Трудный день

Трудный день.
Подполковник перевернулся на левый бок, открыл глаза и сквозь сонную пелену посмотрел на циферблат будильника. Тот показывал без одной минуты шесть часов утра. Секундная стрелка неумолимо и быстро приближалась к полудню. Через мгновение будильник ожил, затрепетал под взглядом подполковника и неистово затрезвонил, возвещая о начале нового рабочего дня. Зашевелилась под одеялом только что крепко спавшая жена подполковника.
- Ванечка, вставай дорогой, – в полусне прошептала она, и повернувшись на другой бок, снова провалилась в сон.
Волевым усилием подполковник выбросил себя из нагретой постели, отыскал забившиеся под кровать тапки, и наконец, встал. Почесывая зад, он тоскливо посмотрел на щель между непроницаемыми спальными занавесками – оттуда сочился молочный свет петербургского летнего утра.
Прежде чем отправиться на кухню, подполковник заглянул в детскую: там в двухъярусной деревянной кроватке почивали его мальчишка – младший, и девчонка – старшая. Дети, вразнобой посапывая, мирно спали. Подполковник поцеловал каждого в головку и на цыпочках, морщась от скрипа старого паркета, удалился, тихонько затворив за собой дверь.
На кухню он отправился, не одеваясь, в одних только шортообразных трусах с лукавым зайчиком на фасаде. Толсто нарубив варёную колбасу, разложил её на хлеб, выжал в кружку чайный пакетик, и включив стоящее на подоконнике радио, уселся трапезничать.
По радио шли новости, и диктор спешно, но выразительно рассказывал:
- На Украине мэр областного центра, вымазавшись свиным дерьмом и облепив себя куриными перьями, прошествовал по главной улице города, в голос и довольно музыкально исполняя государственный гимн. Этим одиночным и безусловно креативным флешмобом он хотел обратить внимание киевских властей на проблемы местного животноводства.
«Вот ведь уроды они там на Украине», – подумал подполковник. А диктор продолжал: «Этой ночью гонки так называемых стритрейсеров закончились трагично. В результате аварии, произошедшей на скорости двести километров в час, молодой мужчина, бывший за рулем автомобиля Mazda, и две девушки, находившиеся в салоне, погибли. По последним данным, все они были пьяны и находились под воздействием психотропных препаратов. Погибший мужчина является сыном одного из московских бизнесменов».
«Туда щенкам и дорога», – подытожил подполковник, опрокинув в себя остатки чая. Новости по радио кончились, и началось обсуждение их экспертами. В ванную радио он прихватил с собой.
- Малолетние идиоты! Куда смотрят их родители! Вот, наши слушатели уже вспомнили Сталина…, - перекрикивал диктор шум льющейся воды и шорох зубной щетки в ванной комнате подполковника.
- Вы тоже уроды! – разбрызгивая зубную пену, вслух вскричал он и выключил радио.
Стоя под хилым потоком, подполковник смотрел на голубой огонь в газовой горелке и думал об идеальном устройстве общества. Поскольку он не вещал с трибуны, не писал публичный текст и даже не снимал видеообращение для youtube, а просто стоял под душем и размышлял, он не подбирал слов и не заботился о логичности своих мыслепостроений. Он размышлял сухо и отрывисто, как служилый человек, в рамках привычного ему терминологического аппарата. К сожалению, этот терминологический аппарат не годится для печатного слова, а потому придется пояснить представления нашего подполковника, не влезая в его намыленную дегтярным шампунем голову.
Человечество для нашего подполковника, служащего в отряде мобильном особого назначения, делилось на две основных подгруппы: гражданские и служилые. К последним относились не только сотрудники силовых ведомств, но и все бюджетники, и вообще люди, занятые общественно полезными профессиями, такими, например, как врач или машинист электропоезда. Людей этой подгруппы он уважал, а вот принадлежащих к первой подгруппе, особенно всяких креативно-вольно-занятых и коммерсантов, он, по старой, советской еще, привычке, считал трутнями, паразитами, мошенниками и вообще, особо опасным контингентом, которого по его разумению лучше бы и не было.
