КОСТЁР ПУНЭ
I
О Русь, что меж монголов и Литвой,
Как грозен был в том веке жребий твой:
Ты, Мать, уже душою во Христе,
Ордой - словно распята на кресте!
Кровь русская текла в Каракорум
Рекой, и битв не прекращался шум.
И Степь костями русскими взошла,
И черепами страшно расцвела...
А сзади - лит: он люто в свой черёд,
Живую плоть твою из тела рвёт!
Он сам - стена,
Которая в крови.
Он сам стенал
От рыцарской любви
К восточным землям, не дающим спать
Маркграфам. Но, отодвигаясь вспять,
Невольно был ты, лит, второй Ордой.
Да, жребий сей - едва не роковой...
Тринадцатый, наш самый лютый век!
Как сдюжил его русский человек?
Как смог, по крохам собирая рать,
До поля Куликова дошагать?!
И всё-таки с литами, - нападения которых боялся и Плано-Карпини, пробираясь в несказанную даль по усеянным белыми черепами русичей равнинам,- было сложнее.
В смысле: стократ неоднозначней было с литами у Руси.
Во-первых, шустрые наши демократы средневековья, Новгород и Псков, свою линию упорно гнули : «У нас князя нет. Но с нами Бог, и правда, и Святая София!» Воевали они с Литвой постоянно. С успехом, кстати, весьма переменным: сегодня мы её побили, завтра - она нас. Потому что не было всё же между народами-соседями того мистического ужаса, который внушали европейцам моголы, употребляющие в пищу,- если требуют того обстоятельства, - воистину всё, за исключением кала.
Плюс - и соплеменников своих даже кушали, о чём испуганным шёпотом сообщают притихшему человечеству великие монахи-путешественники. А штурмуя ненавистные Орде города, смачивали салом, вытопленным из трупов единоверцев, стрелы калёные.
Зело жарко горят стрелы, человеками смазанные!
Это, так сказать, - реалии войны с тартарами.
Ничего придумывать не надо.
Во-вторых, - продолжим о литах, которые вечно в затылок Руси дышали, - наши вольнолюбивые западники не только воевали литов с переменным успехом, но и плели при этом сложнейшие дипломатические кружева. Иногда, как водится у демократов, слегка предавая друг друга: скажем, псковичи - новгородцев или наоборот. А потом, остроумно назвав один другого «вторыми жидами», заключали договора на любовь.
И даже не раз сажали на свои столы литовских князей: причём некоторых так любили, что всем городом плакали, когда те умирали или уезжали.
Но самое главное - Литва, в спину нам грозно дышащая, в то же время невольно была для Руси и неким щитом от вечно рвущихся на восток немцев.
Щитом - между рвущимися на Восток немцами и нами...
Война была в веке том величиной абсолютно постоянной: Она была главным средством накопления матценностей, даже - главной отраслью производства.
И всё же истинное лицо того века было в другом.
В нем невозможно было представить армию в 20.000, которая бы сдалась другой армии лишь потому, что в ней было 25.000. Что произошло в двадцатом веке, например, между англичанами и японцами ( в абсолютных цифрах могу ошибиться, но лишь в них).
Да, мы уже не те человеки, которыми были до 1017-го,- условно,- года: жизнишка собственная ныне в цене. «Умирать с улыбкой на устах» во имя очередной, пусть и общенациональной,- с точки зрения её авторов, - доктрины охотников всё меньше.
Типичная, - фирменная, скажем так-, ситуация века тринадцатого была совсем иной.
И не надо меня поправлять, что это, мол, иллюстрация не к отечественной истории. Разобрать в те поры, где именно кончаются земли Русии, а где именно начинаются земли княжества Литовского, - сам Меркатор вряд ли бы смог.
Да! И такое частное определение, если сей термин здесь уместен.
Как люди более западные и по преимуществу, наконец-то, уже христиане, немцы были в воинском деле более искусны. А литы, как люди более восточные и опять же по преимуществу ещё язычники,- более отчаянны и храбры.
Расклад сил и равный, и исторически типичный.
