1
После Медиума любая машина, а такси особенно, кажется телегой, запряжённой козами и управляемой бараном. Отец Зойки неправ! Ну, зачем было ей говорить, что у нас был контракт?! Мало ли как оно начиналось?! Он потом и сам пошёл на попятную, но было поздно. Зоя очень эмоциональная девушка, наверное, у неё внутри бушевал пожар, когда я говорил, а говорил долго, но она только кивала с безразличным видом. Когда я закончил она спросила: «У Вас всё ко мне?» Зря она так сказала, ну, ведь зря же! Вот покричала бы, даже попыталась бы поцарапать меня, ей стало бы легче, и меня услышала бы. Бы, бы, бы, бы! «У Вас всё ко мне?» Как из другого мира, как обслуге. Меня поставили на место. Поигрались и буде.
Игорь Николаевич, чувствуя себя виноватым, попытался предложить мне оставить на недельку Медиума, но я отказался. Почему родители, даже облечённые большой властью, такие беспомощные и глупые со своими повзрослевшими детьми?!
Одного литра нам с Андреем хватило, даже осталось больше, чем было. Его тоже вызывали, но в другой, какой-то новый отдел.
2
– Товарищ полковник, – докладывал я Ильевскому, – подполковник Косинов. Представляюсь по случаю присвоения мне очередного воинского звания.
– Поздравляю, подполковник, – ответил он, пожал руку и жестом пригласил сесть к приставному столу. Сам расположился напротив меня, – Такое дело, Кос, ведьмы оказались сильнее, чем мы предполагали. В общем, это оружие мгновенного глобального удара и мы его нейтрализовать не можем. Ты знаешь, наша война никогда не прекращалась, применялись разные методы доставить друг другу неприятности, устроить пакости, но на этот раз у них действительно появилась возможность безнаказанно физически нас уничтожить. Говорю тебе это, чтобы ты понимал всю серьёзность положения.
– Я понимаю и готов… – начал я, но Ильевский отмахнулся.
– Ведьмами заниматься больше не будешь, этим займутся другие люди. Ты сам станешь ведьмой, но там. Мы тут не просто штаны протираем. Некоторые элементы инфраструктуры на месте уже созданы, нужно завершить развёртывание и управлять системой. Она не такая кровожадная, как у наших партнёров, не больше, чем водородная бомба, – полковник довольно хмыкнул, – но демонстрация силы и решимость её применения необходима. Комплекс не убивает людей напрямую, он создаёт условия, при которых делается то, что нам нужно. Спецы расскажут тебе в деталях. Как раньше говорили, тебе, а точнее, всем нам, предстоит провести операцию по принуждению к миру и сотрудничеству. Обычный человек с этим не справится, да он вообще уже почти ни с чем не справляется, посылать большую команду – значит обречь её заведомо на провал, поэтому выбор пал на тебя. Работать будешь полностью автономно. Но даже ты в твоём теперешнем оснащении с задачей не справишься. Нужен новый имплант, кое-какие другие доработки. Через два года тебя сменят, если захочешь. Твоё решение?
– Надо, так надо, – а что тут ещё скажешь? Узнав такие секреты, можно только участвовать в них. Или… Но этого как-то не хочется. А доработка, ну, доработка. Если сказал «А», не надо быть «Бэ», как говорил Лаврентьев1, – я выбор сделал давно. Что там у Руфины со Стасом?
– Вот и ладушки, – сказал Ильевский, махнул рукой, связываясь с кем-то, – сейчас придёт человек, заберёт тебя. Стаса и эту перевезли в нашу лабораторию, но пока особых изменений нет.
Открылась потайная дверь в одном из шкафов, появился человек в белом халате и маской на лице.
– Удачи тебе, Игрек, – пожелал мне на прощание полковник. Мы покинули кабинет через ту же дверь в шкафу.
3
Я проснулась от нестерпимой боли. На месте укуса была язва, рука распухла, вокруг язвы довольно большой красный участок. Надо взять луковицу, отделить тонкую плёночку и внутренней стороной приложить к поражённому месту. Господи, Боже мой! Где я найду лук на Новой Баварии?! Ответ тут же появился в голове. Он должен расти в той низинке по дороге к космодрому. Там, на космодроме, в каждой единице есть аптечка, там есть вода. Я провела рукой по письменам на грани пика, мне показалось, что смогу со временем их прочитать. Но потом как-нибудь, рука болит просто нестерпимо!
