9
Газовая колонка не зажигалась – напор воды слишком маленький. Забегалов, вздыхая, разделся, потер задумчиво белую безволосую грудь, залез в грустно ухнувшую ванну с потеками ржавчины и пустил себе на голову ледяную воду из душа тонкой струйкой.
Водичка обожгла лысину и плечи, но только на секунду. Потом Роман просто забыл, что ему холодно. Вспоминал, как мама мыла его маленького в этой самой ванной, потом растирала пухлого мальчугана полотенцем, потом поила чаем и читала на ночь книжки.
Рома и сам начал читать рано, в первый класс уже пошел, обученный матушкой и читать, и считать. Все равно, засыпая в своей кровати под выцветшим синтетическим ковром, красным орнаментом сомнительно украшавшим стену единственной комнаты, просил маму:
- Почитай, мамочка! Ну, хоть немножко.
Читали они «Малахитовую шкатулку» Бажова, и Гайдара «Чук и Гек», и еще про пионеров-героев. Мама встречала Рому из школы, после продленки, спеша, бежала с молочного комбината из планового отдела, где трудилась всю жизнь и ждала в тени кленовых крон, поодаль от школы, потому что мальчик стеснялся насмешек товарищей.
Очень переживала она за Романа, все же – единственная живая близкая душа, сыночек любимый, бесценное сокровище. А то, что один раз в жизни отца его видела – это даже лучше. Вся любовь женского сердца, теперь уж материнская, - одному ему, мальчику дорогому и достанется.
Подрос парень, вытянулся в высокого, видного юношу. Учился хорошо, старательно и не хулиганил вовсе. Дружил с девчонками, радовалась мама, хоть и ревновала немного – что ж это, растила, значит, а достанется какой-нибудь вертихвостке? Но, вздыхая, понимала – жизнь так устроена, пусть будет он счастлив. Девушки действительно любили бывать у них дома, подолгу смотрели журналы, делали уроки, хохотали вместе с Ромкой, бывало, играли на гитаре, когда настала старшая школа.
- Рома, скажи, тебе-то, какая больше по душе? Мне кажется, вот Светочка хорошенькая. Скромная самая, и симпатичная… Сынок, скоро ведь выпускной, разлетитесь по институтам, кто знает, может и не встретиться больше?..
- Мамуля, ну, Света, конечно, кто ж еще? – кивал поспешно Рома, отворачиваясь. Уходил в ванную, там пускал воду, подолгу вспоминал, как вчера вечером после художественной школы слушал новые винилы у Вадима Спиридоновича в мастерской. Вадим Спиридонович – заслуженный художник, талантище неимоверный. Студия шикарная, со стеклянной стеной, драпировками, мольбертами и подиумом, где, сперва робея, Роман позировал мастеру для этюдов.
После института все равно пришлось жениться на Светлане. Ходила, настырная, дожидалась с занятий, повиснув худеньким мышиным тельцем на руке, заглядывала в глаза. Стряхнул бы морок, да маму обижать совсем не хотелось.
К тому времени Вадима Спиридоновича уже не стало, погубил цирроз проклятый, но повстречал Роман замечательного, красивого Константина, пацана деревенского, но из натурщиков. Закрутилась любовь неземная, с мимолетной ревностью к заезжим фарцовщикам, которые отоваривали млевшего от модных тряпок Костю.
Мама умерла, когда дочке Юле исполнилось уже пятнадцать годов, то есть четыре года назад. Перед смертью сжимала сухой ладонью пухлую кисть Романа, заглядывала в горестные глаза сына, шептала:
- Ты не грусти, Рома, время мое пришло. Будь хорошим человеком, Юлечку береги. И со Светой-то не ругайся, не нужно. Знаю, не любишь ты жену, сынок, да и бог с ним. Живите по-людски…
Забегалов вздрогнул, стряхнул воспоминания. Кожа под ледяной водой посинела, ощетинилась огуречными пупырышками. Постукивая зубами, пошарил по шкафчикам в ванной, нашел в корзине для белья старую занавеску с кухни, обтерся и прошел в комнату.
В квартире этой Светлана не бывала почти, как не стало мамы. Настрого запретил ходить, убедительно глядя в глаза – мол, пусть все тут остается, как было прежде. Когда сам коротал тут ночки с возлюбленными, радовался – вот они, старые выцветшие обои, знакомые с детства, вот желтый торшер, при свете которого читал книги, вот мамин диванчик с ползущей от старости нитяной обивкой… На котором умер баянист Олег три месяца тому назад.
Забегалов сел на скрипнувший стул, собираясь немного подумать, как вдруг раздалась скрежещущая трель дверного звонка. Удивленно и машинально, Роман отжал защелку замка, распахнул дермантиновое коричневое туловище двери и опять удивился – на пороге стояла жена.