Когда-то,- во времена господства в Европе Рима,- более искусными в воинском деле были, конечно, римляне. Язычники, но какие: олимпийцы! То есть высококультурные язычники. А германцы,- язычники-варвары, то есть дикие язычники, - были более храбры и в бою совершенно отчаянны. Недаром вечно остроумный Юлий Цезарь как-то сказал, что они наделены в рукопашной особой тевтонской яростью. Но времена, повторяю, изменились: от Рима остались одни макароны, германцы стали культурными христианами, а литы всё ещё были дикими язычниками, которых Орден рыцарский пытался окультурить огнём и мечом.
Мы, кстати, по воинским характеристикам, - что придумано не вашим автором,- значительно ближе были к литам. Хотя по вере - вроде как уже к немцам.
Но в данном случае всё это сказано лишь к слову.
II
Это было в году 1336. Примерно.
То есть,- если для нас,- закончился лишь первый век Ига.
Никакой Запад в борьбе с ним нам не помог. Нежные чувства, проявленные к Русии бедным Плано-Карпини, были начисто забыты. Черепа и прочие кости на равнинах наших сгнили. Новые встающая с колен Русь кое-как убирать успевала.
И уже свершила ряд битв, в которых разбила большие соединения татар. А в других они нас вновь разбили. Об одной из таких удивительных бойнь мы ещё расскажем.
В целом их смысл,- смысл побоищ этих, - заключается в том, что Русь как бы шаг за шагом шла к совершенно грандиозному побоищу на поле Куликовом. Победа в котором вовсе не станет концом Ига. Однако изменит очень многое. Прежде всего - в психологическом плане. Но и это - к слову.
А вот что творилось у нас сзади, за спиной нашей. Поскольку лицом, и мечом, и хитростью совокупной, которую невольно пестовали в нас сами монголы, гибель себе готовя, мы всё же были повёрнуты на Восток. С Западом же разбирались в основном наши вечно парламентские грады - Новгород и Псков...
Итак, Литвой командовал тогда Ольгерд.
По словам летописца, добросовестно повторённым главным нашим историком Соловьёвым, он был «очень умён, говорил на разных языках, не любил забав.., вина, пива, мёду и никакого хмельного напитка не пил.» Естественно, не курил. Наверно, не прелюбодействовал. То есть был практически идеальным начальником.
С нашим демократическим северо-западом этот князь воевал успешно. Впрочем, не раз успешно воевали с Литвой и мы. Так что эту сторону соседских дел оставим в покое.
Тем более, что врождённая, как пишет Соловьев, осторожность Ольгерда против нашего северо-запада в большой степени сдерживалась возрастающей мощью Ордена.
Понятно какого: немецкого, рыцарского.
Надо было тонко маневрировать. При случае используя и войска соседей.
Кто только с кем не объединялся в том страшном веке!
В наших дружинах, например, были и немцы, и литовцы. С литовцами не раз наши псковичи на немцев хаживали. Хуже того: наши князья не раз обращались в главную контору,- увы, в Орду!-, сбегать против венгров. Те откликались, но предлагали сходить вместе. Что и делалось. Об этом говорить как-то не принято. Но надо ли НЕ говорить? Тем более, что неуклонно приближалось время, когда Иван Калита станет этаким главбухом Орды. Который, как истинный бухгалтер, будет красть,- в смысле, утаивать, конечно, - у неё «бабло», изъятое у всяких Рязаней и Тверей для укрепления казны московской во имя создания государства, которое , наконец, сможет однажды реально противостоять Орде. Такого рода бухгалтерия с двойным и даже с тройным дном станет колыбельной песнью нашей крепнувшей бюрократии. И весь драматизм ситуации, не устанем повторять, заключался в том, что без этого, с одной стороны, нельзя, но, с другой, именно это было одной из главных причин укоренения в нашем государстве монгольского Устава, который пережил Орду, увы, на многие века, преобразив до неузнаваемости менталитет наших управленцев.
Но - ладно. Что теперь: дело сделано...
И вот в том злополучном,- хотя для тринадцатого века вполне обычном,- 1336 году прибыл в Пруссию маркграф Бранденбургский. С многочисленным войском. Дабы поддержать Орден в его борьбе с «грязными язычниками». То есть с литовцами. Немцы, напомним, к тому времени уже всех первоепископов перебили — и, поразмыслив над полезностью для их общества Новой Веры, стали христианами.
