Глава 3
В больницу я не вернулась. Нам сказали, что надо сидеть шиву - семь дней траура, во время которых душа нашей Алёнки будет находиться ещё дома, чтобы попрощаться со всеми нами. И нам надо держать двери дома открытыми, чтобы любой человек мог войти и попрощаться с душой.
Наверное, я вела себя неправильно, потому что мне было неприятно, что в доме постоянно чужие люди. Я хотела, чтобы они все побыстрее ушли, чтобы мы могли остаться со своим горем наедине.
Нельзя сказать, что я не понимала насколько все эти люди добры к нам. В доме постоянно была еда. Её привозили из разных организаций, о существовании которых мы до сих пор даже не подозревали. Из огромного супермаркета, расположенного недалеко от дома, к нам ящиками тоже доставляли еду и напитки, и разные сладости. Люди вручали маме свои скромные сбережения и делали это настолько тактично, что отказаться было невозможно. Дети приносили рисунки и свои поделки для Алёны, подростки несли цветы и свечи. Свечи постоянно горели в доме, а поскольку их было очень много и поставить их было уже некуда, то они горели и на лестничной клетке, и рядом с входом в подъезд.
Телевизор мы в эти дни не включали, но я слышала, как кто-то рассказывал, что по CNN показывали ликующие толпы арабов в Газе, Шхеме, Рамалле. Там стреляли в воздух из калашниковых, арабские женщины-матери раздавали конфеты, кричали: "Смерть евреям!".
Папа так и не смог прийти в себя. Он отдалился и от меня и от мамы. Считал, что это он виноват. Дескать, мама была права, что не пускала детей гулять, а это он послал меня и Алёнку на смерть. И если бы не Алёнка, то и я бы погибла. Конечно, в том, что я жива именно благодаря сестре - в этом папа был прав. Но как он не понимал, что ему нельзя так распускаться, что мама тоже не железная, что и мне и маме требуется его поддержка? А получалось, что в нашей семье самая сильная мама, что это она поддерживала и меня и папу.
Вскоре после окончания шивы мне сняли гипс, и я начала самостоятельно передвигаться на костылях.
И тут произошло то, что заставило меня поверить в существование души.
С того проклятого дня я ни разу не спала в нашей с Алёной комнате. Прежде всего потому, что не могла видеть постер с двумя дельфинами, кружащими в толще воды, который Алена повесила где-то год назад над своей кроватью. Глядя на него я, даже не закрывая глаз, видела окровавленную Алёнкину голову у себя на груди со злосчастными дельфинчиками в ушах. Предпочитала спать в салоне на диване.
И мне снился один и тоже сон. Будто мне лет 8-9 и мы с Алёнкой идём на детскую площадку. Там я сажусь на качели, а сестра становится передо мной и начинает раскачивать меня.
Все выше и выше взлетают качели, и тут ветер задирает мое платье до самых трусиков. Я отпускаю руками цепи, на которых подвешены качели, и пытаюсь натянуть платье на колени. Не удерживаюсь и вылетаю с качелей, ударяя ногами сестру в лицо. Мы обе падаем, я больно ушибаюсь коленками, но всё-таки поднимаюсь. А Алёнка лежит с открытыми, будто стеклянными, глазами, и не шевелится. Я кричу её имя и... просыпаюсь. Хватаю бутылку с ледяной водой, которую всегда ставлю на пол рядом с диваном, делаю несколько глотков и пытаюсь наладить дыхание. Потом снова укладываюсь, засыпаю и снова вижу этот сон. И снова, и снова...
От жутких воспоминаний я спасалась убегая в сон, а от жуткого сна я вырывалась в реальность, где меня снова преследовали страшные видения. И так по кругу.
Когда спадала дневная жара, я уходила на улицу, потому что в домашней атмосфере угнетённости и сгущённого горя невозможно было находиться. Я ковыляла через наш двор и если на другой стороне дороги у синагоги, под огромным деревом, горящем ярко-желтым пламенем цветов, столики и лавочки были пусты - садилась на лавочку. Теперь, когда никто не глазел на меня, я могла беззвучно поплакать.
