ПУТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Это грустное дело — езда в незнаемое.
Ведь не каждый приедет туда,- в незнаемое.
Кто-то ночью сходит на тихой станции
и уже остается на этой станции.
Полыхает небо в туманной млечности.
И на всем — обманчивый отблеск вечности.
Юрий Левитанский
Беспечен перестук торопливых колёс, проносящих состав из европейской России в её азиатские просторы, мимо бесконечных полей, перелесков, холмов, через великие и малые реки.
Тёмные деревни и сверкающие огнями города и городишки – мимо, мимо...
Выцветшие лозунги «Слава КПСС!» и горячие призывы «Молодёжь – на стройки Коммунизма!» – тоже мимо, мимо…
Получив в октябре желанный Диплом о высшем образовании, Лина выбрала Сибирь. Прочитала о далёком крае то, что нашла в институтской библиотеке.
В двадцать четыре раза больше Англии! В полтора раза больше США! В три раза больше европейской России! С ума сойти, как велика! А может, это награда за монголо-татарское иго, за притязания поляков, шведов, французов, турок...
Лёжа на верхней полке под монотонный перестук и убаюкивающее покачивание,
девушка вспоминала..
Узорные сказы Бажова - детство, простодушное и зелёное, как малахит. Как прекрасна Хозяйка Медной горы! И шустрый оленёнок Серебряное копытце. И озорная Огневушка-Поскакушка...
Но Вячеслав Шишков! "Угрюм-река" была прочитана в юности! Там отважный Прохор Громов. Дикий черкес Ибрагим. Если бы не он, неминуемо погиб бы Прохор лютой смертью в тайге! Тунгусская шаманка. Роковая красавица Анфиса.
Сибиряк представлялся Лине надёжным, крепким, сильным - как Прохор Громов.
Но ведь время уже другое, иной век - двадцатый, и новые герои очаровывают девичьи сердца - романтики-комсомольцы! Они едут в Сибирь не за проклятым золотом - за Синей птицей, "за туманом и за запахом тайги".
Тай-ги...тай-ги... - выстукивают на стыках колёса.
Лина вспоминает роман Веры Кетлинской "Мужество". Строительство Комсомольска-на-Амуре. Ско-о-лько испытаний для молодых! Вдруг подумалось: "А я? Смогла бы?"
Вздохнула, упрекая себя в слабости и трусости.
Для чего, спросите вы, при распределении выбрала дальнюю сельскую школу? Чтобы испытать себя?
Да!!!
И вот... до-олгий путь... Сонные проводницы, суетливые пассажиры.
И нет им совершенно никакого дела ни до двух молоденьких подруг, ни до их романтических мечтаний. Уже не студенток – учителей. Звучит ответственно. Повезло, что направили в один район, в соседние сёла, поэтому большую часть пути «вдвоём, вдвоём, вдвоём» – ритмично поют колёса.
Люда полная, темноволосая, с гладким зачёсом и твёрдым взглядом.
Ангелина, худенькая, с лёгкой рыжинкой в растрёпанной стрижке, с карими задумчивыми глазами, – полная противоположность подруге не только по внешности, но и по характеру.
Переоценивая себя, могла вознестись на небеса, или, сомневаясь, оказаться в бездне отчаяния.
Типичная книжная барышня, ещё не знавшая ни трудностей в жизни, ни всепоглощающей любви, ни безысходного горя.
Лишь заветный дневник разделял её возвышенно-путаные раздумья. Вот и сейчас, лёжа на верхней полке, Лина заполняла его страницы.
«Наше время называют временем великих свершений. Мне повезло: мечтали о космических путешествиях – и вот Юрий Гагарин и Валентина Терешкова уже побывали там - в просторах Вселенной. Я завидую им! Хрущёв объявил: «Через 20 лет будем жить при коммунизме». Для этого нужен упорный труд. Не знаю, что ждёт меня в новой жизни, но я постараюсь….».
Тут состав резко дёрнулся, и предложение осталось незаконченным.
Наверное, кто-нибудь из двадцать первого века, читая эти строки, усмехнётся скептически недоверчиво… Но Ангелина была из того комсомольского поколения, кто, мысля стандартными фразами, искренне верил в них.
Такими они были - наверное, последние романтики двадцатого века...
***
Поезд, прощально просвистев, оставил двух девушек на перроне. Полминуты они молча постояли на границе прошлого и будущего. Посмотрели друг на друга.
Что осталось позади?
Институтские коридоры, гулкие аудитории, тесные комнатушки общежития...
