«О нашем поведении относительно миропорядка и судьбы»
М. – Уважаемый Учитель, Вы преподали нам множество прекрасных правил, следуя которым можно избежать некоторых неприятностей и даже бед и благополучно пройти свой путь.
Тем не менее, умнейший Ф. Ларошфуко писал: «Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы». Что толку быть благоразумным, если это не защищает нас от ее капризов?
Ш. – То, что люди обыкновенно называют судьбой, это большей частью просто их собственные глупые выходки.
М. – Ну, конечно, часто мы совершаем ошибки, которые легче приписать злой доле, чем собственной глупости. Но те, у кого все складывается невероятно удачно, кто быстро выходит «из грязи в князи», наверняка считают, что достигли всего благодаря собственным необыкновенным достоинствам. Остальные нередко им завидуют, полагая, что они сказочно счастливы. Почему люди проживают свой век столь различно?
Ш. – Какую бы форму ни принимала человеческая жизнь, в ней всегда будут одни и те же элементы, и потому в своих существенных чертах она всюду одинакова, проходит ли она в хижине или при дворе, в монастыре или в армии.
М. – Неужели? Поясните, пожалуйста.
Ш. – Содержание нашей жизни подобно также рисункам в калейдоскопе, где мы при каждом повороте видим что-нибудь другое, хотя, собственно, все время имеем перед глазами одно и то же.
М. – Значит ли это, что судьба меньше влияет на нас, чем может показаться?
Ш. – Существуют три мировые силы – мудрость, сила и счастье. Мне кажется, последняя из них – самая могущественная. Ибо наш житейский путь подобен бегу корабля. Судьба играет роль ветра, быстро и на далекое расстояние подвигая нас вперед или отбрасывая назад, причем наши собственные труды и усилия имеют лишь мало значения.
М. – Действительно, бывает, что все старания бесполезны, если вмешивается господин Случай.
Ш. – Случай, конечно, – это злая сила, на которую надо как можно меньше полагаться.
М. – Вы считаете, что у него недобрый характер?
Ш. – Это случай, тот самый случай, который обладает царственным искусством с очевидностью показывать, что против его благоволения и милости бессильны и ничего не значат самые великие заслуги.
М. – То есть он несправедлив, как все, имеющие абсолютную власть?
Но пожив достаточно в этом мире, уже и не надеешься на справедливость.
А все-таки мы продолжаем жить, совершая новые ошибки.
Ш. – Если мы обернемся на свой житейский путь, обозрим его «запутанный, как в лабиринте, ход» и перед нами откроется столько упущенного счастья, столько навлеченных на себя бед, то упреки по собственному адресу легко могут оказаться чрезмерными.
М. – Это верно. Я стараюсь не оглядываться назад, чтобы не чувствовать себя
совершенным глупцом: слишком много неверных решений, нереализованных
возможностей. Что делать? Наверное, в то время я не мог поступить иначе.
Ш. – Наше житейское поприще вовсе не дело исключительно наших рук – это продукт двух факторов, именно – ряда событий и ряда наших решений, причем оба эти ряда постоянно друг с другом переплетаются и друг друга видоизменяют. Сюда присоединяется еще, что в обоих рядах наш горизонт всегда бывает очень ограничен, так как мы не можем уже заранее предсказывать своих решений, а еще того менее способны предвидеть события: и те и другие становятся нам как следует известны собственно тогда лишь, когда они переходят в наличную действительность.
М. – Да, можно сказать, что жизнь играет с нами в «жмурки»: глаза завязаны,
и мы движемся беспорядочно на ощупь.
Ш. – По этой причине, пока наша цель еще далека, мы никогда не можем плыть прямо на нее, а направляем свой путь к ней лишь приблизительно и с помощью предположений, то есть часто принуждены бываем лавировать.
М. – Ну, остается двигаться наугад и надеяться на лучшее.
Ш. – Именно: все, что в наших силах, – это постоянно сообразовывать решения с наличными обстоятельствами в надежде, что они будут удачны и приблизят нас к главной цели.
М. – Значит, при всех этих обстоятельствах наш разум не всегда хороший помощник?
Ш. – Тривиальна и слишком уж часто подтверждается истина, что мы во многих случаях бываем глупее, чем нам это кажется; но что мы нередко мудрее, чем сами себя воображаем, – это открытие, которое делают только те, кто оправдал это на деле, да и то лишь много лет спустя.
М. – Как Вы это можете объяснить?
Ш. – В нас существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно: в важные моменты, в главных шагах своей жизни, мы руководствуемся не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, можно сказать – инстинктом, который исходит из самой глубины нашего существа.
М. – То есть, сначала мы действуем интуитивно, а уже затем начинаем рассуждать и обосновывать свои поступки?
Ш. – Лишь потом переоцениваем мы свое поведение сообразно отчетливым, но вместе с тем малосодержательным, приобретенным, даже заимствованным понятиям, общим правилам, чужому примеру и т. д., не считаясь в достаточной мере с тем, что «одно не годится для всех»; тогда-то мы легко бываем несправедливы к себе самим. Но, в конце концов, обнаруживается, кто был прав, и лишь счастливо достигнутая старость компетентна в субъективном и объективном отношении судить об этом деле.
М. – Конечно, ведь все «заимствованные понятия, общие правила», а особенно «чужые примеры» не могут годится для каждой жизненной ситуации с ее нюансами, тем более для разных людей с их личными свойствами.
Ш. – Поступать по абстрактным принципам трудно и удается только после большого упражнения, да и то не всякий раз, к тому же они часто бывают недостаточны.
М. – Приходится рассчитывать на собственный опыт и внутренний голос, то есть интуицию.
Ш. – У каждого есть известные врожденные конкретные принципы, вошедшие ему в кровь и в плоть, так как это результат всего его мышления, чувствования и воления. Большей частью он не знает их in abstracto и лишь при ретроспективном взгляде на свою жизнь замечает, что он постоянно их держался и что они влекли его подобно какой-то невидимой нити. Сообразно своим свойствам они направляют его к счастью или несчастью.
(продолжение следует)