"Уже поздно возвращаться назад, чтобы всё правильно начать, но ещё не поздно устремиться вперёд, чтобы правильно закончить" Ошо (Бхагван Шри Раджниш - индийский духовный лидер и мистик)
Глава 1.
Это было так несправедливо, так больно несправедливо, что у нее вдруг побелели губы.
Он никогда не думал, что это – не книжное пустое выражение « побелели губы» или там «лицо». И она стояла с этими самыми, как инеем покрывшимися губами, и видно было, что они дрожат и не слушаются.
Наконец, этими самыми непослушными губами, она произнесла: «Ты на самом деле так всегда думал?» И слова прозвучали тоже как-то... замороженно, без эмоций.
Он замялся...
«Ну, не всегда... Но ты же на самом деле не забывала о моей кандидатской зарплате? А, если б я был простой инженер, ты б на меня не обратила внимания. Я тебя старше, у меня семья.»
Он так спокойно и точно все рассказал. И смотрел – спокойно, даже сочувственно, вроде того: ну, дело же житейское, у тебя свои цели и интересы, ты их и защищаешь. Можно понять: одна с ребенком, надо смотреть на жизнь всерьез.
Она понимала сейчас только одно: она никогда не сможет забыть эту его первую фразу: «Ты так хочешь за меня замуж? Не терпится получить мою зарплату кандидата наук?»
Черт побери, 6 лет! ЧТО я делала рядом с этим человеком целых шесть лет?! С чужим человеком, который, оказывается, вот так о ней и думал.
И когда она выкраивала деньги на чертовы джинсы, которые стоили сумасшедшие деньги – больше ее месячной зарплаты! Но ему хотелось, чтоб она носила джинсы, ей они шли, и он говорил: «Купи обязательно». И она бежала, доставала, занимала, выкраивала... И когда летала с ним в командировки, прихватывая с собой что-то вкусненькое – ему. И подарки на его дни рождения – всегда рубашки, свитера, галстуки, которым он радовался и никогда не спрашивал, откуда, как ты смогла это купить.
И морщился, глядя на ее облысевшую искусственную шубейку зимой, но молчал – слава Богу! Новую ей было не потянуть на зарплату инженера в заштатном НИИ.
Оказывается, когда он повторял, что « вот сын окончит школу и мы с тобой поженимся», когда обещал, что будем вместе, что я нужна ему, как никто и никогда на свете – все это время он думал – ТАК?!
Дура. Какая я была дура! И он смотрит на меня, на эту самую дуру, у которой просто не получились ее планы.
Было гадко, противно, обидно.... И стыдно. За себя, а еще – за него. Что он вот топчется тут, а в глазах у него цифры. Гадость какая...
Прошло три месяца с тех пор. Послезавтра ее свадьба.
В дверь позвонили, она открыла: на пороге стоял он. Он, никогда не заходивший к ней домой: были дача приятеля, гаражи, прогулки в лесу. Конспирация!
Он зашел, оглянулся брезгливо: в комнате было бедненько, даже обеденный стол сделан из нескольких чемоданов, накрытых чертежной доской. И начался длинный и тяжелый разговор, бессмысленный и ненужный. О том, что ей надо просто немного подождать, пока оперится его сын, что она не так все поняла. Что он без нее не сможет. Она смотрела на него, на намечающуюся лысинку на макушке, когда он встал на колени, и на сердце у нее было спокойно. Ни волнения, ни обиды. Пусто.
И она ему повторяла только одно: «Хорошо, оставайся. Прямо сейчас, как есть. Мне ничего не надо, кроме тебя. Или так – или уходи».
А он все пытался отшутиться: «Слушай, я же должен хоть пресловутую зубную щетку взять».
– Ничего, купим тебе новую, на это у меня хватит денег.
- А жить где будем?
- Здесь, у меня. Я предлагаю тебе все, что у меня есть. Решай.
Разговор был бессмысленным, как и его приход. Они оба знали, что ничего не будет, как прежде, что никогда он не останется, не бросит дом, машину, дачу и положение в НИИ, если он разведется, тоже окажется под угрозой, а ведь в его ситуации надо быть осторожнее, он всего лишь кандидат в члены партии, так что его служебный рост, карьера не так уж надежны.
Словом, утром он ушел, даже и с облегчением. Словно, дань отдал и теперь может свободно жить, как захочется.
Глава 2.
Дурацкая получилась история.