Демократию и гласность подполковник не любил, справедливо полагая, что никакой демократии и гласности в реальности не существует, а есть слабо контролируемая, беспорядочно устроенная и безмозглая масса, непрерывно создающая проблемы государству и лично нашему подполковнику. Впрочем, государство он тоже не любил за излишние вольности, предоставляемые им контингенту, а также за узду, которой государство крепко держало его, не позволяя хотя бы «на месте» организовать порядок так, как понимал его подполковник. Однако о том, чтобы уйти в ЧОП, не могло быть и речи.
А любил он только детей своих и немножко жену за то, что она их ему родила.
Мысли нашего подполковника, когда он уже вылезал из чугунного таза, зачем-то называемого ванной, перескочили с идеи всенародной упорядоченной службы на детей, в коих были сосредоточены его главные надежды. Девочка уже успела сделать успехи в игре на скрипке, и подполковник всерьез надеялся осенью отдать её в колледж при Консерватории Римского-Корсакова, а мальчишка был еще слишком мал, чтобы планировать что-то определённое, но подполковник лелеял мечту об учёбе сына в академии Генштаба. «Будет, как и батя, слугой государевым, но на чистой, умной работе», – думал он и улыбался этой думе.
Наконец, одевшись, и не без любования оглядев себя в зеркале (он любил себя в форме), наш подполковник снял с гвоздя в прихожей ключи от новенького “УАЗ-Патриот” и тихо, сберегая последний час сна своих милых, вышел из квартиры и отправился на работу.
***
Около пятнадцати часов того же дня, в нескольких кварталах от квартиры подполковника, Евгений Петерсон, стоя в тени стеклянно-бетонной махины, в которой располагался офис его «ООО» и поигрывая на пальцах ключами от, неделю назад купленного, Porshe Cagenne, стоявшего неподалёку, презрительно морщась, делал вид что слушает оправдания своего коммерческого директора. Сам же в мыслях был уже за городом, в элитном коттеджном посёлке, где был арендован роскошный дом с прудом, и ожидалось несколько дней приятнейшего отдыха.
- Евгений Викторович, но ведь такой контракт, я думал о умножении прибыли компании, – оправдывался и ластился наёмный директор как нашкодившая чихуа-хуа.
- Индюк тоже думал, да в суп попал! Теперь просрочка платежа и суд! А всё потому, что ты не удосужился проверить контрагента! – с нескрываемым отвращением и скрываемым садизмом отвечал Евгений.
- Да как же, ведь Любочке были отправлены реквизиты, – он посмотрел на спутницу Евгения, как обречённый на смерть и ещё верящий в чудесное прощение преступник смотрит на судью после произнесения им приговора.
- Никакого письма я не видела, – включилась в разговор белоголовая красавица, – а если бы и видела, то с чего бы мне этим заниматься? – закончила она, сняв с прелестного личика стильные солнцезащитные очки. Наёмный директор от её слов готов был заплакать.
- Любочка права, ты нет, иди разгребай своё дерьмо! – отрезал Евгений, и приобняв свою помощницу и любовницу за талию, неспешно и вальяжно направил пару к машине.
Наемный директор не решался больше говорить, но как только начальство показало зад (у Евгения мощный, спортивный, у Любочки кругленький, аппетитный) посмотрел на них долгим, полным ненависти взглядом. Так смотрит хронический двоечник на учительницу, которая не знала, что в этот раз он действительно старался, и по привычке влепила ему кол…
Евгений Петерсон был тридцатилетний бизнесмен средней руки, своим восхождением обязанный связям батюшки, который был таким же среднеруким чиновником городского муниципалитета. Был он человек не злобливый, не глупый, не примитивный, но в жизни всё ему уже было понятно, а собственной персоной он был доволен.
- Письмо то с реквизитами было? – спросил Евгений у Любочки, когда они уже сели в машину.
- Было, я не проверила, а он не напомнил, – она лукаво-извинительно посмотрела на него, затем глазки её замаслянились, и она продолжила, – покарай меня! Евгений засмеялся.