В низине действительно росло что-то, похожее на наш лук – почти такие же перья, только толщиной сантиметров пять, высотой по грудь, на верхушках некоторых были белые и розовые соцветия. Строение луковицы оказалось тоже похожим. Я отделила плёнку, тут же потекли слёзы, и наложила её так, чтобы язва оказалась по центру. Этот лоскутик из лука оказался достаточно большим, но всю зону поражения не закрыл. Пришлось отделять ещё два лоскутка и проливать слёзы. Началась какая-то реакция, сопровождавшаяся шипением. Плёнка пузырилась, выделялась бесцветная жидкость, боль уменьшилась, а потом вовсе исчезла, а с ней и покраснение тоже. Но я ведь не знала, что это поможет! Может Клод знает? Он же изучал Новую Баварию, какие-то эксперименты проводил. Или я проводила? К чёрту! Я – Руфина Джумаева! Я выберусь отсюда! Всё будет хорошо! Но то, что находится под одеждой, говорит, это не совсем так. Под одеждой – Клод. И какого дьявола меня угораздило выбрать роль мальчика в игре с Насекомыми?! Была бы, по крайней мере, девочкой.
По дороге к космодрому мне встретился куст, ягоды которого напоминали по виду малину или ежевику, но были бледно-жёлтого цвета и по размеру, как большая слива. Они обладали слабым, но приятным запахом. Я решилась попробовать. Вкус, на мой взгляд, тоже пресноват, как у недозревших земных ягод – немного кислый, немного сладкий, не очень сочный, но неприятных ощущений не вызывающий.
Я уже видела верхушки антенных систем, идти не больше часа, но тут слева от меня показалась стая полосатых собак. Элла рассказывала мне о них. Они не нападали на людей, но и не пускали на свою территорию. Полосатики действительно были похожи на собак, только они не лаяли, скорее щебетали. Довольно скоро собаки преградили мне путь, вынуждая повернуть направо. Не успела пройти и сотни метров, как впереди я услышала сначала треск веток, а потом знакомый мужской голос. Стас?!
– Стас! – закричала я грубым голосом Клода.
Он появился из зарослей, как сказочный герой, я бросилась ему навстречу. Он меня нашёл! Стас! Не помню, что я кричала, пришла в себя, обнаружив, что Стас крепко держит меня за запястья.
– Ты чего, мужик? Не надо бросаться мне на шею, не люблю мужских ласк, – Стас освободил мои руки, – Я ищу рыжеволосую красивую такую девушку. Ты не видел её, мужик? И что это за место?
– Стас, это я – Руфина, – мой голос предательски стал совсем грубым, я бы сама себе не поверила, – а место – планета Новая Бавария.
– Новая Бавария, говоришь? А пиво тут есть? Ты, мужик, значит, и есть Рыженькая? Допустим. Будем посмотреть. Но спать будем раздельно.
На руку Стаса сел такой же комар, что укусил меня. Он должен взять пробу крови и ввести ферменты, я это знала, а потом место надо вылечить так же – луковицей. И съесть ягоду. Это входит в процедуру согласования с экосистемой Новой Баварии. Так гласил текст на пике, у которого я провела ночь.
– Меня зовут Стас. А тебя? – спросил он и убил кровососа.
– Руфина! – упрямо повторила я, – Это компьютерная игра, в которой мы оба находимся. В неё я попала под именем Клод, но это не имеет значения, Стас!
– Хорошо, Клод, компьютерная игра. Будем искать Руфину, – Стас чесал затылок, – Компьютерная игра! Ты хотя бы представляешь, сколько надо суперкомпьютеров, чтобы нарисовать всё это?! Нет, это что-то другое. Если это игра, то зайди в настройки и просто выбери себе другое тело. Или тебе денег на апгрейд не хватает? Так заработай! Убей кого-нибудь, отгадай загадку! Никаких менюшек или настроек здесь нет. Это не игра, мужик. Ну-ка, посмотри мне в глаза.