Наташка вышла замуж, на свадьбе в ресторане присутствовали пара сотрудниц, как раз тех, кто с удовольствием оповестит всех, а в первую очередь – начальника, о церемонии и женихе его бывшей приятельницы.
Оповестили. С удовольствием посмотрели на его дрогнувшее ( все же!) лицо. Ну и что? Мелкая месть не принесла ей ни радости, ни удовлетворения. Началась семейная жизнь с чужим, по сути, человеком, с которым они были знакомы всего два месяца. Но с женитьбой он торопился, первым делом, принялся ремонтировать и налаживать все, что не работало в ее доме – а не работало многое в хозяйстве одинокой бабы.
Вроде, все текло нормально. До того дня, когда едва вернулась домой с работы – загрипповала, температура 39. Где уж там подумать об обеде! Она лежала в постели, когда домой вернулся муж. Усталый, замерзший и злой – когда обнаружил больную жену и отсутствие обеда на столе. Наорал на нее со злости, но в аптеку сходил, на скорую руку что-то состряпал и, поев, уткнулся в телевизор.
Наташка лежала и тупо смотрела в его сердитую спину. «Это к ТАКОЙ семейной жизни я стремилась, о ней тосковала? Чтоб опять одной, да еще как одной! Хуже, чем прежде!» Потому что, раньше, если она заболевала, то заранее готовила все, что ей может понадобиться, а потом уже падала и валялась в тишине, стараясь выплыть из красноватого тумана высокой температуры. А теперь, мало того, что – одна, так еще и постоянно виновата и обязана вот этому постороннему человеку, которому до нее нет дела. Он ушел спать на диван, чтоб не заразиться от нее, и даже не спросил, как она, не надо ли чего.
Постоянное чувство вины. Вот оно, то слово, которое определяло ее замужнее состояние. И вот она, цена того глупого реванша над бывшим любовником...
Муж уехал в институт сдавать сессию – он заканчивал заочно политехнический, а переводиться из своего сибирского города не захотел: последний год, нет смысла. Через день он позвонил Наташке и попросил ее найти в забытой им записной книжке какие-то нужные телефоны. Она нашла книжку в его пиджаке, продиктовала, хотела положить обратно, но уронила ее на пол. Книжка раскрылась на середине и, поднимая, она машинально глянула на страницу: там стояла ее фамилия и адрес – и еще какая-то чепуха... Стойте-стойте...
Наталья Зверева, Ленинград, две комнаты, мебели нет, ребенок, алименты небольшие.
Это еще что?!
И она начала читать – чего никогда бы не сделала, но тут... Следующей строкой было: Москва, Елена, однокомнатная, мебель, ребенок, нет алиментов. Снова Ленинград, Ирина, коммуналка, хорошая работа, без детей, старше на 6 лет. И так далее, несколько страниц этой самой записной книжки.
Она схватилась за телефон, уже ни о чем не думая.
Без предисловий, она спросила: «Что это за записи в твоей книжке? Я прочла, что это такое?!» Он отозвался недовольно: «А зачем читала? Ну, я же должен был сравнить, куда ехать, на ком жениться. Дело же серьезное. Надо было все взвесить. Но женился же я на тебе! Чего ты там начинаешь? Ну, ладно, положи все на место, приеду – поговорим. Хотя и говорить-то не о чем. Дело житейское». Он положил трубку.
«Смешно...», - как-то отстраненно подумала Наташка. «Вот тебе и реванш...»
Развод обошелся ей в потерю одной комнаты, хотя судья прямо сказала, что советует ей подать на признание брака недействительным, видно же невооруженным глазом, что человек искал жилье в Питере или Москве при помощи женитьбы.
Но было так стыдно, так противно, липко как-то. Самой себя противно. А потом, и аборт пришлось сделать. Все к одному.
Словом, оказалась она в большой питерской коммуналке, правда, без алкоголиков, но с горластыми простыми тетками, прежними лимитчицами, бывшими штукатурами, а сейчас они все стояли в очереди на получение отдельной квартиры. Семьи были большие, с детьми, правда, уже подростками. Словом, могло быть и хуже.
Бывший муж позвонил пару раз, упрекнул, зачем, мол, начала эту суету, могли бы жить и жить спокойно. «Ты – баба хорошая и честная, я б с тобой жил, если б ты сама не начала насчет развода», - сказал он.
