Эрмитаж появлялся в моей жизни внезапно, но ожидаемо. Сначала это было в детстве на демонстрациях. Мы с родителями приезжали в Ленинград накануне праздника 1 мая или 7 ноября. Останавливались у тети в ее маленькой комнате в коммунальной квартире на Пряжке. А утром шли на демонстрацию.
Не верьте тому, кто говорит, что ходить туда заставляли. Никто не заставлял идти туда ни тетю, ни ее мужа, ни моих родителей. Им просто нравилось чувствовать себя вместе со всеми. И мне нравилось. Папа говорил, что без этого и праздника не почувствуешь. Мы долго-долго шли на Дворцовую площадь какими-то кружными путями с воздушными шариками, цветами, флажками, песнями, разговорами и всегда с хорошим настроением, несмотря на погоду. И вот, наконец, выходили на площадь, и перед глазами возникал он, красавец Зимний Дворец. Перед ним трибуна, на ней какие-то люди, но их все равно не разглядеть. А Зимний величественный виден издалека. Мне тогда казалось, что дойти до него и увидеть – это и есть главная цель всех демонстраций.
А потом было знакомство с Эрмитажем. Туда меня привела мама. На стенах картины на библейские сюжеты. Они ни мне, ни маме ничего не говорят. Два поколения атеистов. Я иду, зеваю и говорю ей: «Смотреть здесь нечего, одни картины». И вдруг ко мне подходит смотрительница и строго так говорит: «Неприлично так себя вести, девочка. Над этими картинами художники несколько лет трудились, чтобы до нас эту красоту и мысли свои донести, а ты зеваешь». Моей маме стало за меня стыдно. Но в Эрмитаж она меня больше не водила, водила в Русский музей. Там ей и мне все было понятно: «Бурлаки на Волге», «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Девятый вал» и Шишкин со своими соснами и не своими (?) медведями. Дома были всякие книги и альбомы с репродукциями картин русских художников.
В пятом классе нас водила в Эрмитаж учительница истории в зал, посвященный древнему Египту. А потом я ходила туда уже в студенческие годы. Картины меня тогда восхищали, завораживали, но отсутствие знаний Библии не позволяло понять их содержание.
Знакомство с Библией в детстве началось и закончилось одним бабушкиным рассказом о том, как Моисей вывел свой народ (она не уточняла, какой именно) из Египта, водил их 40 лет по пустыне и привел на Землю обетованную. Тут вошла мама, и бабушка прекратила свои недозволенные речи. Мама считала их вредными сказками.
В 20 лет я прочитала «Суламифь» Куприна и была в восторге от того, как русский писатель XIX века проникся тем безумно далеким временем, как поэтично он писал о любви царя Соломона и Суламифи. И только через 5 лет, листая Библию, я наткнулась на Песнь Песней. Всю Библию не одолела, но в Куприне тогда разочаровалась. Посчитала его виновным в плагиате. А он просто взял эпизод из Библии, как это делали многие художники былых веков, и пересказал его. Можно сказать, популяризировал.
Эрмитаж оставался долгое время для меня просто Зимним Дворцом, где раньше жили цари. Там было красиво, но он для меня был чужой.
Мои дети – уже третье поколение атеистов. Конечно, мы ходили с ними в Эрмитаж – Зимний Дворец. Я помню, их впечатлила парадная лестница, позолота, часы – павлин и зал, посвященный древнему Египту. Дочка моей подруги после долгого хождения по залам Зимнего Дворца и объяснений родителей про тронный зал, картинную галерею, древнегреческие статуи богов, видимо, утомилась и захотела есть. «Мама, а где царь обедал? Пойдемте лучше туда», - сказал ребенок. И они пошли в буфет. Цены тогда там были царские, да и сейчас они кусаются. «Но в музей и в театр не в буфет ходят», - объясняла мне мама. И я до сих пор избегаю посещать буфеты в таких местах. Наверное, сила привычки.
Эрмитаж я полюбила, когда моя подруга в 80-х годах пригласила меня на цикл экскурсий, которые проводились там в вечернее время, т.е. после закрытия Эрмитажа. Мы ходили по пустым залам огромного Дворца и слушали экскурсовода. Никто не мешал мне ощущать себя наедине с Искусством.
В 90-е годы было уже не до искусства. Дефицит, очереди, карточки, проблемы с их отовариванием, давка в магазинах за продуктами. Маму чуть не задавили в очереди за мясом. Она сказала тогда, что в блокаду люди были добрее. Позже добавилась нехватка денег, задержка зарплаты, долги и чувство собственной неполноценности в «дорогих» магазинах. И на город тогда было страшно смотреть. Грязь, нищие, ларьки, голодные дети, разрушающиеся старинные здания. В это непростое время, проходя как-то по Дворцовой площади мимо Эрмитажа, я поймала себя на мысли, что он своей роскошью меня раздражает. Раздражают и эти его античные боги на крыше, равнодушно взирающие на гибель великого города. Но тут я опомнилась. Какая гибель? А как же в блокаду? Ведь ленинградцы не ныли, они не сдавались. И Эрмитаж они сохранили, и Русский музей, и многие памятники, и даже коллекцию семян. А после войны восстановили город и его прекрасные пригороды: Петергоф, Павловск, Пушкин. И мы выживем и выползем из этого безвременья. Многие мои друзья и знакомые в эти непростые годы считали, что можно потерпеть собственную нищету, лишь бы сохранить наш город таким, каким мы привыкли видеть его с детства и любоваться им.