Дальше ваш автор будет эксплуатировать Сергея-свет-Михайловича Соловьёва. Поскольку этот исторический эпизод московским профессор описал весьма подробно.
В отличие, скажем, от эпизода с золотых дел мастером Козьмой, который, надо понимать, его не заинтересовал как этнографический, внимания историка не достойный.
Воспользовавшись чрезвычайно благоприятной обстановкой, - подошли дружественные войска!-, Магистр Ордена осадил острожок Пунэ. В котором литовцы имели обычай останавливались, возвращаясь с набегов. Как правило, именно с набегов на немцев.
В Пунэ на данный момент укрылось примерно четыре тысячи окрестных жителей.
С жёнами, с детишками и всем своим имуществом.
А как не укрываться? Страшное это дело: их, литов вольных, хотят,- по официальной версии, конечно, - обратить в христианство, лишив милой веры отцов.
Лучше умереть?
Разумеется!
Что до истинных христиан,- то есть до немцев, которые ещё исторически недавно убивали христианских епископов, примучивания их перед смертью крестить свиней (автору на этот счёт ничего придумывать не надо: всё придумано самой Историей), то они имели под рукой не только множество войск, но и великое множество штурмовых машин, которыми стали с немецкой основательностью трясти стены убогого острожка.
Героически бились защитники Пунэ, защищая городок свой. Крики раненых слились с грохотом стенобитных машин. Всё тряслось, всё шаталось. Пыль закрывала солнце.
И понял городок, не столько воинов, сколько детворы и женщин полный, - с ужасом, но и с великим мужеством понял,- это пришла Смерть.
«Да, это она,- кивнул себе начальник крепости могучий Маргер, сбрасывая со стен рыцарей, которые пытались туда прорваться.- И она должна быть достойна литов.»
- Бой, братья! Ведите бой: они хотят отнять у нас веру отцов!
Голос Маргера был слышен едва не по всему городку.
Но никто и не собирался выходить из боя: ведь литы бились не только за веру, но ещё и за семьи свои, которые наверняка будут растерзаны рыцарями, ворвись они в Пунэ.
Бились наши соседи-язычники совершенно отчаянно.
Потратили, - пишет профессор Соловьёв,- на вылазках много народа. Надо понимать, своего. Хотя чему удивляться? Народ для того и есть, чтобы его на войне тратить.
«Все способные к бою, - пишет далее Соловьёв, естественно, на летопись опираясь, так что он для нас всего лишь посредник меж сим скромным текстом и истиной, - были покрыты ранами, а между тем часть стен была уже раскачена таранами, другая грозила рухнуть от подкопов». Обращение в правильную веру - дело серьёзное! Тут все средства хороши. Кстати, немцы, возможно, вспомнили, как их самих когда-то обращали. И решили с грязными язычниками ,- терминология Ордена, вестимо,- не церемониться.
А что - литы?
А литы, как и положено защищающим веру отцов, уже вовсю притворяли задуманное в жизнь: умирали-умирали-умирали. На стенах. В подкопах. На вылазках.
Решено было умереть - ВСЕМ.
Но ведь для этого нужна какая-то, Господи прости, «технология»!
Поступили, по предложению Маргера и некоей седовласой Старухи с яростными от решимости глазами,- видимо, из волхвов, если они у литов не иначе назывались, - так.
Сперва перебили детвору. В избиении любимых младенцев с плачем участвовали все: в том числе, надо понимать, матери. Затем, с их, разумеется, согласия, убили жён любимых.
Внутри Пунэ, стены которого уже едва держались, остались лишь воины и Старуха.
- Костёр! - закричала она.- Сыны мои, скорее гатите костёр великий! Страшный костёр Пунэ, от которого содрогнётся мир - и, прежде всего, псы ожелезенные, что рушат стены!
Израненные литы, кровью истекая, тащили всё деревянное, что было в городке.
Затем на огромный костёр, воздвигнутый внутри крепостишки, сложили ещё тёплые тела детей и жён. И - подожгли со всех сторон. Тщательно, чтобы ярче горело.
И взметнулось пламя костра на сотню метров ввысь!