- Обязательно покараю! Сегодня, завтра и послезавтра буду упорно заниматься твоим воспитанием!
От поворота ключей в замке зажигания машина сочно заурчала, включилось радио, и прежде чем Евгений успел переключить на канал с электронной ритмичной музыкой, диктор успел сказать:
– В Бразилии обездоленные жители фавеллы прорвали полицейский кордон и до подхода национальной гвардии успели полностью опустошить один из элитных районов Рио-де-Жанейро, сообщают о многочисленных пострадавших…
Евгений нажал педаль газа, и дорогой автомобиль выкатился с парковки на дорогу, заняв место в традиционной здесь пробке. Ехать нужно было пару часов, настроение было прекрасное – философское.
- Вот Вася (так звали провинившегося наёмного директора), хороший исполнительный мужик, но не творец, не демиург, низкого полёта человек, – начал Евгений, – старается, пыжится, но выше себя не прыгнуть.
- Ага, сурово ты его сейчас отделал, – отвечала Любочка, – что, там действительно всё так серьезно?
- Да нет конечно, совсем пустяк, но видишь ли, у меня есть дурная привычка мерять людей по себе, и меня дико бесит раз за разом обнаруживать это, в общем-то естественное, неравенство человеческих способностей, – самодовольно заявил Евгений и продолжил, – Был такой итальянец Парето, экономист кажется, так вот он выявил закон природы, по которому выходит, что двадцать процентов населения являются эффективными творцами, а остальные восемьдесят – балласт, который творцы вынуждены тащить в прогресс на своём горбу. Я реалист, и даю себе отчёт в действительности, в которой я демиург, а Вася – исполнительный балласт, и это непоколебимая истина. Зря я, наверное, так нажестил с ним. 
Любочка положила ладонь на колено водителя, и поглаживая его все с тем же маслянистым блеском в глазах, спросила:
- А я к каким принадлежу?
- Ну конечно к творцам, моя хорошая! – воскликнул Евгений, подумав, что и она балласт.
- На самом деле общество всегда было устроено справедливо, – спешно продолжил он, чтобы любовница не успела подслушать эту последнюю мысль. – Деньги и власть сосредоточены в руках сильных умом и духом двадцати процентов, и это совершенно правильно! Из остальных восьмидесяти иногда тоже выходят творцы, и тогда слабейшим из двадцати избранных процентов приходится уступить им место и пасть в большинство! И на этом принципе держится мир! – с почти религиозным рвением закончил мысль Евгений.
В этот момент они медленно приближались к светофору перед широким перекрестком. Пользуясь вынужденным замедлением транспорта, к машине Евгения подошла попрошайка с табличкой в руках, на которой было написано – «У меня девять детей. Нам нечего есть. Подайте Христа ради».
День был жаркий, и чтобы порадовать себя ветерком, Евгений оставил приспущенными передние боковые стекла. Попрошайка подошла со стороны Любочки и почти просунула голову в салон. У неё было почерневшее от солнца лицо и впалые отупелые глаза.
- Нет! – истерически и как-то по-деревенски закричала Любочка. – Уйди! Нечего нищету плодить!
Когда машина тронулась, и попрошайка исчезла из виду, Любочка еще несколько минут зачем-то вытирала и без того чистые холёненькие ручки о влажную салфетку. Евгений хохотал.
- Чего ты так остро реагируешь? – сквозь смех спросил он.
- Ненавижу этих нищих, – с чувством отвечала Любочка, – нарожают в грязи, потом побираются!
- Ну, – довольный возможностью продолжить свою философию на наглядном примере, протянул Евгений, – нищие да убогие маргиналы есть необходимость, от которой никуда не денешься. Всегда найдутся пять процентов совершенно лишних людей, которые не желают работать, а предпочитают побираться и разбойничать. В наш гуманный век их как раньше не вешают, а потому смирись ради человеколюбивого господина Гуманизма! – со смехом сумничал Евгений.
- Ненавижу гуманизм! – вполне искренне прорычала Любочка.
