Цирк

Оставался примерно месяц до моего выпуска из подготовительной группы детского сада, когда однажды дома за ужином папа спросил меня:
– У нас в автохозяйстве в эту субботу организуют поездку в цирк, в Уссурийск. Ты хочешь?
Ха, ещё бы! Что за вопрос? Мог бы и не спрашивать!
– Конечно! – завизжала я. – Ведь я ни разу не была в цирке!
– Хорошо, я запишу тебя завтра в группу.
– А Света поедет со мной?
– Света ещё маленькая! Подрастёт – тогда поедет, – сказала мама.

Я немножко опечалилась. Ей всего два года! Когда она ещё подрастёт! Грустно ехать в цирк с незнакомыми детьми. В своём дворе я была заводилой. Всего нас было четверо, к тому же я была старше всех. А вот знакомиться с другими детьми я жутко стеснялась. Но ясно, что ехать пять часов до Уссурийска и всю дорогу молчать в автобусе мне будет сложно. И отказаться из-за этого от цирка я тоже не могла.
– Пап, а кто поедет из детей, ты знаешь?
– Завтра узнаю, когда буду тебя записывать.

Весь следующий день я маялась предвкушением субботней поездки. До субботы оставалось ещё три дня. Я точно не знала, записал ли меня папа в группу для поездки, но тайна так и вертелась у меня на языке. Так хотелось поделиться новостью с Сашей. С кем же ещё делиться, как не с лучшей подружкой? Но я дала себе слово молчать. Вот узнаю вечером, что папа точно меня записал, тогда и расскажу. Завтра утром. Но тайна так и хотела рассекретиться.

Чтобы мы с Сашей не болтали, когда все нормальные дети спят, воспитатели укладывали нас на тихий час в противоположных концах спальни. Поэтому моей соседкой по кровати была Таня, чернявая девочка с двумя тонкими косицами. Расчёт воспитательницы был точен. Меня с ней ничего не объединяло: она не рассказывала страшных историй про гроб на колёсиках и чёрную комнату, до сих пор не умела читать, совершенно не понимала юмора и, самое главное, не умела складывать из бумаги лягушек, как моя подружка Саша. А значит, и разговаривать с этой Таней мне было не о чем.

После обеда, во время тихого часа я легонько ткнула Таню кулаком в бок:
– Тань!
Она не сразу ответила. Чтобы привести её в чувство, пришлось ткнуть ещё пару раз. Тогда она высунула из-под одеяла взлохмаченную голову и громко возмутилась:
– Чего тебе? Скоро сделаешь мне дырку в боку!
– Т-с-с-с! – я приложила палец к губам. – Чего орёшь? Сейчас воспитательница придёт!
– А чего тычешь? Я вообще-то сплю, – прошептала Танька.
– Ах, спишь? Ну и спи себе на здоровье. Никакую тайну я тебе не расскажу.
Танька была очень любопытной. Она резво села на кровати, глаза её округлились:
– Рассказывай!
– Нет, – решила я держать марку. – Я лучше расскажу её кому-нибудь другому, Саше например.
И я отвернулась к стенке. Скрипнула Танина кровать – она тоже отвернулась. Подумаешь, цаца! Обиделась! Надо было сразу откликаться на зов.

Еле дождавшись окончания тихого часа, я за полдником всё-таки шепнула Саше, что поеду в цирк.
– Везёт же тебе! – улыбнулась Саша.
В отличие от меня, она уже была в цирке и рассказывала мне про воздушных гимнасток, дрессированных лошадок и собачек. После полдника, на прогулке, уединившись со мной около бассейна, где никому и никогда купаться не разрешалось, Саша в который раз поведала мне о необычайно красивых костюмах циркачей. Особенно она восторгалась воздушными гимнастками.
– Понимаешь, они летают под самым потолком. Там такой круглый потолок, называется купол, – взахлёб рассказывала Саша, и я не перебивала её, хотя мне вовсе не понятно было, как потолок может быть круглым.
Саша продолжала:
– Сначала они раскачивались на таких штуках, – она развела в сторону руки, но, видя, что мне ничего непонятно, махнула рукой и сказала: в общем, как бы на качелях, а потом отпускают руки и летают под круглым потолком. И одежда на них вся блестит и переливается.
Я слушала, разинув рот, и представляла гимнасток, расправивших руки, как крылья и порхающих под потолком.
– Там ещё собачки были. Которые умеют считать! – с горящими глазами произнесла Саша.
– Такого не может быть! – не вытерпела я.
– Может! Вот сама посмотришь! – ответила Саша. – Дрессировщик называет пример: от пяти отнять два. И спрашивает собачку, сколько получится. И та лает ровно три раза.
– Вот это да! – восхищённо прошептала я.

