“Иосиф Тойбин – известный ученый-пушкинист XX ве-
ка. Его труды имеют колоссальный индекс цитирования,
его труды об историзме произведений Пушкина хресто-
матийны, и даже на другом полушарии, в Австралии, имя
этого человека произносят с благодарностью”.
Профессор Тойбин был похож… на профессора.Типичный профессор филологии еще той“несовдеповской” формации. – с мягкими манерами,негромким голосом, безупречной речью. Филолог Ленинградской школы, известный пушкинист, он долгие годы заведовал кафедрой литературы Курского пединститута. Впрочем, начальник и организатор из него, суперинтеллигента,был никакой. Сын профессора, друг моей юности, Леня Тойбин, определил его стиль руководства как “анархию”. Впрочем порулить на литфаке всегда было кому – энергичнейшая
Инна Борисовна Драчева справлялась с этой миссией не
только во времена Тойбина.
К его негромкому голосу хотелось прислушиваться, к его
энциклопедическим знаниям золотого века русской литерату-
ры приобщаться, и еще подкупали его детская улыбка, его ув-
леченность предметом и та внутренняя интеллигентность, ко-
торую нельзя сымитировать, сыграть.
Его уважение к женщине было по-старинному церемонным,
и студентки нередко этим пользовались. К примеру, моя по-
друга Ирина Анненкова со своей однокурсницей Зиной как-то
на лекции развлекались тем, что, сидя за первым столом, на-
против Иосифа Марковича, то и дело роняли ручки – то одна,
то другая, а профессор нагибался и поднимал письменные
принадлежности юных нахалок. Это они так проверяли предел
терпения и хороших манер мэтра.
Быт в профессорской семье был под стать его облику –
скромнейшим и интеллигентнейшим. Книги, книги, книги –
классика, специальная литература, энциклопедии, словари,
художественные альбомы… Из предметов роскоши – пиани-
но “Беккер”. Профессор – музыкант-самоучка, в детстве ос-
воил скрипку, а музыкальную школу закончил уже во взрос-
лом возрасте. Один из бывших тойбинских студентов, став-
ший впоследствии заместителем министра просвещения
РСФСР, Дмитрий Забродин, приехав из столицы в Курск, по-
желал выразить почтение своему учителю и был потрясен не
изменившейся с годами скромностью обстановки профес-
сорской квартиры.
А уж книжные стеллажи и шкафы полны были уникальны-
ми изданиями и книгами с автографами громких мировых
имен в литературоведении: Дмитрия Лихачева, Юрия Манна,
Лидии Гинзбург, Ираклия Андроникова, норвежца, профес-
сора русской литературы Университета Осло Гейра Хьетсо,
учителя, научного руководителя и наставника Бориса Эйхен-
баума…
Много старинных раритетных изданий. Огромное количест-
во словарей, энциклопедий, художественных альбомов. Рари-
тетныеизданияПушкина,коллекцияминиатюрныхкниг…Среди
собраний сочинений была и огромная библиотека приключе-
ний. Профессор Тойбин понимал, что этот жанр формирует и
воображение, и целеустремленность, и хороший романтизм у
детей, да и самс удовольствиемперелистывал любимых авторов. В доме была и замечательная фонотека, в основном классика, и очень много скрипичных нот.
…Он родился в Белоруссии, в семье, где у обоих родителей
(неслыханная роскошь для еврейского местечка!) было выс-
шее образование. Отец – учитель, мать – провизор.
Профессор Тойбин и война… Какие несообразные понятия.
Хрупкий мальчик с плохим зрением, студент-филолог – и
ЭТО!.. Сразу вспоминается Рождественский – “На земле без-
жалостно маленькой…”: “Автомат ему выдали маленький. Са-
поги ему выдали маленькие. Каску выдали маленькую и ма-
ленькую – по размерам – шинель…”.
Он всегда считал войну самым страшным, противоестественным в человеческой жизни и не любил о ней рассказывать.
Из-за проблем со зрением Тойбин призыву не подлежал. Он за-
писался в ополчение, потом служил во фронтовой газете
(Иосифа Марковича определили в дивизионную газету
“Красное знамя” 11-й стрелковой дивизии. А ведь военные
корреспонденты рисковали жизнью не меньше, чем бойцы!).
Был ранен, обморожен, обгорел, лежал в госпиталях…
Награжден медалью за оборону Ленинграда. След от войны
остался. Иосиф Маркович тяжело болел астмой всю
оставшуюся жизнь. Война отняла близких людей. Отец погиб
во время Холокоста в Белоруссии, брат Гавриэль – на
фронте. После госпиталя Иосиф приехал к сестре Суламифи
(по-домашнему – Шуре) в эвакуацию повидаться, но разми-
нулся с ней на несколько дней. Его ждала записка: “Ушла на
фронт”. Слава Богу,Шура дошла до Победы.
