Недалеко от дома бабушки, на улице 2-ая Параллельная был наш дом. Одноэтажный тесный дворик, крыши, залитые киром, множество верёвок и подстановок, поддерживавших бельё на верёвках, чтобы оно не касалось земли. И такое же множество дверей. Двери не запирались, а если кто-то уходил надолго, то ключи оставлялись соседям. На маленьких скамеечках – старушки. В центре двора – тополь, рядом – мусорные ящики, вокруг которых мы бегали, играя в «ловитки». В углу двора стояла железная кровать, на её сетке мы прыгали, как на батуте, воображая себя космонавтами. Играли мы и в соседних дворах, но родители за нас не беспокоились: никто не обидит, соседи и присмотрят, и приведут домой, если заигрались допоздна. Это был двор, где люди разных национальностей, жили одной большой семьёй. На моей памяти не было конфликтов на национальной почве, хотя, как водится между соседями, были и пересуды, и сплетни, но в радости и в горе были вместе. Лечила всех во дворе врач тётя Ида Сабневич, малыши ходили в детский сад, которым заведовала тётя Валя Ревина, школьники занимались в кружках Дворца пионеров, где директором был мой папа, ходили в Центральную детскую библиотеку, которой заведовала моя мама. А когда с рыбалки возвращался на мотоцикле дядя Толик Филиппов, у детей двора был «праздник обжорства» - мы усаживались вокруг ведра с варёными креветками и ели их, как семечки. Дружно и весело проходили летними вечерами соседские посиделки за стаканом чая и играми в лото, нарды и домино. А душными ночами ставили во дворе раскладушки и спали под открытым небом. У входа в наш двор стояли подозрительные типы – продавцы анаши. Но жильцов нашего района они не трогали – таков был уговор. «Кодекс чести» строго соблюдался в криминальном мире.
Войти в нашу квартиру можно было только через кухню. Это была кухня и прихожая одновременно. Когда мы уезжали надолго, то телефон ставили в кухне, чтобы соседи, у которых не было телефона, могли войти и позвонить. Из кухни была дверь в комнату. В ней стояла скромная мебель: железная кровать, шкаф, стол с венскими стульями, маленький холодильник «Саратов», огромный радиоприёмник «Мир», пианино и тахта, на которой я спала. Тахта была такая маленькая, что ногами я упиралась в холодильник. А брату на ночь ставили раскладушку, потому что места для ещё одной кровати не было. Около кровати стояла складная ширма, на её занавесках были изображены райские цветы и птицы. На пианино и шкафу стояли разные керамические фигурки: пахарь с лошадью, балерина в костюме птицы, кони из сказки «Конёк – горбунок», две собаки и большой белый бюст мальчика в греческой тунике.
Этот бюст долго привлекал меня своей величиной и материалом. В мечтах я представляла его разбитым на несметное количество маленьких мелков, которыми можно рисовать на асфальте до конца жизни. Родители, наверное, догадывались о моей тайной мечте, видя, с каким восхищением я смотрела на этого юного грека. Поэтому он стоял так высоко, что, даже встав на стул, я не могла до него дотянуться.
В углу комнаты был газовый обогреватель, возле которого спала наша маленькая собачка породы тойтерьер. Единственное окно на улицу было расположено почти вровень с тротуаром. На подоконнике в горшках стояли цветы: китайская роза, герань, фикус, алоэ. На полу лежал старинный губинский ковёр из приданого бабушки. Я играла на нём в куклы и помню каждый элемент его рисунка. В доме почти не было бытовых удобств, только на кухне стояла газовая плита и из крана текла шолларская вода, вкусная и холодная. Туалет был в другом конце двора. Многое из кухонной мебели было сделано папиными руками. Всё было прочно, на века. Папа был мастеровым человеком, мог починить любой прибор, отлично водил мотоцикл и машину. Он шутил, что когда выйдет на пенсию, то откроет мастерскую по ремонту мебели или бытовых приборов.
По выходным дням мы ходили в Татарскую баню на нашей улице. Весь наш двор мылся там. Облик восточного города немыслим без бани – хамам. Это не только место омовения, но и единения, общения. В баню мы снаряжались как в поход: вместительные сумки туго набивались банными принадлежностями, полотенцами и чистым бельём. Баня была небольшая, по выходным дням там обычно были очереди. Граница между мужским и женским отделениями охранялась строже государственной. В холле, ожидая свою очередь в «номера», сидели на диванах люди и неторопливо беседовали о житье-бытье. Вдоль стенок располагались шкафчики. Туда складывали одежду, звали банщицу, она закрывала шкаф специальным ключом в виде изогнутого прямого угла и выдавала алюминиевый таз. Сложив в таз банные принадлежности, мы спускались по лестнице в подвальное помещение, где в тумане, едва разглядев друг друга, погружались в сказочный мир восточного хамама.