Стас схватил меня за плечи, развернул к себе, я узнала его пальцы, и заставил меня смотреть ему в глаза.
– Цвет такой же… Чёрт, имплант не работает, сейчас сравнил бы точно. Так, под правой лопаткой у Руфины есть родинка в виде ромба, – Стас снова развернул меня и заставил задрать вверх балахон, – Ё-о-о! Что тут в этих волосах можно рассмотреть?! У макаки, наверное, меньше шерсти! Ты брить это не пробовал? Или выдёргивать? Чёрт его знает, вроде похожа… Но всё равно – спать раздельно и на расстоянии!
Собаки не пустили нас к реке. Чтобы добраться до космодрома, надо переправиться на другой берег. Они буквально гнали нас вверх по склону. Наконец, они оставили нас в покое, и тут Стас показал на запад. На горизонте всё было чёрным, там бушевала гроза и сверкали молнии. Внизу, за деревьями этого не было видно, а отсюда всё, как на ладони! По реке двигался вал, сметающий всё на своём пути. Псы спасли нам жизнь! Если бы мы оставались там, то попали под раздачу. Поток прошёл и через космодром, унося с собой всё, что там было, куда-то в сторону океана. Я думаю, что нашей станции тоже нет.
…
Стас болел тяжелее, чем я. Найти лук после наводнения оказалось непросто, ягоду без собак я вообще вряд ли нашла бы. Стая жила рядом с нами, но своей жизнью. Как-то один из щенков неудачно сорвался с обрыва и повис на корнях дерева. Стая не могла ему помочь, мать бегала по обрыву, зовя малыша и слушая его жалобный писк. Стас решил достать щенка, самка сначала пыталась не пускать его, инстинкт говорил ей, любой чужой способен только вред причинить её детёнышу. Наверное, возвращение щенка стае в какой-то мере сломало предрассудки, а потом малыши периодически прибегали к нам и относили в стаю наши запахи. Нас признали.
…
Через три недели после потопа, утром в своём шалаше – у каждого из нас свой шалаш – я провела по руке и на ней остались волосы. Лихорадочно стала тереть по другой руке, моя кожа легко освобождалась от ненужной растительности Клода. Потом я избавилась от волос на ногах, а когда делала это на груди, обнаружила, что у меня она есть! Пока ещё небольшие, но зато настоящие женские сисечки! И попка стала меняться! Стас ни разу не назвал меня Руфиной, поначалу – только «мужик», иногда Клод, потом никак не называл, использовал «ты». Неужели я, наконец, услышу своё имя?! С тех пор, как встретила Стаса, я ни разу не подумала о себе, как о мужчине.
…
У нас на Новой Баварии с голоду не умрёшь. У нас столько съедобных плодов, корешков, в реке полно рыбы! Наклонись и возьми, не всегда даже наклоняться надо. Стас сплёл из лозы корзину с узким горлышком, за час туда набивалось столько рыбы, что нести было очень тяжело. Хватало не только нам, но и собакам. К тому же за месяц я навялила уже около сотни килограммовых рыбин. Вчера Стас первый раз ходил на охоту со стаей и принёс какую-то козу. После ужина он вдруг уставился на мою грудь, которая уже так выделялась под балахоном, что не заметить этого было нельзя.
– А там? – спросил он неожиданно осипшим голосом.
– И там тоже, – почему-то шёпотом ответила я. Спасибо тебе, Новая Бавария!
4
Внешне я никак не изменился. Интересно, они сами понимают, что я теперь умею? Думают, установив возможность блокирования импланта извне, могут мной управлять? Это вряд ли – то, что я осознаю, переходит под мой контроль, вплоть до рефлексов и процесса пищеварения. Как только пришёл в себя после операции, ещё не открыв глаз, а это мне не особенно надо, сразу же принял этот блок под своё управление и они, несмотря на все их компьютеры, получали те потоки данных, которые я считал нужным им отправить.
– Ты знаешь, кто ты? – спросил меня человек в маске.
– Я Игрек Косинов, полноценный человек. Подполковник. В общем, помню свою прежнюю жизнь.