Машина приближалась к светофору, и Евгений рассчитывал на следующем зелёном преодолеть опостылевший перекрёсток. Перед ним стояла старая ржавая газель с игривой надписью «нано-фура» на задних дверях, а в левой полосе с Porshe поравнялся тонированный микроавтобус. Евгений в ожидании светофора лениво взглянул на переднего пассажира микроавтобуса, видного через окошко в двери, и вздрогнул от его гневного взгляда и от того, что тот держал в руках рацию и что-то кричал в неё.
Евгений не был знаком с нашим подполковником и потому не узнал его, однако же кричащим что-то в рацию пассажиром микроавтобуса был именно он.
Вдруг Евгений услышал хлопок и тут же залился кашлем от перцового газа, мгновенно заполнившего салон автомобиля. Истошно завизжала Любочка.
- Где оружие, блять!
- Нет никакого оружия.
- Раздвинь ноги, блять!
- Голову опусти, сука!
- Где оружие, говори, мразь!
- Нет никакого оружия!
Несколько чувствительных ударов ногой заставили Евгения не думать ни о чём, кроме предельно быстрого и точного выполнения приказов невидимых, из-за заливших глаза слёз, полицейских. Любочка продолжала визжать.
- Заткни эту суку, блять!
Любочка затихла. А еще через мгновение любовников затащили в тот самый микроавтобус, и больно заломав руки за спину и намертво скрепив их наручниками, бросили на пол.   
- Молчать, блять! – услышал Евгений приказ оставшегося охранять их бойца. Посредством частого моргания он пытался прозреть и лихорадочно думал о том, что же произошло. Любочка голоса не подавала, но лежала тут же, и Евгений чувствовал острый запах мочи, исходивший от неё.
***
Подполковнику только что сильно не повезло – его группа захвата взяла такую же как у бандитов, но не ту машину. Ненавистные, но невинные мажоры томились в кузове микроавтобуса, а Porshe настоящих преступников пока не было видно.
Омоновцы спешно убрали Caqenne Евгения с дороги и снова затаились в засаде. На этот раз подполковник решил лично участвовать в штурме, чтобы избежать еще одной позорной ошибки. Кто-то из товарищей протянул ему бронежилет, и он машинально надел его, сосредоточенный на задаче.
Наконец, ожидаемый автомобиль показался. Подполковник скомандовал и первым бросился на штурм.
Здесь стоит вспомнить, что иные преступники отличаются нечеловеческим чутьем на облаву, и подобно матёрому волку, предупреждают её и уходят от преследования. Один из бандитов оказался таким матерым, и когда его товарищи корчились от перечного кашля, он успел выпрыгнуть из машины, и отстреливаясь, побежал от погони между застрявших в пробке автомобилей. Прежде чем его опрокинул на дорогу меткий выстрел в голову одного из полицейских, бандит успел попасть точно в грудь, в то место, где под рёбрами билось сердце нашего подполковника. Одетый машинально бронежилет спас его, остался лишь не стоящий упоминаний синяк, но осознание прикосновения смерти бетонной плитой вдавило нашего подполковника в асфальт, на который он упал в момент ранения. Лица милых калейдоскопом пронеслись в его голове, он явственно услышал тихий шепот костистой старухи.
ОМОН заканчивал свою работу, каждый боец знал, что ему делать. Подполковник вспомнил о мажорах в микроавтобусе и их разбитой машине. Дьявольская мысль избавиться от проблемных свидетелей промелькнула и исчезла в голове подполковника, попираемая буквой закона.
- Здрасьте, – сказал он уже не лежащим на полу, а сидящим на местах для бойцов гражданским.
- Как вас зовут?! Это беспредел! Я буду жаловаться! Вы лишитесь должности! Раскудахтался было Евгений. Обмочившаяся Любочка сидела молча, скрывая под струящимися к полу крашеными волосами испачканное грязью с пола и потёкшей тушью лицо.
- Имя своё я вам сообщить не имею права. От лица Министерства внутренних дел приношу вам извинения. Теперь можете быть свободны, – пресёк словоизлияния Евгения подполковник, и потеряв к гражданским всякий интерес, переместился на водительское сидение.