Вечером папа пришёл с работы и сказал, что он меня записал.
– Последнее место оставалось в автобусе. Успел! – весело сказал он.
Какое счастье! Я поеду в цирк и своими глазами увижу и собачек, и гимнасток, и дрессированных обезьянок.

Оставшиеся два дня тянулись очень долго. Наконец наступил вечер пятницы. Мама усердно наглаживала моё нарядное платье, я на два раза протёрла свои новые лаковые босоножки бордового цвета. Такими сияюще чистыми они, наверное, даже в магазине не были. Ещё немного – и ими можно было бы пользоваться как зеркалом.

Субботним утром мама проснулась рано и приготовила мне еду в дорогу: порезала хлеб, сварила пару сосисок и три яйца, налила в две бутылки питьё – воду и холодный компот.
– Ты не много ей приготовила? – засомневался папа. – Обедать ведь будут в столовой.
Мама пожала плечами, а я сказала:
– Пап, не беспокойся. Я это до обеда съем.
Родители тихо засмеялись, опасаясь разбудить мою сестрёнку, и вскоре мы с папой вышли из дома.

По дороге папа давал мне последние наставления. Только при этих условиях родители меня отпускают в поездку. Я должна была слушаться самую главную тётеньку, которая с нами поедет, никуда не отходить от ребят, чтобы не заблудиться, а если меня затошнит в автобусе, то попросить эту тётеньку, чтобы автобус остановили и выпустили меня ненадолго подышать воздухом. Вот это последнее было самым невыполнимым условием. Я стеснялась познакомиться с чужими ребятами, какая могла быть речь о том, чтобы о чём-то просить чужую тётеньку?

В общем, в животе у меня всё сжалось, и я подумала, что лучше совсем не стану есть, чтобы меня потом не затошнило. Компания подобралась шумная. Всех детей провожали родители. Когда мы расселись по местам, оказалось, что тётенек две: тётя Нина и тётя Тамара. Одна из них работала в автохозяйстве, а вторая была мамой одного из мальчиков. Они назвали свои имена, но я так волновалась, что меня может затошнить, что всё прослушала.

Автобус тронулся, все замахали родителям руками и оглушительно закричали. И только тогда я подумала о том, как же я до самого вечера проживу этот день без мамы, папы и сестрёнки. Мне стало немного грустно, но в моём воображении уже маячили блестящие воздушные гимнастки, дрессированные обезьяны и собачки, умеющие считать.