– Игрек, мы не собираемся тобой управлять, – сказал мужчина в белом халате, снимая маску и перчатки, – У тебя сейчас такие возможности, что скорее ты можешь управлять нами. Пожалуйста, будь осторожен, пока будешь осваиваться, чтобы случайно никого не убить.
Под маской оказалось лицо молодого, не больше тридцати лет, человека.
– Давай, поднимайся и пройдись немного. Мы полагаем, что тебе теперь нет необходимости привыкать к чему-нибудь, все способности доведены до уровня навыков и инстинктов, как будто они были у тебя всегда. Так должно быть с любыми новыми знаниями и умениями, которые ты будешь получать. Мы так думаем, но как оно окажется на практике, практика и покажет. Да, меня зовут Илья Владимирович, можно просто Илья, – доктор протянул руку для рукопожатия.
Я пожал и узнал о нём почти всё: температуру, давление, семейное положение, подробности вчерашней встречи с медсестрой в его кабинете, план статьи в журнал. Некоторые сведения через тело, другие из сети, третьи, так сказать, расчётным путём. При этом сразу и без потерь времени на соединения и размышления – будто всегда это знал.
Вошла медсестра, принесла одежду на смену больничным штанам и рубахе. Не нужно быть киборгом, чтобы определить, что именно её тискал Илья. Довольно короткий халатик, не застёгнутые верхняя и нижняя пуговицы, ещё немного и будут видны трусики. А какие они у неё? Медсестра переложила одежду в одну руку, а другой стала поднимать край халата.
– Не безобразничай, Игрек, – сказал Илья, – держи себя в руках. Возьми у Маши одежду и переодевайся. Тебя уже ждут.
– Теперь я понял, что ты говорил. Ты правильный человек, Илья. Извини, Маша, я не хотел тебя обидеть. Но глядя на тебя, понимаю, что все хотят. Ну, ты поняла.
Медсестра благосклонно улыбнулась и царственно кивнула, прощая мне некоторые вольности. Ну, да, ошибочка вышла, не справился с новой способностью. Бывает. Только не у меня! Я ошибок не совершаю. Я, киборг – будущее человечества. Но спешить не стоит и выпячивать своё превосходство нецелесообразно. Скромнее надо быть, Игрек. Скромность ведёт к безвестности, а мне это и требуется.
5
Испытания системы показали её работоспособность. Три эксперимента прошли успешно, каждый из субъектов сделал то, что ему было предписано. Теперь можно начинать собственно работу. Первая акция – авария на заводе по производству хлора. Небольшая, но заметная, как в Бхопале2. Фактически я диверсант, вот диверсию и сделаю. Вернее, не я, а специалисты самого завода. Для этого нужно найти людей с проблемами или сделать людям проблемы, чтобы они стали пластичными, тогда они поймут, что во всём виновата эта проклятая компания и пусть она летит в тартарары. Операция будет готовиться чуть меньше месяца. Кому-то изменит жена, у кого-то окажется ребёнок наркоманом, кто-то узнает, что неизлечимо болен, у кого-то просто депрессняк. Человек пятьдесят, в критических местах – замечательная получится картина! Комиссия установит, что они погибли геройски, пытаясь предотвратить ещё большую катастрофу. А ещё, конечно, установит – имел место так называемый человеческий фактор. А когда его нет?! Все техногенные катастрофы происходят по вине человека. Страховая компания выявит многочисленные нарушения технических регламентов и откажет в выплате страховой премии. А суды признают справедливыми требования о возмещении вреда пострадавшим и родственникам погибших. Об этом я тоже позабочусь. Судьям и страховым агентам свойственны все человеческие слабости.
Они убили Леру, покушались на Зою, совершили множество других преступлений против наших невинных людей! А теперь ещё хотят сорвать контракт. Этот химзавод принадлежит одному из тех, кто хочет, чтобы нашей страны не стало. Плохо сделал нашей стране – не стало завода и денег. Думаете специально? Простое совпадение!
6
– Патрик, давай посвятим сегодняшний эфир журналистике. Какой-то пресной она стала в последнее время. После ухода Лиззи Бэйли, Янга, Абрамса, Сантьяго де Ньета, ярких, эмоциональных, въедливых личностей не видно. Что происходит с нашей профессией?