И горели трупы родные.
И любимые люди превращались в чёрные головёшки.
И воины израненные, с глазами, уже словно заснувшими, - соседи наши!-, стали тут же, у гигантского Костра Пунэ, убивать друг друга.
Чтобы не быть захваченными в плен и обращёнными насильно в чужую веру...
Ты в курсе этого чудовищного костра, Господи?
Костра Пунэ.
Нет.
Я так и думал!
Твой аппарат, Творец, видимо, решил Тебя, впечатлительного, не расстраивать.
Чтобы ты совсем в нас не разочаровался.
В людям...
III
Да, но как же всё это, - прости нас, Господи,- было дальше-то в бедном Пунэ организовано: взаимное умерщвление друг друга под грохот стенобитных орудий и на фоне догорающего Костра из дров и родственников? Над которым уже кружили-кружили-кружили чёрные коршуны, чуя пир небывалый...
Большую часть народа служивого перебил могучий начальник крепости Маргер. Поклявшийся боевым товарищам, истекающим кровью, что убьёт себя последним.
Окровавленный меч Маргера не знал устали.
- Братья! - громовым голосом кричал он, перекрывая шум боя.- Останемся верными вере отцов! Следующий? Не закрывай очей, воин, - ты идёшь в рай!
Скольких он туда отправил, целуя и обнимая каждого перед смертью, никто не знает.
Но, конечно, даже могучий Маргер не успел бы убить всех.
Часть бесстрашных литов, что сдерживала на остатках стен Пунэ натиск немецкий, слава Богу, там и погибала. А часть, воистину неутомимо помогая Маргеру, убила старуха-литвинка, чьи седые волосы над яростными глазами метались, как знамя.
- Сыны мои любимые, ложитесь под топор! - кричала она, размахивая лезвием кровавым.- Пусть им, проклятым, останется лишь наш Костёр и тела наши!
Ста ратникам литовским отсекла она головы. А потом, уже видя входящих в городок немцев, бесстрашно покончила с собой, перерезав ножом засапожным горло своё...
Оставшаяся с Маргером горстка литвинов билась отчаянно. И разя врага. И бросаясь на мечи-копья закованных в железо рыцарей.
Наконец, Маргер увидел, что он остался один. Все пали!
Так ЧТО вы взяли, Ордена сыны?
Кирпич от стен разрушенной стены!
Кого вы «обратили» и во что?
Вы взяли абсолютное ничто!
Костёр вы взяли, пепел от Костра.
В котором Чадо, Лада и Сестра...
IV
Свято помня о клятве своей погибнуть последним, Маргер, могучий начальник крепости Пунэ, воин искусный и отважный, отбиваясь мечом от наседающих на него псов-рыцарей, бросился наконец в подвалы, где спрятал свою красавицу жену.
Вот и она: свет её льняных волос виден даже в темноте подземелья.
- Прощай, любовь моя: встретимся на Небесах! - крикнул он, вонзая в жену меч.
Единственное желание осталось у бесстрашного лита: ещё, ещё и ещё разить ненавистного врага, отнявшего у него всё, но не отнявшего веру отцов
Однако он впервые испугался: а вдруг, если продолжить бой, - его ранят и возьмут, истекающего кровью, в ненавистный немецкий плен?!
Маргер глянул на блестящее резвие меча, с которого стекала алая кровь жены, как смотрят в лицо самого верного друга. И - медленно погрузил в себя холодную сталь...
Вошедшие в городок рыцари не нашли в нём ни одной живой души.
Ни одной!
Их добычей стал Костёр Пунэ.
Пламя которого медленно угасало.
Угасало.
Угасало.
Угасало.
V
Ты тысячи костров
Видал, наш грозный мир!
Костёр Пунэ не нов,
Хоть был то Смерти пир,
Хоть был её то час:
Час Смерти торжества!
Вот почему для вас
Искал я те слова,
Которые хоть чуть
Открыли б нам глаза...
Пунэ, чего ты - суть?
Скатись о том, слеза!
Пунэ – за веру смерть?
Или – то гимн народу,
Чтобы никто не смел
Лишать его свободы?!
***
ВИКСАВЕЛ-2.