Глава 2
Я очнулась и не поняла где я. Ногам безумно горячо. Какой-то коридор. Вверху помаргивают люминесцентные лампы. Крики, плач, громкие разговоры... Я слышу! Но лучше бы я оставалась глухой. Потому что только сейчас до меня дошло что случилось и где я нахожусь. Это больница и здесь ад! Кто-то ищет своих дочерей и сыновей, кому-то прямо здесь, в коридоре, делают успокоительные уколы, кто-то теряет сознание, звучат команды врачей, бегают медсестры, кому-то прямо на каталке делают искусственное дыхание. Среди этой толкучки полицейские и военные, люди пытается прорваться в палаты, а их не пускают, кому-то советуют обратиться в Абу Кабир.
Абу Кабир, Абу Кабир... Знакомое название. Я попыталась вспомнить.
Вспомнила - Абу Кабир - национальный институт судебной медицины. Туда обычно свозили тела погибших в авариях, в терактах, о нём часто говорили в передачах новостей. Теракт! Это был теракт! Видимо, погибло очень много людей. Детей. Девочек и мальчиков... И... Я будто наяву увидела обгоревшие волосы и ухо с серёжкой в виде дельфинчика. Моя сестра, Алёна, Алёнушка. Красавица и умница, моя самая лучшая подруга. Господи, она тоже погибла!
Каталку, на которой я лежала, окружили несколько человек в белых и зелёных халатах. Мне поставили иглу в вену, подсоединили прозрачный мешочек с жидкостью, повесили его на шест у изголовья. Потом прямо в трубку, ведущую к моему локтю, сделали укол, и мне через секунду безумно захотелось спать. Потолок надо мной качнулся и поплыл навстречу. Между плывущих ламп то пропадало, то вновь появлялось заплаканное лицо девушки в белом халате. Она крепко держала меня за руку и не отпускала её.
- Милая моя! Хорошая. Ты не волнуйся. Мы тебя везём в операционную, там тебе вынут из ног шарики и болты, приведут в порядок твое лицо, проверят, что можно сделать с ухом. Всё будет хорошо, всё будет хорошо".
Она постоянно, как молитву, повторяла это "все будет хорошо", а я, уплывая в сон, знала - нет, теперь уже никогда не будет хорошо. А ещё я хотела попросить найти моих родителей, но язык уже меня не слушался.
***
Язык меня не слушался. Я хотела сказать "мама", но получилось только "ммм". Надо мной склонилось лицо. Расплывчатое, смутное. Оно улыбалось и одновременно по нему текли слёзы. Я попыталась сосредоточиться и наконец из тумана вырисовалось лицо моей тети Ронит. Затем человек в зелёном халате и такой же бандане, по-видимому врач, отодвинул её и начал говорить со мной. Он назвал мое имя:
- Анечка! Ты меня слышишь? Моргни, если слышишь.
Я сосредоточилась и простонала:
- Да-а. Я вас слышу.
- Посмотри сюда, сколько пальцев я тебе показываю?
- Т-три. Нн-нет, кажется, два.
- Молодец! Умничка! Ты храбрая девочка! С тобой всё будет хорошо.
И снова, будто в калейдоскопе, лицо врача сменилось лицом тёти Ронит, а за её плечом показалось, уже более-менее четко, лицо моего кузена Володи. У него были та-а-кие зрачки! Будто радужки в его глазах совсем не было.
- Где мама и папа? Позвоните им, что я здесь.
Тётя Ронит положила мне на плечо руку:
- Анечка. Ты не волнуйся. Они обязательно придут. Они никак Алёну найти не могут.
Из меня вырвался крик:
- Скажите им - нет Алёны! Алёны нет! Она, она... Она мертва. Она меня собой закрыла, а сама, сама... - В горле у меня забулькало, спазм так сжал его, что я чуть не задохнулась.
Тетя Ронит подняла к лицу телефон, который всё время держала в руке. Попыталась набрать номер, но руки у неё так тряслись, что она выронила сотовый на пол.