Наш автобус «пазик» двигался по трассе «Владивосток – Хабаровск». За окнами проносились леса, поля. Сначала я глазела в окно, стараясь успевать читать названия населённых пунктов на табличках. Но вскоре мне это наскучило, и я обратила внимание на девочку-соседку. Она была немного старше меня и, видимо, совсем не стеснялась, потому что заговорила первой:
– Меня Оля зовут. А тебя?
Я назвалась, и она улыбнулась:
– А ты раньше бывала в цирке?
– Нет. Я первый раз, – сконфуженно сказала я.
Мне стало стыдно за свою отсталость, и я вздохнула.
– Ничего, – успокоила меня Оля, – тут таких много, не ты одна такая.
Я повеселела. Как будто когда ты маешься в одиночестве из-за своей отсталости, – это одно, а быть в толпе отсталых – совсем другое дело.
– А тебе что больше всего в цирке нравится? – осмелев, спросила я.
– Мне? – переспросила Оля. – Мне – конечно, обезьянки.
– Почему обезьянки? – удивилась я.
– Ну, как же! Они такие интересные! Совсем как люди! С ними можно играть, угощать их бананами. Представляешь, они сами умеют очищать бананы!
– Вот это да! Как здорово!
Оля перешла на шёпот:
– Я тебе скажу по секрету вот что: мне родители купят живую обезьянку. Только если я буду хорошо учиться в третьем классе. В этом году у меня три тройки.
Я посмотрела на Олю сочувственно, а она продолжила:
– Ну, это ничего. В третьем классе я не буду лениться и весь год буду учиться хорошо, тогда родители обязательно купят.
Я с уважением разглядывала её, как будто до этих слов не видела. Ничего себе! Из-за обезьянки она весь год будет хорошо учиться!

Мы увлеклись разговором и не заметили, как автобус приблизился к обочине, притормозил и открыл переднюю дверь. Дети завозились на своих местах, загалдели, а особо юркие мальчишки уже оказались у двери. Одна из сопровождавших тётенек встала на верхней ступеньке и, преграждая выход, громко сказала:
– Ребята! А сейчас мы пойдём осматривать лес. Девочки идут со мной и тётей Тамарой, а мальчики – с водителем дядей Мишей отправляются в лесок через дорогу.
– Зачем нам какой-то лес осматривать? – удивлённо сказала я Оле. – Мы ведь можем так в цирк опоздать.
– Эх, ты! – хихикнула она. – Сразу понятно, что ты никуда не ездила группой.
Я пожала плечами, а Оля объяснила:
– Это так в шутку говорится: «Осматривать лес».
– А на самом деле? – встревожилась я.
– На самом деле – до города далеко, поэтому нас здесь поведут в туалет. А мальчики перейдут на другую сторону от дороги. Поняла?
Я кивнула. Действительно, как я сразу не догадалась?

Ребята уже высыпали из автобуса, последними вышли мы с Олей.
Через несколько минут все заняли свои места, и автобус тронулся.
– А что, ребята, знаете вы детские песни? «Пусть всегда будет солнце» знаете? – спросила тётя Нина.
– Знаем, знаем, конечно! – закричали со всех сторон.
– Тогда споём? Если, конечно, дядя Миша не будет против, – и тётя Нина с улыбкой взглянула на шофёра.
– Пойте! Я не против! – разрешил он. – Ещё и подпеть смогу!

В детском саду, для того чтобы разучить песню к празднику, нас заставляли репетировать её каждый день. И каждый раз кто-нибудь выбивался из хора – «портил всю малину», как выражалась наша воспитательница. На удивление наш необычный хор, некоторые участники которого познакомились только сегодня утром, очень стройно исполнил песню.
– Молодцы, ребята! А про Антошку знаете? – лукаво посмотрела на нас тётя Тамара. – Который не хотел картошку копать?
– Знаем, знаем! – раздалось несколько детских голосов.
Тётя Тамара запела, и к ней сразу присоединилось несколько голосов. Оля тоже запела, а потом, увидев, что я молчу, спросила:
– Ты слов не знаешь? Да?
– Я припев знаю, а куплеты плохо, – тихо ответила я.
– Ну, хоть припев подпевай, – шепнула мне Оля.

Когда песню закончили петь, тётя Тамара сказала, что есть хороший способ распознать, что люди голодные. Они сразу начинают говорить о еде.
– Ну, конечно, мы с вами не говорили о еде, а спели. Про картошку. А поэтому через десять минут остановимся и перекусим. Согласны?
– Да! – закричали со всех сторон.

Я беспокойно заёрзала на месте. Все начнут есть, а я боюсь, как бы меня не затошнило, и решила не есть. А вдруг я не смогу удержаться и тоже что-нибудь слопаю?