– С удовольствием, Хектор! Но я не согласен, что наша профессия пресная. И назову, не задумываясь с десяток довольно известных и ярких имён. Например, Ники Бада, Холи Бронсон, Жак Монсиньи, Грег Ремиговски. Продолжать?
– Патрик, но о политике с ними не поговоришь. Я согласен, ты назвал незаурядных людей, знающих своё дело, но дело какое-то… частное, что ли. Куда мир идёт, где громкие расследования? Мне этого не хватает.
– Хектор, может ты хотел сказать, что тебе не хватает вселенских скандалов? Ну, чем тебе не нравится Монсиньи, пишущий о проблемах современной молекулярной биологии? Ходячая энциклопедия! Но ты прав, о политике и он не желает рассуждать. Возможно, после того, как некоторым журналистам судьи назначили чувствительные штрафы за распространение лжи, никто не хочет говорить на эти темы. Сначала журналистов судили, за то, что говорили правду, а потом за то, что лгали, сначала за то, что были чересчур свободными, а потом, за то, что слишком ангажированными. В результате журналистское сообщество в определённой степени оказалось дезориентированным. Что писать – правду или ложь?
– Ну, конечно, правду, Патрик! Кто же будет спорить?!
– Не скажи, Хектор. Какую правду ты имеешь в виду? Нашу правду или ту, о которой говорит наш оппонент, противник? Правда и ложь имеют множество оттенков и отличаются друг от друга только на краях некой воображаемой линии. В середине этой условной шкалы правда и ложь не отличаются друг от друга. Иногда расстановка акцентов может изменить смысл сказанного на противоположный. Не всегда правда вообще нужна по каким-либо соображениям.
– Патрик, это не лезет ни в какие ворота! Правда нужна в подавляющем количестве случаев!
– Вот видишь, ты только что полностью со мной согласился. Я сказал – не всегда нужна правда, а ты сказал – нужна в подавляющем количестве случаев, суть одна и та же, по-другому расставлены акценты. Создаётся впечатление, что мы стоим на противоположных позициях. И что очень важно – на таких незначительных расхождениях можно развести группы людей по разные стороны баррикад. Здесь, Хектор, можно увидеть ещё одну сторону лжи. Не говорить о событии или проблеме – это то же самое, что распространять ложь. Лиззи Бейли рассказала мне в личной беседе, почему она ушла из журналистики.
– Ну-ку, ну-ка, Патрик, поделись, это интересно!
– Ты помнишь её эмоциональные репортажи с Ближнего Востока, слёзы, когда она рассказывала о маленькой покалеченной девочке? Так вот, она сказала, что всё это ложь, всё постановка. Лиззи рассказала, как Мак-Адамс купил её с потрохами, а Гольдберг требовала репортаж установленного образца, определённые моменты в упор не видеть, иначе грозила уволить. Репортажи большей частью делались во дворе гостиницы, никогда она не выезжала туда, где стреляют или бомбят – это всё компьютерная обработка. Через какое-то время то, что она делала, стало ею самой, и убеждать не надо было. Видела только то, что хотела и не видела того, чего не должна. На душе спокойно, на счету не пусто, в кругу коллег – в почёте. Как она сказала, Бог её покарал за всё это. Старший сын попал в тюрьму и оттуда не вернулся, а дочь умерла от передозировки наркотиков. Лиззи говорила, что пока она моталась по странам и несла миру ложь, дети оказались без материнского внимания и любви.
– Патрик, а ты не боишься, что Мак-Адамс может подать на тебя в суд?
– Нет, Хектор, не боюсь. Пусть подаёт, Лиззи мне многое о нём рассказала, он виновен в гибели миллионов людей, как и его предки, поставлявшие индейцам заражённую сибирской язвой одежду. Да и не до меня ему сейчас – после катастрофы на химзаводе он сам сейчас в процессах по самую макушку. Возможно, что Господь и к нему обратил свои грозные очи. А Фанни Гольдберг я не по зубам.
– Ты стал таким набожным, Патрик, не замечал этого за тобой раньше.
