Донья Клара из радиокомитета
Ее редкое (для рожденных в те далекие годы вполне себе обычное), идейное имя не ассоциируется у меня ни с Кларой Цеткин, ни с той Кларой, что с Карлом и кораллами, а исключительно с Кларой из баллады Гейне: «Донна Клара, донна Клара, я твоим подвластен чарам, обречен тобой на гибель, обречен без состраданья!..» Не то чтобы хрупкая, симпатичная, молодая Клара так уж была похожа на роковую женщину, но, уверена, мужских голов она кружила немало. Даром, что мужа имела одного, а детей гораздо больше. Женский шарм, эдакая изюминка, неподвластная годам женственность очевидны в ней до сих пор. Спортивная девушка первого послевоенного десятилетия, скромная и милая, но с затаенной чертовщинкой в глазах – такой видится она мне на тех молодых фотографиях.
Отец Клары был агрономом, директором МТС в нынешнем Октябрьском районе. Детей в семье было четверо – три довоенные сестры и брат, родившийся в 41-м, в эвакуации. Отец погиб, остался на оккупированной территории организовывать паризанский отряд. Об обстоятельстве его расстрела во Льгове узнала Клара уже в зрелом возрасте.
...Первое ее выступление в печати случилось еще до войны. В пятом классе. Правда, печать была даже не районная – стенная. В школьной стенгазете была напечатана Кларина заметка под сочным названием «Слоны идут на водопой». В большом зале (коридором такой не назовешь) школы, куда выходили двери классов, стоял большой бак с водой, куда мчались, услышав звонок, ученики. Старшеклассники, не сильно церемонясь, сметали на своем пути «мелочь». Этому и было посвящено творение юнкора Клары Васильченко. Она подписала свое творение полным именем, не прячась за псевдонимы, которые были в то время в ходу: «Зоркий», «Верный глаз», «Справедливый»…Той статьей Клара гордится, так же, как первой своей мини-рецензией на первую же книгу будущего классика – Евгения Носова.
Война. В эвакуацию уезжали в конце августа. Собирались спокойно, обстоятельно. Многие брали с собой чуть не все пожитки – мебель, одежду…Васильченко взяли кровать и большой сундук с постельными принадлежностями – только самое необходимое. Мама, бабушка и три девочки – сестры. Мама была беременна. Братик родился уже в октябре. Отец, прощаясь у поезда, дольше всех обнимал ее, Клару – любил ее очень, она это чувствовала. Ехали месяц. Подолгу стояли. Разводили в поле костры, пекли картошку. Гудок! Мчались назад, в теплушки.
Саратовская область. Республика немцев Поволжья. Село Эндерс. Домики аккуратные, ухоженные. Накануне немцев выселили и привезли в их дома эвакуированных.
Мама после родов сильно болела, вся покрылась фурункулами, почти не вставала. Старшая сестра Лена (не Елена, именно Лена – в честь очередной годовщины Ленских событий идейные родители назвали, так же, как потом «идейно» называли остальных детей) работала трактористкой в МТС. Средняя, Эльза – помощником комбайнера. На летних каникулах Клара с подружкой Тамарой пасла свиней, а потом они шинковали табак, собирали огурцы и помидоры. Мама, как только чуть поправилась, подрабатывала шитьем. Группу детей из Ленинграда, которых успели эвакуировать, поселили рядом – такой временный детский дом. Клара ходила забирать уже выкроенные рубашечки и платьица и приносила маме, а она доводила их до ума: старинную швейную машинку в отдельном, сделанном дедом, сундучке привезли с собой – бабушка настояла.
Эвакуацию Клара помнит подробно, почти по дням. Как встречали (радостно, с надеждой) новый, 1942-й, как танцевали на школьной сцене гопака с Тамарой (она жива, живет недалеко от Клары, на Союзной), как лакомились пасленом (единственный фрукт, который там был им доступен, бабушка пекла с ним пироги), как носила воду из колодца 20-метровой глубины…
Класс был интернациональным: вся география СССР представлена. Кроме украинцев, белорусов, евреев, русских, молдаван, была даже девочка-румынка.