Когда автобус остановился, все разложили на коленях газеты, куда начали, шурша, выкладывать из сумок еду. Всё пространство автобуса заполнилось запахами колбасы, варёных яиц, пирожков и ещё чего-то вкусного. Оля заметила, что я ничего не достаю, и спросила:
– А ты ничего не взяла с собой? Давай, поделюсь, – и протянула мне бутерброд с маслом и колбасой. Масло расплавилось и свисало по краям из-под куска колбасы.
– Нет, что ты! – отказалась я. – У меня всё есть.

Мне было неудобно объяснять этой почти незнакомой Оле, почему я опасаюсь есть в автобусе, и я тоже вынула из сумки свои припасы. Ничем не замечательная еда в дороге показалась мне необычайно вкусной.
После перекуса настроение у всех улучшилось, и дальше автобус тоже поехал с песнями.

Приближалось время обеда, когда мы въехали в Уссурийск. Это был странный город. Я представляла себе его по-другому. На самом деле, когда мы пронеслись мимо указателя с названием «Уссурийск», по обеим сторонам дороги стояли обычные деревенские дома, как в селе каком-нибудь. Я с удивлением крутила головой. Но по мере приближения к центру дома стали двух- и пятиэтажными, а кое-где и выше.

У огромного круглого здания цирка толпилось много народа, в основном родители с детьми. Но были и группы приезжих детей, такие, как наша.
Перед тем как выйти из автобуса, тётя Нина с тётей Тамарой на два раза нас всех пересчитали по головам.
– Мы за вас несём ответственность! – громко объявила тётя Тамара. – Поэтому держаться всем вместе, никуда от нас не отходить. В антракте в туалет мальчиков сопровождает дядя Миша, а девочек мы. Всем всё ясно?
Ребята подтвердили, готовые уже подтвердить что угодно, потому что от долгого сидения в автобусе нестерпимо болело всё тело. Хотелось побегать.

На улице нас заставили встать в пары и тётя Нина сказала:
– Во время представления нельзя разговаривать, чтобы не мешать другим зрителям и артистам на арене. Всем понятно?
Все закивали, и только после этого нас завели в здание цирка. Мы какое-то время толпились в фойе, разглядывая красочные афиши.

Наконец открылись двери, занавешенные изнутри бархатными шторами, и толпа зрителей хлынула туда. Образовалась даже небольшая давка, нас с Олей оттеснили от группы, но сзади уже наступали на пятки другие зрители, и мы вскоре оказались рядом с тётей Тамарой, которая испуганно пересчитывала нас по головам.
– Идите за мной, – скомандовала она и двинулась вверх по ступенькам.

Кресла в цирке были чудно расположены, совсем не так, как в клубе, где показывают кино. Мы поднялись на несколько ступенек, тётя Тамара остановилась и стала протискиваться вдоль пустого ряда. Мы покорно шли за ней, стараясь не упустить её из вида. Когда все расселись, я заметила, что некоторые дети из нашей группы сидят впереди нас. С ними была тётя Нина. Я стала искать глазами нашего шофёра дядю Мишу, но так и не нашла, потому что заиграла громкая музыка и погас свет. Только на арене был небольшой световой круг, в котором неизвестно откуда взялся мужчина в длинном чёрном пиджаке.
– Этот пиджак называется фрак, – сказала Оля.

Я во все глаза смотрела на арену, где уже начиналось выступление жонглёра. Он искусно подбрасывал маленькие мячики. Сначала мячиков было всего два, потом всё больше и больше. Они летали по ровно очерченному овалу, никуда не падали, что было удивительно. Жонглёр так быстро работал руками, что у меня закружилась голова за ним наблюдать. Когда выступление закончилось, артисту долго аплодировали. После жонглёра на арене появились акробаты, потом фокусник. Весь зал замер, пытаясь понять, как он это делает, что из рукава вылетают голуби. По крайней мере, я думала об этом. Но задумываться долго не пришлось, потому что на арену выбежала его помощница в облегающем белом платье, усыпанном блёстками. Это была необыкновенная красавица с белыми волнистыми волосами. Фокусник велел ей лечь на возвышение, и когда она улеглась, фокусник быстрыми движениями поднял боковые стенки, которые до сих пор болтались, доставая до красного ковра на полу. Эта помощница оказалась в ящике. Оля ткнула меня в бок:
– Смотри внимательно! Сейчас он её начнёт распиливать!
– Что? Он будет человека распиливать? – ужаснулась я.
– Ага, – загадочно улыбнулась Оля.