- Рома! А ты что здесь? – Светлана, маленькая, пучеглазая с лягушачьим ротиком и страдальческим лицом вошла, смотрела на него и по сторонам, хотела было обнять мужа, но остановилась.
- А я звонила следователю, он предупреждал, что тебя освободят… Сказали, отпустили, и я подумала… где тебе еще быть. Рома, почему домой не пошел?
- Зашел помыться, - Забегалов отвернулся от нее, побрел на кухню, - Зачем ты пришла?
- Как – зачем?.. Боже, почему тут такое творится?! Ты не велел мне ходить, грязь какая…
Голые окна, лишенные давным-давно занавесок, кое-где исполосованные косыми трещинами по углам, равнодушно глядели на стемневшую подворотню. Грязное белье комом гнездилось на колченогом старом кресле, пустые бутылки и жестяные банки гармонично соседствовали с упаковками из-под чипсов, рыбной нарезки и даже с горой яичной скорлупы на старом телевизоре.
- Пахнет-то как, кошмар, - супруга, закрывши рот маленькой ладошкой, в ужасе оглядывала нору Забегалова, - Как же ты все это время?... Ты ходил сюда? Не один, а с ними?... Роман, мне в полиции правду сказали?!! Господи, какой же позор!!!
Роман опустил руки, смотрел на нее, покачивая головой.
- Зря ты пришла, - произнес он внятно и негромко, - Это наша с мамой квартира, я же говорил…
В последний миг супруга поняла наползающую неизбежность, визгнув тоненько, попятилась к двери, но упала навзничь, натолкнувшись на скрипнувшую жалобно древнюю телефонную тумбочку. Забегалов приподнял ее с пола, закрыл ладонью рот, бормочущий в страхе: - Нет!! Не надо, Ромочка… Нет-нее … - И дважды ударил затылком об угол притаившегося тут же, в прихожей, низенького холодильника «Минск».
Бурая кровь вперемешку с какой-то пузырящейся жижей побежала по эмалевой, слегка пожелтевшей от старости, дверце, застучала по вытертым половым доскам. Забегалов вздохнул, пощупал раздробленный, шуршащий костями, затылок жены, бережно отнес ее в ванную, закутал в неизменную старую занавеску.
На улице совсем стемнело. Редкие прохожие уже пробежали по улицам, а в подворотне старой пятиэтажки и вовсе безлюдно. Теперь не подъезжают машины, не базарят на лавках бабки – жильцы по холодным квартирам, кто как может, переживают лихое время, ждут теплых месяцев и надеются на эфемерное счастье…
- До чего же она легонькая, - размышлял Роман, без напряжения доставляя безжизненное обвисшее тело к ближайшей контейнерной площадке в соседний двор. Мусор теперь вывозили совсем редко и пакеты с органической дрянью белели в сумерках громадным айсбергом, почти полностью скрывая коричневые облезлые мульды.
Забегалов бережно пристроил коченеющее тело на раскисшем газоне, отгреб проход к контейнеру, проваливаясь в груды тухлой мерзости, затолкал Светлану головой вниз в бак и прикрыл сверху мешками с мусором. Через старую занавеску протекло кровавое месиво, измарало куртку Романа темным потеком.
Дождь к вечеру закончился. Задул влажный тепловатый ветерок, разорались вороны, почуявшие запоздалую весну. Сырой воздух обещал долгую слякоть, но совершенно очевидно возвещал – зиме конец.
Никто не взыщется жену, пока во всяком случае. Дочка на учебе в другом городе, сотовые телефоны не работают с самого нового года. Когда начнут искать, - крысы и вороны уже изуродуют размякшее в прелом мусоре тело. Да и не до пустяков сейчас полиции – время-то какое…
Размышлял Забегалов минут пять, застыв у мусорной площадки в испачканной кровью светлой куртке. Когда краем глаза уловил движение, понял – девчонка в синем пуховике шла по тротуару за голой тополиной аллеей от автобусной остановки, и он возился тут, под отсветами единственного фонаря в начале дома, прямо перед ее глазами. Может, и не видела ничего. Да только, что ей тут делать в такое время? Может, следователь, паршивец, агентуру свою приставил, и опять бабу. Которые, все до единой, теперь знают о нем правду. И будут бежать, бояться… Но в любой момент попытаются навредить ему, если смогут.
Ускоряя шаг, Роман пересек аллею, вышел на тротуар и направился вслед за девичьей фигурой. Скоро, за поворотом, возле мостика через речку, будет закрытый продуктовый павильон. Жилые дома от него далеко, а фонари давно разбиты.
- Там мы и встретимся, родная, - бормотал Роман, немного задыхаясь от волнения, - и я расскажу тебе о настоящей любви и неподдельной ненависти …