«Ну вот, еще и комплимент получила», - горько засмеялась Наташка.
Глава 3.
На работе – кто сочувствовал, кто – злорадствовал. Бывший глядел удовлетворенно. Начальник отдела – сально. Он давно уже намекал на свой интерес к ней, но, получив отпор, затаил зло. И как мог, вымещал это зло: то не даст законный отгул, то премию – все получили, она - нет. А зарплата у нее была самой маленькой из тех, кто проработал по 10 лет в НИИ. Как у выпускника института, только начавшего работу.
Наташка, потом уже, через многие годы, вспоминала это время и думала: «А чего я так долго вообще там сидела, в этом заштатном НИИ? Открытая недоброжелательность дам, липкие взгляды руководителя, разлад с бывшим любовником и начальником в одном лице. Командировки, маленькая зарплата, которую надо было растянуть на подольше, и эти самые командировки выручали: она жила на малые командировочные деньги, а зарплату, полученную по приезде, складывала на сберкнижку. Сколько помогла ей потом эта сберкнижка! Когда болел ребенок, когда болела она сама, когда вдруг скончался старый, купленный с рук, холодильник... И она сидела на этой должности инженера в НИИ, даже не пытаясь уйти куда-то еще. Правда, бывший любовник сдерживал: «Куда ты пойдешь? На завод? В школу учительствовать? Тебя там сразу изнасилуют, а то и хуже, ты не знаешь, какой народ там». И, хотя на заводах она бывала чаще него, и прекрасно ладила с рабочими в цехах, но...побаивалась как-то.
Эта робость стоила ей дорого уже потом, в Перестройку, когда работников в ее НИИ начали сокращать.
Однажды, вернувшись из очередной командировки на завод, она узнала, что вся ее лаборатория уходит в следующем месяце, по сокращению штатов.
- А я? Мне никто ничего не говорил.
Сотрудница Лиля отвела глаза в сторону. «Ну... понимаешь, мы все идем работать в фирму Владимира Григорьевича. Он нас всех пригласил. Тебя не было, ты же уезжала.»
- А я? Ничего не понимаю, меня-то куда?
- Ну, тебя пока в соседнюю лабораторию, а потом – если захочешь, переучишься на программиста, их не сократили.
- Я не понимаю, меня не сократили?!
- Нет, поскольку Владимир берет всех, кроме тебя, нас и сократили, а ты остаешься. Начальник отдела уже распорядился. Да, кстати, наш начальник отдела стал уже директором института! Старый ушел на пенсию, от всех этих дел подальше.
Теперь она поняла, почему на нее смотрят то насмешливо, то сочувственно, почему бывший любовник не сказал ни слова по ее приезде, хотя она привезла благополучно подписанные договора.
Итак... Он уходит со своей командой. Она остается – полностью во власти тех, с кем он враждовал в НИИ, и таким образом, она попадает под удар. Все его недруги, которые завидовали тому, что Владимир подцепил молодую и красивую женщину, к тому же, преданную и прекрасно работающую, все они будут с радостью дожимать ее. В отместку, кстати, и за то, что, кроме него, Наташка ни на кого не хотела ни смотреть, ни понимать прозрачных и непрозрачных намеков.
Она сходила все же, на прием к новому директору, попросила его уволить и ее по сокращению штатов – таким образом, она по увольнении получила бы какие-то деньги, чтоб продержаться, пока не найдет новую работу.
Работу! Были 90-е... И этим сказано все.
Новый директор принял ее, но сесть не предложил, выслушал стоя, и, перебив на полуслове, сказал: «Это невозможно. Или оставайтесь и переучивайтесь, или увольняйтесь на общих основаниях.»
- Но как же, - сказала Наташка прерывающимся голосом, - Ведь все в моем отделе уходят по сокращению. Почему же мне нельзя? Тем более, я одна, у меня ребенок!
- Потому что я так решил. Формально, Вы ничего не сможете сделать, другое рабочее место Вам предложили, как и полагается по закону.
- Но я же не специалист в ИТ, мне там делать нечего.
- Я Вам все сказал. Извините, у меня нет больше для Вас времени.
Она вышла, почти ничего не видя перед собой. Если до тех пор у нее было какие-то сомнения, может, и правда, остаться, попробовать, то теперь...
Это была открытая враждебность, ей прямо сказали, что она ничтожество, и никого элементарного сочувствия или поддержки она не дождется. Все.