Я сидела под этим огненно-пламенным деревом и размышляла о том, что по иудейской религии считалось, что душа ещё до тридцати дней остается в нашем мире. И лишь на тридцатый день, когда на могиле устанавливают памятник, она окончательно улетает на свое место к Богу. Я представляла себе, что где-то вот здесь, рядышком со мной, находится душа моей сестры. Она рядом, а я её не вижу. Безумно хотелось увидеть её, поговорить с ней.
На другой стороне дороги остановилась светло-светло-рыжая кошка. Она посмотрела в обе стороны и убедившись, что близко машин нет, перешла дорогуи направилась прямо ко мне. Вспрыгнула на лавочку, затем на стол и остановилась на уровне моих глаз. Глаза в глаза. Будто эта кошка знала меня.
Я ещё подумала, что у неё глаза такие же зеленовато-карие, как у Алёнки, а ее цвет - в точности напоминает цвет волос сестры. К тому же, с такими же светлыми "пасим" (высветленные пряди волос у девушек). Не успела я это подумать, как кошка потерлась своей головой прямо по моему лицу, будто слезы мне вытерла. Так мы с ней и сидели, я её гладила, что-то говорила ей, а она время от времени вытирала мне слёзы.
Потом я собралась домой, и думала, что кошка останется. Но она пошла следом, вошла в подъезд, а когда я поднялась на наш этаж и приоткрыла дверь - прошмыгнула внутрь и направилась прямиком в нашу с Алёной комнату, а там вспрыгнула на Алёнкину кровать.
Услышав, что я вошла, из своей спальни вышла мама и застала меня стоящей в дверях нашей комнаты.
- Что это за кошка? - спросила она. И я ей всё рассказала. - Знаешь - сказала мама, - мы не будем её прогонять, это какой-то знак.
В эту ночь я впервые легла спать в нашей с сестрой спальне. И мне не снился мой изматывающий сон. А когда я утром проснулась, кошка лежала рядом со мной, обняв мягкими лапками мою руку.
Теперь, кошка ходила за мной по пятам, иногда, правда, перебираясь к маме. Если я шла гулять на свою лавочку - кошка шла со мной. И возвращалась тоже со мной.
На тридцатый день мы поехали на кладбище к Алёне, ставить памятник. На могилу установили мраморную плиту из голубоватого мрамора, а у изголовья вертикально стояло сердце из черного мрамора, на котором была выгравирована сломанная веточка и одно-единственное слово: "Алёнке".
Затем мы прошлись вдоль могил других погибших, на которых тоже в этот день ставили памятники, пообнимались с родственниками погибших, с которыми нас породнила смерть.
Вскоре мы вернулись домой, где нас вновь ждало много людей, и вновь горели свечи, лежали цветы, и были настежь открыты двери. Кошка в этот день исчезла. То ли испугалась множества людей, то ли потому, что это была душа сестры и пришло её время отправляться по новому месту жительства.
***
Сегодня 1 июля. И сегодня исполняется 6 лет моей дочке Илоне. Это еврейское имя. А по-русски - Алёна. Это имя мы ей дали в честь моей сестры. Большая уже, в этом году в первый класс пойдёт. Я поцеловала её мягкие светло-рыжие волосики, такие же, как у её незнакомой тёти, и подняла лицо к списку на стене с уже изрядно выцветшими чернилами. Смахивая постоянно набегающую слезу, вновь прочла:
Ирочка Осадчая 18 лет
Ян Блум 25 лет
Мариночка Берковская 17 лет
Ильюша Гутман 19 лет
Сергей Панченко 20 лет
Рома Джанишвили 21 год
Женечка Дорфман 15 лет
Машенька Тагильцева 14 лет
Лёша Лупало 17 лет
Марьяна Медведенко 16 лет
Диаз Нурманов 21 год
Раечка Немировская 15 лет
Леночка Налимова 18 лет
Юленька Налимова (сестричка Леночки) 16 лет
Ирочка Непомнящая 16 лет
Лианка Саакян 16 лет
Юлечка Скляник 15 лет
Анечка Казачкова 15 лет
Катерин Кастаньеда 15 лет
Симона Рудина 17 лет
Ури Шахар 32 года.
Сегодня 1 июня. Как тогда. И сегодня день рождения нашей доченьки. Жизнь продолжается.
(Имена главных героев выдуманы. Но имена в списке - подлинные)
На памятнике внизу (см. фото) написано "Мы не прекратим танцевать!"
Начало здесь: http://www.proza.ru/2017/07/18/595