Сердце моё сжалось, но я не могла не смотреть на арену. Действительно, дрессировщик предложил ещё раз всем убедиться, что девушка в ящике, а потом начал пилить. Я зажмурилась и чуть было не закричала. Вот это цирк! Живого человека распиливает, да ещё такого красивого человека! Я не открывала глаза и ничего не могла увидеть, конечно. Только слушала. Открыла я их только когда весь зал громко захлопал. Оказалось, помощница фокусника была жива и невредима. Она улыбалась и кланялась публике.
– Как же так? – спросила я Олю. – Фокусник же её пилил!
Она хитро улыбнулась:
– На то он и фокусник!

Я сидела ошарашенная, но тут на арене уже появились двое клоунов: один был рыжий, другой белый. Они громко спорили, и рыжему всегда доставалось от белого. Рыжий был бестолковым. Зрители смеялись, а мне было жаль рыжего. Если человек глупый, вовсе не обязательно над ним смеяться.
Когда клоуны закончили свою сценку, все оглушительно захлопали. Я не хлопала. Мне не нравился такой цирк, где один человек обижает другого. И я не понимала, что в этом смешного.

– Когда уже будут обезьянки? – спросила я Олю шёпотом.
– Животные – во втором отделении. После антракта.
Я всё никак не могла простить белого клоуна и даже слегка загрустила, но тут на арену выбежала целая группа гимнастов, одетых в одинаковые сверкающие костюмы. Среди них была лишь одна девушка. Она смотрелась великолепно в облегающем ярко-зелёном костюме, похожем на купальник.
– Воздушные гимнасты! – объявил дяденька во фраке.

Все снова зааплодировали, заиграла быстрая музыка. Гимнасты ходили на руках, делали перевороты («Это сальто!» – шепнула мне Оля), взбирались по канатам, раскачивались на них, летали очень высоко, кувыркались в воздухе. Двое гимнастов стояли на больших тумбах, и от одного к другому, раскачиваясь на канате, летала гимнастка в переливающемся зелёном купальнике. Вот она под медленную музыку стала подниматься по узкой верёвочной лестнице всё выше и выше, пока не оказалась под самым куполом цирка. Гимнастка поймала болтающийся канат, схватилась за петлю на его конце и стала выделывать такие необыкновенные штуки, что у меня в глазах помутилось от страха, что она может сорваться с такой высоты. А ей – хоть бы что. Она, держась всего одной рукой, изображала в воздухе шпагат и разные другие фигуры, названия которых я не знала. Оглушительно затрещали барабаны. Канат стал медленно опускаться, и только я успела подумать, что наконец её жизни ничего не угрожает, как она высвободила руку, перекувыркнулась в воздухе и полетела вниз. Я снова зажмурилась. Зал охнул, но уже через несколько мгновений раздались аплодисменты и крики «браво». Я открыла глаза: гимнастка стояла посреди арены, окружённая юношами-гимнастами, и все они раскланивались и улыбались.
– Здорово, скажи!? – обратилась ко мне Оля.
– Д-да, – запинаясь, проговорила я. – Но очень страшно.

Прозвенел звонок, и мужчина во фраке объявил антракт. Все выбежали в фойе, а оттуда на улицу. Был жаркий день, около киосков с мороженым сразу выстроились очереди. Мы с Олей тоже купили по мороженому в хрустящих вафельных стаканчиках. Наши сопровождающие старались не потерять нас из виду и постоянно пересчитывали наши очумевшие от количества впечатлений головы. Нашёлся наконец и водитель. Оказалось, он всё это время сидел в автобусе. Но мальчиков в туалет повёл. А с девочками отправились тётя Тамара и тётя Нина.
В туалете тоже было полно народу, и когда до нас с Олей дошла очередь, зазвенел звонок.
– Давай быстро – и бежим! Скомандовала Оля и скрылась за дверцей одной из кабинок.
Когда я вышла, Оли там не было. Ни одной из наших тёть тоже не видно. Я выглянула в коридор. Зрители спешили в зал. Наверное, они подумали, что я уже в зале, и поэтому ушли. Не могли же они меня бросить!