На больших переменах давали хлеб, посыпанный сахаром. Сахар ссыпали в кулечки и относили домой. Однажды местная девочка Тося Давыдова радостно оповестила класс: «Сегодня будут давать кух!» «Кух» – это такая белая немецкая булка. Ах, как ждали, предвкушали дети этот самый кух! А запах от него – на всю школу! Пушистый, сдобный! Клара полюбовалась, понюхала… и завернула в бумагу, отнесла братику. Даже не попробовала. Почти каждый день кто-то из учеников плакал на уроках. Однажды так плакала Клара. На перемене сестра Эльза сказала, что мама получила письмо от соседей по эшелону: отца расстреляли. «Дошло» произошедшее до Клары не сразу. На уроке одноклассница Лялька радостно шептала сеседям по парте: «Мой папа приехал!» И тогда Клара заплакала.
Много живых эпизодов сохранила Кларина память. Не только трудных, болезненных. Светлых, добрых, смешных. Ведь это было Детство.
Май. Жарко. Напротив школы – здание какой-то снабженческой организации, во дворе мирно пасется их «транспортное средство» – ослик. Ему тоже скучно. Перешел через дорогу, зашел в школьный палисадник и засунул морду в окно класса – полюбопытствовать, порцию знаний получить. Мишка Ольшанский ткнул ослика ручкой, тот обиделся и начал плеваться. Урок был сорван.
Несколько раз переезжали. То тетка, мамина сестра, профсоюзный деятель, их к себе забирала (вскоре ее назад откомандировали). Поселок тот назывался Красный яр (там Клара закончила 7 класс, вступила в комсомол). То папин брат забирал к себе в Ульяновскую область, в старинный городок Карсун, где стояла его воинская часть. Долго шли пароходом по Волге. Красота!
Вернулись из эвакуации и поселились в Курске, у тетки Анны Тихоновны. Замуж та никогда не выходила. Вся была в своей профсоюзной работе. Забрала к себе сиротевшую без кормильца семью. А старшая из сестер Васильченко, Лена, жила у тетки еще до войны, поступив в мединститут. Лена продолжила учебу, но сначала студенты с полгода восстанавливали здание альма-матер.
…Клара – живая история Курска. И свидетельство того, как все взаимосвязано и не случайно в нашем не таком уж маленьком городе. В шестой школе, куда она после эвакуации пришла в восьмой класс (ни один учебный год не был потерян, как у многих ее сверстниц), стала комсомольским вожаком. Она всегда была лидером. На «пустые» уроки в класс вместо заболевших учителей часто звали Клару. Она читала ребятам книги или устраивала концерты самодеятельности, а то они просто пели хором. Запомнила Клара тогда одну пухленькую девочку с толстой косой, с красивым голосом и хорошим слухом, которая с удовольствием пела по заявкам одноклассников или солировала, когда ребята пели хором. Звали девочку Ида Трейстер. Одноклассницы любя дразнили Жир-Трестом – как не переделать столь удобную и подходящую к внешности фамилию! То была будущий знаменитый курский музыковед и просветитель Ида Татарская, которую большинство ее знавших помнят тонкой и звонкой Идой Юрьевной.
А в институте (после школы Клара поступала в мединститут, в те годы для этого достаточно было сдать на четверку химию. Но пример сестры не вдохновлял: учиться нужно было день и ночь, потому она быстренько забрала документы и «перепоступила» на литфак. У Клары была общая компания с будущим известным спортивным обозревателем Михаилом Фенигштейном (в классе моей подруги из 25-й школы, в котором он был классным руководителем и преподавателем истории, его звали ласково – Мишка Финик). Он был хорош собой, строен и очень остроумен. Девушкам нравился всегда. Клара же с ним дружила. Большой веселой толпой гуляли они после лекций и тренировок по Ленина, иногда устраивали в парке «Бородино», на Боевке или на стадионе «Динамо» импровизированные пикники (парни пили пиво, а девушки ели крабов. На полках всех магазинов в те годы стояли симпатичные недорогие баночки).