Не всегда дружная, но всё же сроднившаяся группа. Отзубрили вместе, отохали на зачётах, отдрожали на экзаменах, отплясали на вечерах, отспорили, отсплетничали…
В последний год вдруг пришёл приказ из министерства: курс сократить.
Сдали госэкзамены в октябре, сделали свой выбор, простились с друзьями.
...Дверь вокзала, скрипнув, впустила молоденьких пассажирок в прокуренный зал. Отогревшись, узнали у дежурного, как добираться дальше. Автобус – через пятнадцать минут. На привокзальной площади колыхалась серая толпа…
Увы, девушкам не удалось попасть в этот – последний автобус. Следующий – только завтра. А ехать – почти 200 километров. Оставшиеся от толпы вскоре словно растворились в сумрачных переулках.
Лишь две замёрзшие фигуры... У одной на глазах слёзы. Другая более стойкая и практичная:
- Выше нос, подруга! Идём в РОНО. Там помогут!
– С чемоданами?
– Дойдём! Стой здесь. Я узнаю, куда идти.
Они шли по деревянным тротуарам, мимо тёмных домиков, еле видных за высокими дощатыми заборами. У бревенчатого одноэтажного особнячка остановились, перевели дух. Дверь оббита войлоком. Внутри уютно, а главное – тепло.
Через полчаса, обжигаясь, пили горячий чай, а две круглолицые сибирячки с сочувствием их рассматривали, охая и ахая, расспрашивали. Перед этими девочками стыдно было хныкать.
Какой-то азарт родился в душе, он не пропал даже когда сказали, что ехать дальше можно, но... на грузовике. Ну и что? Подумаешь: грузовик так грузовик! Разве готовили себя к лёгкой жизни? В кабине место занято? Ну и что! Наверху? Романтика! Пусть ветер в лицо, пусть!
С трудом забрались в кузов: нога соскальзывает с колеса. Весёлый шофёр, наблюдая с интересом, комментирует:
– У вас, девки, то ли голова шибко лёгкая, то ли зад шибко тяжёлый.
Ну что ему ответишь?
В кузове уместились на чемоданах. Грузовик на грунтовой дороге безжалостно подбрасывал пассажиров на ухабах. Держались за выскальзывающие борта и друг за друга. Ветер забирался за воротник, в рукава и, казалось, пронизывал насквозь.
Под колёса бросались собаки и долго лаяли вслед. Вначале девушки бодрились, разглядывая окрестные пейзажи: пустынные поля, припорошённые снегом, одинокие стога, хмурые рощицы, серые дымы над избами.
Вместе с ними добирался учитель истории Фёдор Данилович, высокий, худой, в галифе и демисезонном пальто. Почему-то холод и ветер не мучили его так, как девушек: и через два часа он сидел всё так же прямо, подняв воротник пальто, лишь кончик длинного носа с крупной бородавкой посинел.
«Страшно представить, как, наверное, мы выглядим. Брр!..» – забыв показную бодрость, девушки прижались друг к другу.
На повороте дороги, у последних изб деревни, два парня тоже продрогли и, чтобы совсем не замёрзнуть, принялись тузить друг друга, наскакивая, как два молодых петушка. Увлёкшись, разрумянились.
Оба высокие, крепкие. Михаил чуток повыше. Знай, ухмыляется, тесня противника, приговаривает: «Ишшо чо выдумал. Ба! Да я тебя одной левой!» Генка сопит, не поддаётся.
Машину едва не прозевали. Выскочили на середину дороги, размахивая руками. Шофёр, затормозив, собирался отругать, но парни, мгновенно перемахнув через борт, были уже наверху. Поздоровались с учителем.
Усаживаясь рядом на запасное колесо, покосились на съёжившихся девушек, ухмыльнулись сочувственно. Лина исподтишка с любопытством разглядывала их разгоряченные лица, небрежно-свободные позы…
Сердце сжалось от невыгодного сравнения. Уж лучше отвернуться, закутаться до глаз, чтобы внимания не обратили.
Мишка заметил её смущение. Чувствуя своё превосходство, даже не застегнул верхней пуговицы стёганой фуфайки. В открывшемся вороте не было шарфа, видна крепкая шея. Сидел прямо, не сгибаясь, спиной к ветру.
Проезжали мимо домишек деревни.
Генка забарабанил по крыше кабины – остановка! Люда вместе со всеми перелезла через борт, ушла погреться. Шофёр предупреждает: «На минутку, ядрёны мухи! Долго не засиживайтесь, путь ишшо не близкий». Лина, стыдясь ужасного дорожного вида, боясь, что, спрыгивая, может упасть, осталась и, собирая последние силы, постепенно превращалась в окаменевший монумент.