С толпой опоздавших я заскочила в первую попавшуюся дверь. Люди начали пробираться на свои места. Я тоже стала подниматься по ступенькам, но когда дошла до своего ряда, то увидела, что все места заняты. Как это странно! Свет уже погас, на арене появился дрессировщик с собачками. Но мне некогда было на них смотреть. Я всматривалась в лица зрителей и не узнавала никого из своих ребят. Вот это да! Куда же мне теперь идти?
– Девочка, что ты здесь стоишь? – зашипел чей-то толстый папаша, сидящий с краю ряда.
– Я не могу своих найти.
– У тебя билет в каком секторе? – спросил толстяк.
– Я не знаю, – пролепетала я.
– Во даёшь! Иди посмотри в соседнем, – сказал он и махнул рукой в сторону другого сектора.
Я спустилась по ступенькам и пошла вдоль кресел к следующему сектору.

Краем глаза я увидела, что собачки подают дрессировщику таблички с цифрами. Какие умные собачки. Но мне надо искать своё место, чтоб спокойно посмотреть на обезьянок. Я снова поднялась по ступенькам и опять не увидела ни одного знакомого лица. Зрители шикали, что во время представления нельзя ходить. А на арене одни животные-артисты сменяли других. Там бегала свинья Хавронья, неслись на лошадях наездники в красивых костюмах, мягких сапогах и высоких белых папахах. Зрители визжали от восторга.

В конце концов, я отыскала свой ряд и своё место. Но это случилось тогда, когда обезьяний дрессировщик уже заканчивал выступление с обезьянкой Жозефиной.
Я села рядом с Олей.
– Ты где была? – накинулась она на меня. – Тебя тёть Тамара всё второе отделение ищет.
– Как ищет? – испуганно спросила я и, наклонившись вперёд, увидела, что кресло тёти Тамары пустует.
– Вот так и ищет! – громко сказала Оля.
– Девочки, имейте совесть! – возмутилась женщина с переднего ряда.

Мы замолкли и я увидела тётю Тамару. Она стояла у входа напротив и крутила головой, стараясь меня найти.
Она пришла, когда представление уже закончилось и зрители стали пробираться к выходу.
– Где ты была? Я чуть с ума не сошла!
– Я вышла. Никого нет. Я пошла в зал.
– Э-эх! Вышла она! Ты пошла в зал, только не в тот вход! Понимаешь?
Я горестно кивнула. Мне было ужасно жаль, что я так и не увидела толком выступления обезьянки Жозефины.

После цирка мы заехали в столовую пообедать. Тётя Тамара усадила меня с собой за один столик и зорко отслеживала все мои движения. Как будто я специально потерялась!

На обратном пути в автобусе тётя Тамара громко рассказывала тёте Нине, как она меня разыскивала.
Я сидела с низко опущенной головой и думала, чтобы она поскорее всё рассказала и заговорила о чём-то другом. Ребята оглядывались на меня и внимательно меня рассматривали. Хоть бы песню спели опять, что ли. Пялятся, как будто никогда не видели.

– Чтоб я ещё куда-нибудь согласилась везти детей – да ни в жизнь! Мне такой цирк даром не нужен! – торжественно обещала тётя Тамара тёте Нине.

Надо постараться думать о чём-то другом. Я думала об обезьянке Жозефине. Если я буду хорошо учиться, папа мне тоже, пожалуй, купит такую. То-то жизнь настанет! Ведь с ней можно играть, обучать её фокусам, и вообще жизнь в доме с обезьянкой наверняка веселее, чем без неё.