Вернувшись в отдел, она написала заявление об уходе.
Его подписали в рекордный срок, со следующей недели она уже могла быть свободна.
В отделе творилось невообразимое: уходящие сотрудники забирали часть бумаг с собой, а остальное, целые горы томов, просто отправлялись в макулатуру. Им никто не препятствовал, во дворе НИИ уже несколько дней горели костры, на которых жгли старые отчеты и бумаги.
Зачем – непонятно. Но вопросов никто не задавал.
Глава 4.
Наташка отревела свое дома, а потом позвонила на тот завод, где она часто бывала. Там у нее остались друзья –или, во всяком случае, люди, с которыми ей как-то сразу оказалось легко общаться.
«Завтра приходи с утра», - сказали ей, тоже как-то обидно легко. – «Все решим».
Назавтра она пошла на завод, растерянная и измученная бессонной ночью.
Начальник цеха, большой, громкоголосый, засмеялся, когда она поделилась с ним своими трудностями.
-Короче, мне в цех нужен программист. С завтрашнего дня можешь оформляться.
- Погодите, но я же не программист!
-Ничего, с компьютером сумеешь обращаться? Ну и все, с остальным разберешься потом. Зарплату тебе кладем в два раза против той, что у тебя в вашем дохлом НИИ была. Согласна?
-Господи, конечно! – едва дыша, сказала Наташка. – «Я уже не знала, куда деваться, а тут Вы...Спасибо, огромное Вам спасибо!»
Ей выделили маленькую конурку в углу цеха, поставили туда компьютер, и она начала «разбираться». Ничего особенно сложного там не было, статистика и расчет, но повозиться пришлось: программ она не знала, книг не было, училась « по живому».
А потом пришел еще один знакомый из соседнего цеха, и предложил ей поработать в его частной фирме. Нет, увольняться не требовалось, можно было совместить обе работы. Наташка согласилась. Так она стала одним из первых директоров малых предприятий в Питере. И так началась эпопея, когда у нее не хватало даже времени на сон.
Эпопея, стоившая ей здоровья и – практически, жизни.
Как-то она встретила в городе одну из своих бывших сотрудниц НИИ.
«Как ты, где ты?», - с любопытством спросила та. Наташка рассказала.
- Значит, вот как с тобой новый директор обошелся. Да дело было совсем не в тебе. Он докторскую делал, почти была готова, а тут наш Владимир взбрыкнул, отказался ему помогать. Свою контору сделал, там его теща – бухгалтером, жена – заместителем. Словом, семейное дело. И - независимость. Потому он тебя с нами и не взял: куда же ты пойдешь, если там его жена с тещей сидят.»
Светка была всегда прямолинейна и откровенна.
« Директор в бешенстве, а сделать ничего не может: докторскую-то кто ему делать будет и на блюдечке принесет. Вот он на тебе и отыгрался. Но наш Владимир, конечно, сволочь, что и говорить: предупредить-то тебя он должен был! И нам сказал, чтоб ни слова никому, а то бы и нам по сокращению не дали уйти. А у всех семьи, дети. Зато сейчас работаем спокойно, зарплата хорошая, продержался б он только со своей фирмой подольше, а то вон их сколько, кто хорошо начинал, но долго не проработал».
Вот так вот. Последняя точка была поставлена.
Глава 5.
Они еще встретились с Владимиром и не раз. Прошло несколько лет, и он начал дважды в год посылать Наташке торт и цветы – в день ее рождения и в Новый год. Торт был ее любимый, из ресторана «Тройка», с клубникой и взбитыми сливками, и любимые ею белые розы.
Что им двигало: раскаяние, память, чувство вины? Она так и не поняла.
Потом уже, лет через десять, он опять начал ей звонить, спрашивать, как ее дела, как живет.
Наташка уже преподавала английский в университете и на курсах для взрослых, работала переводчицей – словом, существовала в совсем другом мире, чем прежде. И он был для нее, как гость из прошлого, которое не хотелось вспоминать. Прошлое казалось каким-то нечистым, трудным, ненужным отрезком жизни, в котором она была всегда виновата, в котором ей пришлось выживать – одной. И она выжила, и гостей из этого прошлого – нет, не хотела и не была им рада.