- Володенька. Позвони ты. Я не смогу. А ты же мужчина.
Володя поднял телефон и набрал номер:
- Не отвечает.
- Звони еще раз! Звони до тех пор, пока не дозвонишься.
Кузен раз за разом стал повторять вызов. Никто не отвечал.
Вдруг телефон в его руках сам зазвонил. Володя прямо подпрыгнул от неожиданности.
- Тётя Мария? Вы где? В Вольфсон*? Мы здесь, в Тель-А-Шомер**, с Анечкой. Ей уже операцию сделали. Сказали, что всё у неё будет хорошо. Тётя Мария, вы не могли бы передать трубку дяде Арону? Что? Говорить вам? У него с сердцем плохо? Ну... У меня не очень хорошие новости. Аня сказала, что... Ну, это... В общем, вам надо в Абу Кабир ехать. Алёна, скорее всего, там. Да, Анечка понимает. Она очень в вас нуждается, но она подождет. Она хочет, чтобы вы нашли её сестру.
***
Похороны были на третий день. Алёну должны были привезти прямо на кладбище в два часа дня. Там же хоронили и ещё несколько Алёнкиных подруг. Среди них и её одноклассницу Яэльку. Господи, ведь она была такая маленькая, хотя и старше меня. Просто ребёнок, у нее даже лифчик был ещё нулевого размера.
Я заявила, что должна быть на похоронах, но врачи не отпускали меня из больницы. И тогда я стала орать, что это мне решать, а не им. Пусть хоть вообще выписывают.
Вот только как же встать-то? Ноги в гипсе. Им, и лицу с правой стороны, досталось больше всего. Даже на костылях я не могла стоять. И тогда Володя успокоил меня. Он сказал, что придёт с друзьями и они посадят меня на стул, прикрепят ремнём к спинке, и на руках отнесут куда надо. И тут соцработник больницы заявила, что проблем не будет, что будут организованы микроавтобусы прямо из больницы, и что все нуждающиеся будут обеспечены креслами-каталками. Небольшая проблема будет только в том, чтобы поднять кресло в автобус, а потом снять его на кладбище.
И вот мы на кладбище. Если честно, я почти не помню этого. Помню только палящее солнце, жёлтые дорожки. И ещё, что там очень много школьников. Со всего Израиля. И тех, кто знал погибших, и тех, кто вообще раньше ни про нашу школу, ни про русскую дискотеку "Дельфинариум" не слышал. А еще детские игрушки, цветы и огромное количество зажжённых свечей. Некоторые свечи составлены в форме сердец.
Я сижу в инвалидном кресле перед рядом свежевырытых могил, мою левую руку сжимает мама, а в правую вцепился папа. Думаю, если бы не моя рука - он бы упал.
Не помню, как привезли гроб с Алёной. А рядом с ней гроб с Яэль. Мама рвётся к гробу, кричит что хочет чтобы ей открыли лицо, она хочет поцеловать свою дочь, а её раввины не пускают. Затем раввин подходит к отцу и лезвием надрезает воротник его рубашки в знак траура. Хорошо, что папу заранее предупредили об этом, иначе был бы или скандал или истерика.
И вот сестричка уже лежит на дне могилы. Нужно бросить туда горсть земли, а я не знаю, положено ли это в иудаизме. Но Володя берёт меня на руки, подносит к краю открытой могилы и я бросаю туда горстку красной израильской земли. Потом кто-то ещё бросает и ещё, и я вижу, что это и дети и взрослые, и религиозные и светские. Даже если это и не в традициях иудаизма, люди понимают, что нам это важно. Люди подходят и подходят, и вдруг папа не выдерживает. Он падает на колени у края могилы и кричит "Прекратите засыпать мою дочь! Разве вы не понимаете, что ей тяжело?!" К нему бросается врач, которая сопровождала наш автобус, и делает ему укол.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2017/07/18/605
ПРИМЕЧАНИЯ:
* Вольфсон - крупный медицинский центр в центре страны
** Тель-А-Шомер - медицинский центр в Тель-Авиве