А вообще Михаил Фенигштейн уже тогда специализировался на спорте – был грамотным спортивным судьей. Без него не обходились спортивные соревнования в институте, особенно волейбольные матчи. Клара помнит его перманентно на судейском возвышении во дворе института.
А еще раньше, «еще до войны», они с мамой ходили в парикмахерскую, которая находилась в двухэтажном доме на Ленина, на месте нынешнего гастронома «Курск». Дед Фенигштейна работал там парикмахером. Семья жила в том же доме. Худенький кудрявый мальчик – ее сверстник, который играл во дворе того дома, запомнился ей, пятилетней. В студенческие годы, перепроверяя себя, спросила: ты жил в этом доме? Оказалось, да, она не ошиблась. Все три Мишиных брака прошли у нее на глазах (на первой регистрации с Евгенией Серединой они с мужем даже были свидетелями). Для него, жизнелюбивого, даже мало, – считает Клара.
В более поздние годы тоже жизнь сталкивала со многими известными курянами. Она помнит всех братьев Чухраевых, тогда еще комсомольских лидеров, поэта Ивана Юрченко, молодого Валерия Черникова, чуть позже директора 32-й школы, а потом и завгороно, старшего Файтельсона (газетчика-ветерана): в белом летнем костюме он приходил к ним на радио…
Она помнит всех своих школьных учителей и институтских педагогов, директора 6-й школы Марию Максимовну («кругленькая, уютная»), химичку (классную) Ольгу Ивановну Лаврову, физичку Марию Васильевну Осееву, литераторшу Софью Аркадьевну, завуча Дору Романовну…
Студенческие годы Клары Васильевны пришлись на вторую половину 40-х (1946-50-й). Среди ярких однокурсниц – Надя Гомберг, профессорская дочка, особа эрудированная, очень начитанная. Она всю жизнь прожила в Москве, стала довольно известной поэтессой.
Все литфаковские преподаватели-мужчины были молоды, все фронтовики. Исаак Зельманович Баскевич, тяжело раненный на фронте, уже тогда говорил с трудом, что не мешало ему читать интересные лекции по литературоведению. Он ухаживал за их однокурсницей Клавочкой Кочегуровой – водил в кино, катал на лодке по Сейму. Вскоре они поженились. Хорош собой и артистичен был молодой Тойбин. На последних курсах ректором стал Кабанов – на долгие десятилетия.
…Очень любили танцевать. В институте танцы бывали часто, под патефон – в коридорах, в спортивном зале. Приходя на танцы, снимали валенки и калоши, надевали чешки и танцевали вальсы, танго, фокстроты. Туфельки были у немногих. На танцы ходили часто: в клуб ВОГ (он тогда располагался в здании Дома моды Веры Геппы), в школу ВВС (там, где первое училище), в кинотеатр Щепкина…
Часто бывали в театре. Героем-любовником тех лет был актер Аленцев. Запомнила его в спектакле «Человек с ружьем». У него была молодая жена, лет на 20 моложе.
Лыжные кроссы, походы, велопробеги… Зимой катались по Запольной – там был великолепный лыжный спуск, крутой и длинный.
В институте спорт был в почете. Завкафедрой физкультуры – Алексей Васильевич Клочков – из старых интеллигентов, прекрасный спортсмен, замечательный педагог.
Парней в институте, конечно, было мало – все на счету. Нарасхват. Включая инвалидов – после войны их было много…
...Единственного мужа и отца всех своих детей Клара звала всю жизнь по фамилии – Переверзев. А когда работали в школе, звали друг друга по имени-отчеству. С Переверзевым они познакомились в институтском спортзале. И она, и он – среди лучших спортсменов вуза. Их было 2 друга – Арнуша (Арнольд) со звучной фамилией Донской и Володя Переверзев. Учились на физмате, на год старше Клары. Оба закончили 4-ю школу. У них был сильный школьный выпуск. Многие учились в Москве и в Питере. Сейчас из них всех остался один – Левка (так зовет его Клара) Гойдзь. Живет в Питере. Капитан первого ранга, работал в очень серьезном НИИ.