Однажды он приехал к ней, приехал в трудный период ее жизни, когда ей было негде жить. Помог снять квартиру, часто забегал в гости, подарил телевизор на новоселье. И постоянно намекал на то, что он ее забыть так и не смог, что ее фото по-прежнему в ящике его стола, а если она поживет с ним вот так с годик, то кто знает...может все изменится настолько, что не только такая квартирка будет ее собственностью, но и он сам...кто знает!
Наташка дала себя уговорить. Ненадолго.
Первым звонком стал букет хризантем – желтых. Они были какими-то хищно изогнутыми, букет – вызывающе огромным и ярко-желтым.
«Но почему – желтые? – спросила Наташка.
- Под цвет золота, конечно, - ответил Владимир. И продолжил, указывая на ее любимую цепочку на шее: «Что это, серебро? Нет, здесь должно быть только золото!»
Поход в ювелирный магазин был унизительным и странным. Выбранное ею колечко показалось ему слишком скромным, и он решительно показал на массивный перстень с рубиновым камнем. Наташка так же решительно от него отказалась. В результате, они ничего не купили.
Он пообещал выкроить время и самому купить все, что ей надо.
Ее одежда тоже его не устроила, надо было все сменить.
Это стало последней каплей.
Она перебралась из съемной квартирки к себе домой, в свою старую коммуналку, и почувствовала, что вернулась – к себе самой.
Так и закончилась эта «золотая» история, как она ее называла, смеясь.
«И так я не стала супругой миллионера! « - добавляла она.
Во всех подобных историях сейчас должна быть интрига: или Наташка встретит случайно, конечно, - умного, доброго и конечно же, богатого «настоящего мужика» - как Гоша в «Москва слезам не верит».
То ли в ее бизнесе начнется какой-нибудь «беспредел», в результате чего ее должны посадить, пытаться убить, похитить, отнять бизнес. И на помощь придет опять же, какой-нибудь сильный, умный и, натурально, без памяти влюбленный, несмотря на ее лишние 15 кило веса и немолодой возраст. Вопреки всем модельным, молодым и ухоженным. Или немолодым, но, тем не менее, ухоженным и знающим себе цену.
Но Наташка цены себе не знала – да и как-то не задумывалась, какой должна быть цена: ее ли самой, или других. Все бесценны, включая ее самое.
Что ж, тогда оставалось только одно: она должна стать «акулой бизнеса» и страшно богатой дамой, и все ее предыдущие ошибки и потери начнут кусать себе локти и рвать волосы, сожалея, что раньше ее не разглядели.
Но и этого не случилось: она попала в больницу со спазмом сосуда головного мозга, год пролежала, после чего узнала, что бизнес ее лопнул, остаток денег забрал и потратил на какой-то новый проект ее партнер, а ей в остатке причиталось пару тысяч баксов. И все.
Вот так эта история и осталась без интриги.
Глава 8.
А вот теперь – что-то вроде интриги.
С принцем – заморским, с преследователями, бегством и ожиданием плохих людей, которые могут появиться в любой момент.
Однажды, ехала она домой с вечерних курсов, где ей неплохо платили,
потому она и соглашалась шататься в неспокойное время в 11 вечера по
улицам, ловить поздние троллейбусы, хватать маршрутки на Невском.
А иногда, позволяла себе остановить частника и доехать в тепле до самого
дома, и даже попросить, чтоб завезли ее в ту самую темную питерскую
подворотню, где даже днем сумеречно, пахнет мочой и плесенью.
До самой парадной довезли чтоб, а пока машина разворачивается с
натужным ревом в тесном дворике-колодце, в свете фар она успевала
открыть двери парадной и взбежать на свой первый этаж. И даже двери
открыть. Все!
И даже ноги не успела промочить на покрытом снегом тротуаре, под
снегом, конечно же, вода и лед, и так всегда, даже если на улице 20
градусов мороза. ХОРОШО!
Хорошо и то, что соседи в ее коммуналке уже легли, и ни в ванной, ни на
кухне, она никого не встретит: ни старушку-блокадницу, которая захочет
немного поговорить, а сил уже нет совсем никаких. Ни худую и прямую,
как палка, Людку-библиотекаршу. Та всегда придирчиво рассматривала, во
что Наташка была одета, что стряпает на ужин. И с удовольствием
комментировала: « Нормальные люди живут в коммуналках тихо,
никакого интернета не знают, на иностранных языках не разговаривают по
телефону. А если уж ты такая, что тебе это надо – в отдельной квартире
жить надо. Нет, я все-таки заявлю на вас в милицию или в органы, в свое
время посадили бы вас всех, как шпионов.» Но – не заявляла: либо
ленилась, либо «там» такими не интересовались уже.