Известие о войне застало его в Публичной библиотеке. Ио-
сиф Тойбин учился тогда на 4-м курсе в Ленинградском уни-
верситете. Курс его был ускоренным: уже осенью 41-го он и
его однокурсники закончили учебу. В комнате студенческого
общежития их было 6 парней. В живых остался он один. На
снимке – все как один, очкастые интеллигентные мальчики –
“ботаники”, книгочеи…
В нынешнем году в газете “Городские известия” вышла ста-
тья молодого филолога Алены Миронюк “Он тоже в “Бессмерт-
ном полку”. Как хорошо, что в вузе помнят их, рядовых солдат
войны, хранят их воспоминания. Позволю себе рассказ сына об
этой странице в жизни Иосифа Тойбина перемежать с выдерж-
ками из материала той, которая по возрасту не застала профес-
сора ни в родном вузе, ни на Земле вообще. Сначала студенты
были на оборонных работах под Ленинградом, как особый стро-
ительный отряд, потом их перевели в ополчение и перебросили
в район Карельского перешейка, а в конце сентября, когда нем-
цы блокировали Ленинград,парней определили в действующую
армию. Ночью погрузили на баржи и по Неве переправили в
Ораниенбаум.
Из воспоминаний Иосифа Марковича Тойбина:
– Меня очень остро, очень сильно тогда поразил контраст:
эти яркие багряные клены в Ораниенбаумском парке, закат с
его светлой острой яркой красотой, волны Финского залива в
солнечных бликах и здесь, рядом со всем этим, смерть. На бе-
регу залива стоят сказочные дворцы, а внутри них битые стек-
ла, битые зеркала и трупы. Особенно много было трупов лоша-
дей…
…В историю Великой Отечественной войны этот город, ны-
не Ломоносов, вошел как “Ораниенбаумский пятачок”…
Стояли лютые морозы, а у солдат не было ни полушубков,
ни валенок. Они воевали в шинелях и сапогах. Часть, в которой
он служил, должны были отправить на переформирование в
Ленинград. Бойцов переправляли по замерзшему Финскому
заливу на баржах, где вместе с ними находились и орудия, и
лошади. И вот на середине пути трос, который связывал баржу
с основным ледокольным судном, оборвался. И они вдруг ос-
тановились, причем напротив берега, занятого немцами. Око-
ло 15-ти километров бойцы шли под обстрелом по скольз-
кому льду,неся на себе материалы политотдела.
А в Ленинград они попали в разгар блокады, в декабре.
– Мы на себе попробовали все, что было связано с холодом
и голодом,начались болезни, связанныес дистрофией,не бы-
ло даже воды, ее заменял снег, – вспоминал Тойбин. – При пе-
ревозке через Ладожское озеро я ослабел так, что не в состо-
янии был залезть на грузовик,3 раза срывался.
Получив тяжелый ожог, Тойбин попал в госпиталь. Больной
и ослабевший, он никак не шел на поправку. Вернувшись на
фронт, снова заболел воспалением легких. Победу встретил в
Ленинграде. И снова учеба.
…По распределению после ленинградской аспирантуры и за-
щиты кандидатской диссертации в 48-м году Тойбин попал в
Курск.Через какое-то время его отзывали на работу в Пушкинский
дом, но Тойбин уже прижился в Курске, женился на очарователь-
ной медичке Симе (близняшки Сима и Рива были красавицы, это
свидетельствуют все очевидцы),и еще его увлекла драматургия–
он стал писать пьесы. “Дорогой правды” называлась его пьеса из
жизни Щепкина. Правда, мягкий, интеллигентный Тойбин выбрал
неудачного соавтора – тот просто украл у него эту пьесу.
Столь невинная и безопасная тема как “Пушкин” однажды
все же подвела Тойбина, вернее, подвел (как и многих) в те глу-
хие годы пресловутый пятый пункт. На фоне дела врачей раз-
вернулась борьба с космополитизмом, в том числе и в идеоло-
гии. К чему придрались – теперь уже никто не помнит. Но были
и обструкция в Союзе писателей, и заседание кафедры лите-
ратуры, где проголосовали за “осудить”. Это было потрясени-
ем – Иосиф Маркович ушел в себя.
Его не сразу утвердили доктором наук. Хотя диссертация
была блестящей. Семь или восемь заседаний! Он уже отчаял-
ся – 15 лет жизни! Причина была все та же, нелепая в своей не-
логичности, но типичная для своего времени: “Опять еврей-
пушкинист! И так все пушкинисты – евреи…”. Пока не пришло
гневное письмо с подписями главных светил филологической
науки, где первой стояла подпись академика Лихачева. Только
тогда утвердили. “Тема историзма в творчестве Пушкина 30-х
годов” – название той докторской.
