У меня такое чувство, что в моей жизни самое лучшее осталось в детстве, когда всё ещё было впереди и верилось в светлое будущее. Казалось, что в жизни не встречаются плохие люди. Незабываемое, счастливое время… И я снова окунаюсь в него. Ведь детство в любой момент можно вернуть. Не время, а мироощущение. Оно в нас живёт всегда, нужно лишь очистить его от взрослого хлама.
До 7 лет я с утра до вечера была у бабушки, потому что родители работали. Иногда она брала меня с собой на базар и учила различать сорта губинских яблок. Королём яблок бабушка считала сорт «гызыл ахмед», эти яблоки, хоть и небольшие по размеру, но очень сладкие и сочные, а главное, исключительно полезны. «В Коране райский фрукт не назван. Но если этим сакральным фруктом было яблоко, то оно было сорта «гызыл ахмед», - говорила бабушка. Она прекрасно готовила. Сейчас редко кто готовит «алма долмасы» - тушёные яблоки сорта «джир гаджи», начинённые мясным фаршем. Бабушка знала секреты приготовления разных изысканных блюд. Она готовила еду на керосинке, поэтому для меня запах керосина – это запах детства. Помню, как мы ходили в лавку за керосином. Помню полутёмное помещение лавки, блестящие медные краны и воронки. По дороге домой мы останавливались на углу и слушали, как старик играл на свирели для собственного удовольствия. А вечером бабушка зажигала керосиновую лампу, и на стене возникали причудливые тени. Из угла выползало страшное чудовище, а за ним пробегала тень, очень похожая на соседа – пьяницу Никишку, кричавшего во дворе «Я Ленин! Я Сталин!», и я пряталась от него, укрывшись бабушкиной шалью. На стене происходил целый спектакль, сюжет которого я рассказывала перед сном маме.
Иногда я видела, как бабушка молилась. Совершив омовение, она расстилала в комнате молитвенный коврик, который на время намаза отделял её от внешнего мира. Верхнюю часть вышитого на коврике мехраба бабушка направляла к кыбле, клала перед собой спрессованный кусочек священной земли из Мекки, к которому прикасалась во время молитвы. Опустив повязанную платком голову и соединив ладони, она шептала суру. В эти моменты мне казалось, что она светится в лучах восходящего солнца. Я слушала мерный шёпот молитвы, и комната будто наполнялась сакральным спокойствием. Бабушка читала суру на арабском языке. Я не понимала смысла произносимых ею слов, но слёзы катились из глаз. Слёзы счастья новой жизни, которую я чувствовала одновременно с рассветом.
- Нэнэ, для чего люди молятся? – спросила я однажды.
- Они разговаривают с Богом и со своей душой, - обняв меня, ответила бабушка.
- А как можно услышать Бога?
- Слышишь шум ветра? Это дыхание Бога. Оно наполняет людей покоем и страхом, любовью и заблуждениями, надеждой и отчаянием… Холодный хазри, жаркий гилавар, нежный и ласковый сахаил живут в каждом жителе нашего города ветров. Бог внутри нас.
Я слушала бабушку, и сквозь её дыхание до меня доносилась музыка южного бакинского ветра и воркование горлиц. По утрам я открывала окно, чтобы вдохнуть ветер и прикоснуться подушечками пальцев к волнистым потокам.
Бабушка обладала умением ощущать время, не сожалеть о прошлом и не строить иллюзий о будущем. Она жила здесь и сейчас. Эта сила вневременной полноты делала её свободной.
От бабушки я впервые узнала о кровавых событиях 1918 года в Губе, когда десятки тысяч азербайджанцев были изгнаны из своих домов и убиты. Тогда зверски были убиты её братья. И если бы ей не удалось чудом спастись, то не было бы сейчас и меня. Эта мысль потрясла тогда. Я поняла ценность человеческой жизни.
Тебриз и Баку. Восемнадцатый год.
Единый народ – две страны. Два крыла
уже не взлетят, только память живёт…
Ты реку забвения не перешла.
Бушует Аракс и уносит года,
наполнив слезами дорогу домой.
Для тех, кто на том берегу, навсегда
осталась красавицей ты молодой.
Летят журавли, им неведом запрет,
и в снах улетая за ними туда,
ты слушать хотела родной диалект…
Но эхом звучало лишь слово «беда».
Как жизнь на подарки обычно скупа!
Судьба улыбнулась тебе или нет
в ту ночь, когда харкала кровью Губа
и горем людским захлебнулся рассвет?
Ты выжила, зверствам врага вопреки,
и жизнь своим детям и внукам дала.
Нэнэ, они тоже грустят у реки…
Ты реку забвения не перешла.