Так вот, однажды...
Однажды, она села в машину к мужчине, и тот, поглядев на нее, сразу
начал рассказывать о том, что он одинок, дети выросли, с женой
разбежались. И сказал: «Давайте знакомиться: меня зовут Слава».
А потом, с удовольствием засмеявшись, добавил: «КПСС».
Наташка даже не поняла сразу, причем тут КПСС покойный?
Потом дошло: это он так пошутил. Но он и не заметил ее минутной
заминки - сам смеялся, сам рассказывал, сам отвечал на незаданнные ею
вопросы. До дому доехал быстро, а потом предложил съездить с ним в
выходной на пляж, на залив. Наташка удивилась: «Это зачем, в феврале-
то?
- А ты хоть раз на заливе в феврале была? Не была. Ну то-то же. А там -
здорово.
На залив Наташка не согласилась, но они как-то встретились, посидели в
кофейне, поговорили. Точнее, говорил он, она молчала и кивала.
Ему это нравилось. Они встречались еще раз, еще. Потом – разок у него
дома. Черт его знает, он был ей не противен, но как-то... чужой.
И она сама себя уговаривала: ну и что, а лучше одной целыми днями
сидеть дома, в конце концов, чего я от него хочу. Все же, человек рядом.
Правда, переехать к нему она отказалсь категорически.
Иногда ей физически надо было отдохнуть от него – в общем-то славного,
непротивного и заботливого – он перечинил все у нее в доме за время их
знакомства.
Вот так и пошли дни. Все было – хорошо. Спокойно. Стабильно.
Вот только иногда... тоска накатывала такая, что дышать было трудно от
этой стабильности и порядка в ее жизни.
История без интриги.
Сколько таких историй – и сколько таких жизней.
Глава 9.
Нет, все не так. Была в ее жизни тайна.
Та самая, которая мешала ей жить, ка все. Спокойно жить.
Конечно же, любовь. Глупо, безнадежно, смешно, банально.
Я задыхалась в этом замкнутом просторе.
Да, широка моя страна, но есть мир – такой огромный, такой многоцветный и многоязычный, и такой разный.
Который я никогда не видела, потому что чья-то воля всегда определяла, могу ли я поехать куда-то, когда и как.
А может, моя воля? Моя слабость, нерешительность.
Привычка и удобство, которые важнее свободы.
Словом...
Была другая страна, волонтеры, горячая африканская почва, пыль и духота – тоже африканские. И земля плавилась от жары под ногами, и сквозь подошвы ботинок жар проникал до самой макушки, и в голове мутилось, а может, то была вечная дымка от огромного местного солнца, тонко звеневшая знойная дымка.
Я немного смогла увидеть, потому что лихорадка вместе с дизентерией как-то очень быстро прекратили мое путешествие в другую жизнь. В другой мир. Никакие прививки не сработали для меня, вот так вот.
В памяти остались еще: слипшиеся комья риса, которым в основном, мы там питались, распухшие в закрытых башмаках ноги, и жара, жара... Любопытные или равнодушные темные лица жителей. И пыль. И невозможность избавиться от этой красной пыли. Она сидела, казалось, даже внутри. Ею дышали, ею питались вместе с продуктами, ее пытались вытрясти из одежды, ложась спать – безрезультатно.
Это и было моим бегством от несвоей жизни. Неудачное. Потому что физическая немощь поймала и заковала меня на годы. Которые накапливались, чтобы стать Возрастом.
А возраст диктовал свои требования, и уже надо было беречь себя и оставшиеся дни, месяцы и годы...
Что осталось от этого побега в другую – Свою – жизнь?
Бешеное желание быть свободной, делать что-то. Делать!
Не быть камнем на одном месте, не плыть веткой по течению, а жить – как дышать!
Как в юности мечталось.
И как не довелось. Почти никогда.
Таким, как я, иметь семьи, близких, нельзя. Дух свободы, возможно, авантюризма, никогда не даст покоя. Не даст радоваться тому, что есть, и не мечтать о другом, может, не большем, но ином, чем есть.
Сумасшедшая свобода, желание этой свободы кружит голову.
И вот – опять самолет. Опять куртка с эмблемой волонтера.
Риск, который и есть жизнь, а не только желание ее...