Миша вернулся с поклажей в руках. От тулупа воняло псиной. «Из собачьих шкур», – объяснил и покровительственно набросил на плечи девушек, не слушая неискренних протестов. Люда прижалась плечом – и сразу стало теплее. Потом они забрались под тулуп с головами. Рыжая шерсть лезла в глаза и нос, кисловатый запах, честно говоря, не был приятен, но благодарный взгляд был Михаилу наградой.
– Дунино!
Люда спрыгнула у невысокой ограды. Детишки, без пальто и без шапок, высыпали из дверей школы, с радостными криками подхватили чемодан новой учительницы, прыгая вокруг неё, повели куда-то вглубь. Она оглянулась, махнула рукой на прощание. И подруга выдохнула: «Люда на месте, а что меня ждёт?»
В высоком небе сгущалась синева, на западе ещё светилась зелёно-голубая полоска, а на востоке уже ярко сияли первые звёзды.
Лина, взглянув вверх, невольно залюбовалась, и тулуп тут же сполз с её плеча. Миша, сидевший рядом, наклонился, чтобы поднять. Их взгляды встретились, снисходительно изучающий у юноши и робкий от смущения у девушки.
Но тут машина забуксовала. Колёса скользили безрезультатно. Натужно ревел, надрываясь из последних сил, мотор. Водитель выскочил из кабины, хлопнув дверцей. С другой стороны, охая, вывалилась бабка, перевязанная крест-накрест толстым платком с кистями.
– Приехали! Станция Березай, хошь не хошь, а вылезай, – шофёр, хромая и потихоньку, а иногда и громко матерясь, обошёл вокруг грузовика, стуча носком сапога по безответным шинам.
Фёдор Данилович, спрыгнув, подал девушке руку: «Слезайте, слезайте, разомнитесь, а то совсем окоченеете. Толкать будем».
Кое-как переползла через борт. Спрыгнула. В снежную кашу.
Ломали придорожный кустарник, бросали под колёса, дружно толкали, упираясь в задний борт. Шофёр жал на газ – безрезультатно. Слышалось тяжёлое дыхание. Лина тоже пыталась помочь, но Михаил, взяв за плечи, отодвинул в сторону. К счастью, где-то родился новый звук – глухое урчание.
– Трактор! – закричал Генка.
– Ну-кась, парнишки, – шофёр похлопал Генку по плечу. Он не продолжал: парнишки и так всё поняли – пошли напрямик через подмёрзшее поле.
Иронически улыбаясь, Фёдор Данилович спросил Лину:
– Ну, как самочувствие?
– Х-хорошее, – выдохнула девушка. А как ещё можно ответить, не жаловаться же? Да если б и захотела, всё равно никакими словами не сумела бы выразить своё состояние, и самой ещё не понятое до конца.
Главное – огромная усталость от длинного пути, от впечатлений первого дня в той Сибири, о которой романтически мечтала, немного боялась и всё же рвалась всем сердцем.
Верила газетам: Сибирь уже давно не место ссылки и каторги, а край обжитый, богатый, красивый.
Вдруг вспомнила любимую школьную учительницу: тоже молоденькая, сразу после института, она пришла к ним, стала любимой.
«А какие будут мои первые ученики? Такие, как эти парни? Так они же выше меня ростом и ни капли почтения в глазах, а наоборот, – насмешка и превосходство…"
Трактор наконец-то справился - вытащил грузовик.
Генка подал руку - иначе и не забралась бы... С головой уместилась под спасительный тулуп. Мишка, усмехаясь, переглянулся с другом.
Ещё через полчаса машина затормозила. Спрыгнули парни. Учитель махнул рукой: сиди, дескать. Через несколько домов снова остановка. Высадка и приземление были для неё мучительными – на несгибающиеся деревянные ноги.
Фёдор Данилыч внёс чемодан и скомандовал жене, открывшей дверь: «Принимай гостью, Евдокия Васильевна, оттаивать её надо и отпаивать, а то совсем заледенела».
Всё остальное, до последних минут, когда после горячего чая с душистым вареньем голова девушки бессильно опустилась на подушку и скрипнули диванные пружины, – всё словно плыло в тумане: приветливое женское лицо, складно журчащий говорок – всё мимо сознания.
Чтобы не обидеть хозяйку, Лина поддакивала и улыбалась, но ни одного слова из этой беседы не осталось в памяти, как ни старалась потом припомнить.
Проснулась глубокой ночью. В темноте раздавался сочный храп, монотонно тикали ходики, а в оконное стекло кто-то царапался. Наверное, ветер.
И опять уснула. Да так крепко, что утром проснулась позже всех.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/07/21/1640