Сначала за Кларой ухаживал Арнуша: провожал, носил ее спортивные тапочки. Потом он женился на Клариной средней сестре и всю жизнь был и родственником, и другом дома. Сестра тоже училась на литфаке, на курс старше. Отец Переверзева – военный, до войны был начальником финотдела Курской дивизии. Погиб в 41-м. После войны началась другая жизнь – Володя с матерью и сестрой ютились в коммуналке.
…Работали молодые супруги в сельских школах, вернулись в Курск, долго жили в квартире Клариной тетки. Ей дали две крохотные комнатки без удобств на Ломоносова. Тетка, бабушка и их четверо. Ругались с мужем шепотом. А потом пошли «И». Целых три. Ирина, Инна, Ива (Иветта)… Три дочки. А еще два мальчика, которым суждена была совсем маленькая жизнь. Володечка – первенец. Родился в 50-м. Прожил полгода. Воспаление легких. Не спасли. А потом еще один сын и еще одна потеря – между Ириной и Инной, в 54-м. Трудные роды. Халатность врачей. Прожил 2 недели. Ему даже имя не успели дать. В документе о смерти нужно было что-то написать. Записали Борей. Как она все это пережила, откуда черпала силы?!
Собственную квартиру получили уже в 60-е. На Можаевской (тогда Жданова). Там до сих пор живет младшая дочь Ива с семьей. Серебряную свадьбу с Переверзевым отметили разводом. Они, конечно, были очень разными. Муж – хозяйственный, рукастый, но, мягко сказать, нудноват. Ну и Кларина журналистская работа, бесконечные командировки, конечно, сыграли свою роль. Переверзев был очень ревнив, считал, что в каждом районе у жены по любовнику.
Командировки Клара любила, так же, как героев своих материалов. Типажи встречались яркие. Порой приходилось потрудиться логопедом или вспомнить профессию по диплому – учителя русского языка. Один из партруководителей не признавал букву «ч». Даже с пятой попытки упрямо повторял в микрофон: «мальщик», «щисла», «щернозем»… Выступать без бумажки районных начальников не учили, они без нее просто не умели говорить. Однажды часа два билась с одним (кстати, хорошим, деловым) партначальником, пытаясь добиться внятных и конкретных ответов на свои вопросы, но он упорно начинал каждую фразу с идеологических мантр: «идя навстречу празднику Октября», «выполняя решения 21 съезда партии», путаясь в главных предложениях и придаточных – и ничего по существу! Клара уже микрофон и магнитофон отключила, чтоб расслабился – результат тот же.
…После развода хотелось начать все сначала. Да и атмосфера в комитете была тяжеловатой. Не для Клариной свободной натуры. Председатель «давил». Шаг влево, шаг вправо – побег. Самое невинное из этого – почти военная дисциплина. Ушел на задание – вернись в комитет в определенное время, даже если до конца рабочего дня осталось полчаса. Тем более Клару Васильевну позвали работать в Белгород. Обещали квартиру. Там уже был готов приказ о приеме на работу. Позвал к себе в кабинет Солнцев: «Если мы вам здесь дадим квартиру, останетесь?» Клара осталась. Страшновато было начинать с нуля – не те годы.Начальник давал рекомендации: кого из семьи брать с собой в новую квартиру, кого оставлять на Можаевской, а чуть позже предлагал Васильченко «уплотнение» – взять на постой молодую специалистку – до кучи. Мол, три дочки есть, и четвертую потянешь.
…Дружила Клара и жалела районных вторых секретарей. Девчонки так были погружены в работу, ею жили, что частенько засиживались «в барышнях». У многих были «трудные романы», иные становились «одинокими мамами», но бывали и те, кто в итоге получал полноценное личное счастье, без сожаления расставаясь с карьерой. С Кларой они делились секретами, прислушивались к ее советам.