– Возможно, если мы все будем думать, что вдруг Божий суд всё-таки есть, будет лучше. Для журналистики в том числе. Нужно только сделать правильный выбор.
7
Полковник Ильевский вошёл комнату, заполненную аппаратурой. Центральную часть комнаты занимали два стола, похожих на хирургические. На одном столе лежала девушка с рыжими волосами, на другом – мужчина с развитой мускулатурой. Тела были опутаны трубками и проводами, соединяющими их с многочисленными медицинскими приборами и компьютерами. Он постоял немного возле них, зачем-то поправил одну из трубок и вышел. За дверью его ждал ведущий инженер.
– Ну, что, так и нет никакого прогресса? – спросил Ильевский.
– Прогресса нет, но и ухудшения за последний год тоже, – ответил инженер, – поразительно, но медики говорят, что нет атрофии мышц. Мне кажется, что они сами не хотят возвращаться, они там счастливы. Там, на Новой Баварии, они чувствуют себя дома. Это их выбор. У них всё переплетено – он строит мир для неё, она для него – и разорвать это невозможно. Планета тоже против нас – делает всё, чтобы им было хорошо.
Полковник кивнул и пошёл по коридору.
– Миша! – окликнул его руководитель медицинской группы, мужчина лет сорока, – Ты это видел? Тебе уже доложили? Последний отчёт? Я совсем перестал понимать что-нибудь в медицине!
– Что экстраординарного случилось, Яков?
– Женщина беременна! Срок три недели. Я понимаю, что они там спят в одном шалаше, но здесь?!
8
DedMoroz:
Я знаю, что ты это видишь, Medium. Знаю, что физически тебя достать нельзя. Меня тоже. Я не ищу справедливости, особенно для тебя.
Medium:
Что тебе надо, DedMoroz?
DedMoroz:
Мы оба удобно и полностью разместились на боевых позициях. Ты готов уничтожить мою страну, точно также я готов уничтожить твою. Не будешь делать резких движений и я тоже не буду, но отвечу на каждый твой пук, возможно, несоразмерно.
Medium:
Зачем ты раскрываешь мне стратегические секреты? В чём твоя выгода? Что ты хочешь взамен?
DedMoroz:
Так было с атомной бомбой: взорвали и рассказали, что у нас тоже есть. Всем стало спокойнее. В отличие от бомбы, против тебя и меня защиты нет в принципе. Понятно, что не мы с тобой решаем, в какой момент будет запущена главная программа, важно, что в тот же момент сработает ответная. На какого-нибудь Бармалея будет Буратино. И ещё. Ты убил девушку с помощью Золотого жука. Ты тоже потеряешь дорого тебе человека. Точно так же – в момент наивысшего эмоционального всплеска, наибольшей радости придёт высокочастотный импульс в нужное место, внутри всё взорвётся.
Medium:
Не делай этого. Это была ошибка.
9
Я не стал убивать ту негритянку, которая так радовалась тому, что её выбрали капитаном команды болельщиц. Не знаю, почему. Возможно потому, что прыгать она не особенно умела, или из-за слёз радости, а может просто потому, что она Лере ничего плохого не желала, и вообще ничего о ней не знала.
После двух лет я возвращаюсь. Своего сменщика не знаю и не видел. Просто в нужном месте появилось сообщения, что с нуля часов первого июля я в отпуске на два месяца.
Зоя ответила не сразу.
– Алё! Я слушаю! Кто это?
– Это я.
P.S.
У Руфины родился мальчик. На Новой Баварии родилась девочка.
_____
Примечания.
1. Выражение действительно принадлежит академику Лаврентьеву – основателю Сибирского отделения Академии наук СССР. Опубликовано в журнале «ЭКО». (Авт.)
2. Бхопальская катастрофа — крупнейшая по числу жертв техногенная катастрофа в современной истории, произошедшая в результате аварии на химическом заводе, принадлежащем американской химической компании «Юнион карбайд[en]» и находящемся в индийском городе Бхопал (столица штата Мадхья-Прадеш) ранним утром 3 декабря 1984 года, повлёкшая смерть по крайней мере 18 тысяч человек, из которых 3 тысячи погибли непосредственно в день аварии, а 15 тысяч — в последующие годы. (Википедия)