- Валите давайте! – поторопил гражданских боец.
Евгений и Люба вышли из микроавтобуса и ошалело смотрели, как в него затаскивают повязанных, хрипящих от боли, окровавленных преступников. Чуть в стороне в машину скорой помощи медики с шутками-прибаутками грузили безголовый труп. На обочине через перекрёсток стоял Caqenne Евгения с огромной дырой в водительской двери.
***
Отвратительный, сумасшедший день завершался. Отправив Любу на такси домой, Евгений несколько часов звонил всем знакомым из салона своей раскуроченной тачки и пытался найти управу на «этого борзого мента». Поняв, что ничего не выйдет, навсегда разругавшись с несколькими друзьями, на помощь которых рассчитывал, он решил на время смириться и заняться более насущными делами. В первую очередь, нужно было пристроить машину, а во вторую, он всё же хотел, пусть один, но таки отправиться в арендованный коттедж.
Когда жаркое дневное солнце сжалилось и превратилось в ласковое вечернее, ныряющее в вате белых облаков, Евгений добрался до автосервиса, в который эвакуировали его несчастный Porshe. Обсудив все дела с сотрудниками, пожаловавшись им на беспредел силовиков, обнаружил в себе полное изнеможение и решил на часок отложить поездку за город, и выпить пивка в кафешке при автосервисе. Вывеска гласила, что кафе называется «Оливка».
Велико было удивление Евгения, когда, войдя в кафе, он обнаружил за одним из четырёх столиков того самого подполковника, который несколько часов назад принес ему такие грубые извинения от лица МВД. Только теперь он был в гражданской одежде и выглядел простым, разве что спортивным и подтянутым, мужичком. Не знай Евгений, кто это – подумал бы, что отставной военный. Подполковник был грустен и задумчив, пил пиво медленно, но жадными глубокими глотками.
- Добрый вечер, – поздоровался Евгений, подсаживаясь без спросу.
- Не узнали меня? – спросил он на недоуменный взгляд подполковника.
- Ааа, вас и еще девчонку мы сегодня случайно потрепали, – вспомнил подполковник, – ну как там ваши угрозы? – усмехнувшись одними губами, в свою очередь спросил он.
- Похоже, нет на вас управы, по крайней мере у меня, – ответил Евгений и разом влил в себя полбутылки пива.
 - Иван, – неожиданно представился захмелевший уже подполковник и протянул собеседнику свою огромную шершавую пятерню для рукопожатия.
- Евгений, – представился Евгений, пожимая руку недавнего обидчика.
- А вот у бандитов, которых сегодня брали, на меня управа была, чуть не убили, броник спас, – рассказал Иван, похлопав себя по тому месту, где был синяк от пули.
- Да, мне тоже было показалось, что завтрашний день уже не увижу, – отвечал на это Евгений.
- Ну, выпьем за наш второй день рождения, – теперь смеясь и глазами, предложил подполковник.
Они еще некоторое время сидели, почти не разговаривая и думая каждый о своём. Потом Евгений вызвал такси, и вежливо попрощавшись, поехал наконец в свой коттедж. Когда садился в машину решил, что в суд подавать не будет – не хочется.
В арендованный дом приехал уже ночью и сразу бросился спать. А утром, искупавшись в пруду, он радовался загородной свежести и своему одиночеству, на душе было отчего-то светло и чисто. Вечером, исследуя дом, нашел подобранную дизайнером библиотеку, а в ней двенадцатитомное собрание сочинений Достоевского. Достал одиннадцатый том, раскрыл его и прочитал заглавие: «Братья Карамазовы». «Почитаем», – подумал он, и прихватив вместе с книгой бутылку виски, отправился в гостиную, где напротив разожженного уже камина стояло роскошное кресло-качалка. Евгения ожидали еще сутки счастья.
Подполковник же, допив пиво в кафе «Оливка», пешком отправился домой, благо идти было всего две улицы. Дома он собрал всех на ужин, был непривычно ласков и многословен, а ночью любил жену так, как много лет уже не любил.
16.07.2017 г. Пушкин