Дружила она и с директорами школ – сельских, районных. Сколько интересных судеб, ярких личностей в курской глубинке! Среди «образованцев» встречались всякие. Был один завроно, который, как тот партсекретарь, «чисто по-курски», произносил главные педагогические слова: «ущащийся», «ущиться», «ущительница»… Бывали очень грамотные, увлеченные книгочеи. Из старых интеллигентов и «селфмейдмены». Впрочем, среди «просто учителей» таких людей было гораздо больше.
Один из самых ярких и талантливых сотрудников радиокомитета, по Клариным воспоминаниям, – Ефим Гольцман. Совершенно безумная по нынешним меркам, а по тем, совдеповским, вполне обычная, история произошла с ним в 70-е. Обвинили и громко осудили Гольцмана за «участие в религиозном обряде» – его младшая сестра выходила замуж, и по настоянию отца, человека богобоязненного и традиции соблюдающего, на свадьбу пригласили раввина, сделали хупу (свадебный иудейский обряд). В чем только не обвиняли фронтовика и орденоносца Гольцмана тогда! К слову, лет через 15, почти зеркальная история произошла с Владимиром Тишко, тогда работавшим в «Курской правде», – его отца отпевали в церкви. Осуждали, разбирали на партсобрании, вызывали в «Белый дом», но… дело было буквально накануне перестройки, а не в глухие 70-е. Обошлось «малой кровью». Гольцман же предпочел уехать. В Самару. И не прогадал. Там стал известным документалистом. Десятки кинолент, звание заслуженного работника культуры России, дипломы лауреата всесоюзных и международных фестивалей… Продолжил карьеру документалиста и в Израиле. Жив-здоров и в строю до сих пор (презентации, награды, фильмы, общественная деятельность, отзывы в прессе), несмотря на свои 90 и две страшные потери (из жизни ушли жена и дочь). Разыскала в соцсетях его племянников и передала через знакомую привет из Курска и, в частности, от Клары Васильченко. Как он был рад! Как тепло вспоминал ее! Его комплименты, конечно, дословно были переданы ей. Молодым блеском загорелись Кларины глаза.
Начинала работать Васильченко при Александре Михайловиче Чиликине. Добрый, мягкий, с ним было легко. Потом началась эпоха Солнцева. Типично советская такая эпоха. Впрочем, и тогда все было по-разному, атмосфера зависела от руководителя.
Клара с любовью говорит о многих своих коллегах:
- Нелли Рязанцева. Ярчайшая личность. И сейчас сердце холодеет, вспоминая ее рассказ о дороге в эвакуацию. Ехала с двухлетней дочкой Наташей на ступеньках вагона. Боялась заснуть, но задремала от усталости. Руки разжались – едва не выронила ребенка. Слава Богу, вовремя проснулась.
Блондинка, фигуристая, с роскошной косой – настоящая русская красавица. Театральный техникум окончила еще до войны. Курянка, крестили и отпевали ее в Стрелецкой церкви. В Средней Азии вышла замуж за армянина Оганыча (все его звали так, по отчеству). Воспитала, внука, Наташкиного сына. Добрая. Отзывчивая. Бывала строгой – секретарь парторганизации. «Генеральной линии» держалась, но людям всегда старалась помочь.
Она всегда очень нравилась мужчинам. Конец 60-х. Приехал поэт Виктор Боков. Он вообще был весьма неравнодушен к женскому полу. А тут такая лебедь белая! Нелли была тогда в самом соку. На вечерушечке в его честь поэт играл на балалайке и пел частушки (он несчетное количество их знал, включая «срамные»), глядя Нелли в глаза, чуть не на коленях. Светлов, когда приезжал, тоже ручки ей все целовал. Очень она всегда за собой следила: «Утром надо встать раньше мужа, причесаться, умыться, чтоб он видел тебя красивой»…
Тамара Романовна Чернышева. Фронтовичка. Она с 1927-го года, но приписала себе годы, ушла на войну добровольцем. Придя с фронта, окончила сценарный факультет. Удивительно скромная, никогда не пользовалась никакими льготами: «Мои товарищи погибли, а я тут…» Еле уговорили ее уже в последние годы сделать бесплатный ремонт. У нее никогда не было семьи, но она любила молодежь, всегда искренне хотела помочь молодым коллегам.
