два слова, проглотив последний звук «а» и укоротив полностью «и» краткое. Ну, и что получится, если так произнести? ЗАЯЦ! Именно так и получится. Вот так-то, други мои.
– О-о, надо же! А ведь точно, мужики! Ну, ты, Саныч, даёшь!..
– Всё, хорош лясы точить, – в ответ на это произнёс Гордеев. – Пошли работать!
Все поднялись, собирая свои разбросанные тут и там перчатки и «верхонки», и потянулись к калитке в гаражных воротах. Но в это время загремели засовы на одних из четырех имевшихся на этом торце гаража ворот. Открывшаяся воротина «поехала», и все увидели Васю Коломийца. «Вологодский» собирался выгнать из гаража своего КрАЗа.
Кирилл тут же подошёл к воротам, и, перехватывая у Василия открываемую им воротину, бросил ему:
– Ступай, заводи, я сам ворота открою, – и, закрепив в земле упор первой воротины, стал открывать вторую.
Когда он закреплял в земле упор второй воротины, Вася уже выезжал из гаража наружу. За ним клубился бело-сизый дым выхлопа, но для холодного и необкатанного двигателя это было вполне нормальным явлением.
«Вологодский» отъехал от ворот, чтобы не мешать другим машинам въезжать и выезжать из гаража, поставил рукоятку управления подачи топлива в положение чуть быстрее холостого хода, и, выпрыгнув из кабины, побежал закрывать распахнутые ворота.
Кирилл же в это время обошёл самосвал спереди и, встав у левого переднего колеса, стал прислушиваться к звукам работавшего двигателя. Тут же к нему «подтянулись» Лузгин с Усовым, и, став рядом, тоже стали слушать движок.
– Ну, что, вроде ровно «дышит», – наконец произнёс Кирилл. – Вот только дымит, по-моему, сильно, собака! Вроде бы за три дня пора бы уже перестать в выхлопную трубу горелое масло выплёвывать.
– Не переживай, Саныч! Во-первых, не три дня, а только лишь третий, – успокоил мастера моторист. – А во-вторых, через пару дней колечки с гильзами приработаются, и будет полный порядок – не будет масло в камеры сгорания просачиваться.
– Посмотрим, – недоверчиво ответил ему Гордеев. И когда неунывающий и улыбающийся во всю физиономию «Вологодский» вернулся в кабину, Кирилл отошёл от Валерия с Михаилом и, играя в правой руке всё тем же блестящим болтом, стал осматривать КрАЗ, обходя его вокруг «ребристого» массивного кузова, чем-то напоминающего ковш. В конце концов, он подошёл к кабине КрАЗа справа со стороны пассажирской двери кабины.
Встав совсем близко к кузову, Кирилл случайно взглянул в довольно большое правое зеркало заднего вида, висевшее на оттопыренном в сторону от кабины «рогатом» кронштейне. И увидел в нём отражение Василия, широко улыбавшегося, громко над чем-то смеявшегося, оживлённо беседовавшего со своим напарником и мотористом. Те по-прежнему стояли рядом с водительской дверью кабины. При этом Василий, удерживая обеими руками рулевое колесо и по большей части от смеха раскачиваясь на пружинах водительского кресла, играючи «пригазовывал» педалью акселератора. Во время такой «подгазовки» двигатель стремился набирать обороты, но как только он это делал, Василий тут же сбрасывал с педали ногу, и двигатель медленно «успокаивался» до тех пор, пока Василий вновь не совершал короткий нажим на педаль газа.
И тут Кириллу пришла в голову шальная мысль. Пригнувшись к подножке кабины и, насколько это было возможно, «замаскировавшись» таким образом от возможного взгляда Василия в правое зеркало, Кирилл стал стучать по правой подножке кабины шляпкой болта. Тем самым болтом, что был у него в руке. Причём делал он это в унисон с частотой вращения двигателя, которая по воле Василия, нажимавшего своей ногой на педаль акселератора, то увеличивалась, то уменьшалась.
Стук привёл к тому, что лицо Василия вдруг изменилось. Улыбка моментально слетела с его губ, взгляд стал сосредоточенным, направленным куда-то вперёд автомобиля, на его капот. Весь вид Василия показывал его напряжённое вслушивание в работу двигателя. Он стал чаще нажимать на педаль акселератора, а паузы между нажатиями делать короче.
Кирилл же при этом старался создать что-то вроде «музыкального ансамбля» между гулом мотора и стуком болта о подножку – изменялось в ту или иную сторону число оборотов двигателя, следом, соответственно, Кирилл менял и количество ударов о подножку.
Василий вдруг резко задвинул рукоятку управления подачи топлива под панель приборов, заглушив тем самым двигатель. Следом он выскочил из кабины, запрыгнул на крыло, отбросил вверх на «лобовик» капот двигателя и, забравшись с ногами в подкапотное пространство, чего-то там пытался разглядеть.
Михаил и Валерий удивлённо смотрели на него, ничего не понимая. А тут и Кирилл «вырулил» из-за передка машины и, подойдя со спины к Василию, спросил:
– Что произошло, Вась?
– Кажется опять стуканул движок! – заокал «Вологодский».
– То есть как это стуканул?
– Я ему газу, а он: «Тук-тук-тук». Я ему оборотов прибавляю, и он стучит быстрее.
– А стук какой? Звонкий или глухой, – поинтересовался Кирилл.
– Звонкий, Саныч.
– Вот такой? – и Гордеев стал постукивать шляпкой болта по бамперу.
– Да, – ответил Василий, ещё до конца не понимая, но уже догадываясь, что завгар его попросту разыграл. – Это ты что ль стучал, Саныч?
– Всё может быть, – с улыбкой уклончиво ответил Гордеев.
Усов и Лузгин молча переглянулись между собой и тут же взорвались громким смехом.
– Хороший у тебя слух, Вась. Нако вот, возьми болтик на память. Новый. Пригодится. – Гордеев, улыбаясь, протянул болт Василию. – Можно будет им затянуть что-нибудь, чтобы не расслаблялось. И вообще, Вась, не стОит сильно расслабляться, тем более на работе! Заводи агрегат!
июль 2017 г.