Маргарита Кузнецова… Тоже яркая личность. Алма-Атинский журфак, Целина, муж – военный, где только не работала, пока судьба не забросила в Курск. Громкая, красивая, успехом у мужчин пользовалась большим. С мужем в Курске рассталась. Сына вырастила хорошего. До хрипоты с ним всегда спорила на политические и исторические темы…
…Клара Васильевна – рукодельница. Вяжет, шьет, вышивает, плетет… Вся ее крошечная квартирка в салфеточках и в вышитых скатертях и занавесках. А еще по стенам – фотографии многочисленных внуков-правнуков. У меня на странице в ОК немало фотографий с Кларой, наши выезды и сезонные вечеринки: то Клара зовет на вареники с вишнями, то на масленичные блины – со сметаной, медом и красной «Обкомовской» (так написано на баночке) икрой. Ностальгия! И Клара рассказывает про обкомовский и райкомовские буфеты и столовые, их спецпайки… Сколько подробностей той, советской, эпохи помнит радиожурналист Клара Васильченко!
Ею изъезжены все дороги, знакомы все маршруты области. Едем с ней в Воробьевку, на Фетовский праздник, и Клара Васильевна вспоминает и старенькие «газельки», и попутки, и тряские автобусы, и тяжеленные магнитофоны, которые она за собой таскала, и попутно – о множестве людей, встречах, историях, связанных с этими маршрутами…
Телефонные звонки. Кларин голос… «Была в концерте», «посеяла огурцы», «прочла в «Литературке»… Порой голос совсем другой: «Сестрынька плоха. Надо ехать в Воронеж…» Ушли из жизни обе Кларины сестрыньки, болеет братик Сережа. В семьях дочек и внуков тоже немало проблем. У Клары полно забот, она всячески пытается быть опорой для своих многочисленных потомков. Как ее на все и всех хватает?.. Спасибо ее замечательной генетике (Кларина бабушка прожила 102 года)! Генетика генетикой, но, думаю, ее сила духа важней.
«Маленькая женщина, вперед!
Ты - мужчины своего защита.
С женщин начинается народ,
В женщине душа народа скрыта
Маленькая женщина, вперед! …»
Прав Евтушенко: много у нас в стране таких «маленьких женщин»! Только все равно Клара уникальна. Ее трудолюбию и выносливости, душевной стойкости позавидуют люди других поколений, но… Когда-то пережила туберкулез, были серьезные проблемы с сердцем… Вылечилась и забыла. Так, когда-то к слову пришлось, разговорила я ее.
…Кларина фазенда – 2 объединенных участка с вагончиком в Ноздрачево. Клара ее обожает. Ей здесь так хорошо! Ее отдушина, страсть, радость. С нетерпением ждет начала дачного сезона (с апреля до ноября ), готовится к нему, предвкушает. Рано утром – автобус, потом пешком с рюкзаком за плечами. Она давно звала нас с мужем сюда. Прошедшей осенью мы наконец доехали до Клариной фазенды и устроили там шашлык по случаю окончания теплого сезона. С любовью фотографировали Клару, одно фото она срежиссировала сама: «На память потомкам» (оформляет альбом с остроумными подписями под снимками – жизнь семьи и своя, не хватает фото для последней страницы…). Она сидит на перевернутом ведре посреди своего участка и читает стихи:
«Я поле жизни перешел.
И отдохнуть присел.
Там тихо одуванчик цвел
И жаворонок пел…»
Когда-то Клара Васильевна нашла это стихотворение в одном из толстых журналов (была у нее привычка создавать вот такие сборники «Избранное», подшивая лучшее из разных источников, но тот сборник почему-то затерялся). Я нашла эти стихи в Интернете. Автор - Евгений Храмов, умный, талантливый литератор. А заканчиваются те стихи так:
«И было мне так хорошо,
Что я забыл почти,
Что поле жизни перешел
И дальше нет пути…»
Ах, как хочется, чтобы не кончалось Кларино поле, как можно дольше не заканчивалось!
"Курян моих прекрасные черты", том первый