Знания профессора Тойбина были энциклопедическими.
Несмотря на “анархический стиль руководства” Тойбин много
сделал для укрепления кадров кафедры литературы. По его
приглашению приехал в Курск любимый многими студентами
70-х доцент Владимир Васильевич Тихомиров. Тойбин очень ценил своих коллег, очень уважительно относился к Инне Борисовне Драчевой, Галине Викторовне Такшиной, Борису Николаевичу Баланенко, Исааку Зельмановичу Баскевичу,Юрию Ивановичу Юдину, Георгию Евгеньевичу Голле,Арону Залмановичу Раскину,Андрею Ефимовичу Кедровскому, Александру Николаевичу Иллиади, Александру Тимофеевичу Хроленко, Нине Павловне Баранчиковой, Владимиру Константиновичу Лотареву…
И коллеги его ценили и очень уважают, помнят до сих пор.
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского
языка КГУ Александр Хроленко долго выбирал тему для док-
торской диссертации, пока не осмелился попросить совета у
Тойбина, который был для него большим авторитетом, образ-
цом настоящего ученого: “Как вы думаете, Иосиф Маркович,
эта тема пройдет?”. “Он послушал, посмотрел и говорит: “Зна-
ете, мне кажется, так можно”. И эти два слова “так можно” и
определили мою дальнейшую судьбу”, – вспоминает Алек-
сандр Тимофеевич. Кафедру литературы сейчас возглавляет
тойбинский студент Владимир Криволапов, работают на кафе-
дре Елена Криволапова, Наталья Коковина, Галина Ачкасова…
Блестящий знаток русского языка, профессор Тойбин не-
плохо владел и другими – немецким, французским, белорус-
ским. Знал и идиш, в университете учил латынь и греческий.
Он хорошо знал не только свой период русской литературы
– XIX век, но и литературу XVIII-го века, иностранную
литературу… У него был чистейший русский литературный
язык, мало кто сейчас говорит на таком, да и тогда таких было
немного.
Представить профессора Тойбина в колхозе на сельхозра-
ботах трудно, но, как и все тогда, ездил со студентами на свек-
лу и картошку – в сапогах и с ведрами. У него были сильные
мужские руки.
Абсолютно непробивной, кабинетный человек: квартиру на
Радищева получала его жена, Сима Абрамовна, детский оку-
лист. До того они жили на квартирах, дольше всего в частном
доме наЗолотой.
Мягкость,доброта, милосердность Тойбина проявлялась во
всем: он всегда давал милостыню, всегда готов был помочь лю-
бому обратившемуся за помощью.С состраданием относился к
нерадивым студенткам–он вообще очень жалел женщин.
…В семье была редкая духовная близость, родители и дети
одинаково относились к культурным и человеческим ценнос-
тям. Все проблемы, события переживали вместе. “Он всегда
все рассказывал маме – и хорошее, и плохое, советовался с
ней”, – вспоминает Леонид Тойбин.
Выписывались и внимательно прочитывались все“толстые”
журналы того времени (“Новый мир”, “Иностранная литерату-
ра”, “Знамя”…), все вместе бывали в театре и кино. Леня по-
мнит, как смотрел с отцом “Акваланги на дне” – Иосиф Марко-
вич хотел быть в курсе всего.
Отдыхали тоже вместе, однажды всей семьей путешество-
вали на пароходе по Волге. Дружили с семьей заместителя де-
кана литфака Баланенко, вместе были в Клайпеде. Круг друзей
был профессорским: Татарские, Кедровские, Старобинские,
Ямпольские, Файтельсоны…
Дома Тойбин или писал, или играл на скрипке. Просто ле-
жащим на диване дети не видели его никогда.
Когда Леня с Мариной показали отцу свои стихи, он сказал,
что способностей к поэзии у Лени нет, из тех его стихов он от-
метил только пару двустиший, а Марину за ее стихи похвалил.
Кстати, Марина Тойбина до сих пор пишет стихи, издается, хо-
тя закончила математический факультет в Воронеже и аспи-
рантуру того же профиля в Ленинграде.
Леонид Тойбин:
– Большинство его друзей – друзья юности. Среди них
было много профессоров. Однажды ездил с отцом на встре-
чу его однокурсников: “Приехал Ося с сыном!”. На той встре-
че все были такие веселые, не “академические”.
Папа был молод душой и, как многие еврейские мужчины, не-
равнодушен к женским чарам. Хотя семьянином был примерным
– интерес был чисто теоретическим. Забавно было наблюдать
за его “черняховским романом” – в пансионате Черняховского ему
очень нравилась официантка Таня, и он за ней “приударял”.
Когда Тойбин был еще молодым преподавателем, то очень
нравился студенткам, нередко из какой-нибудь книжки выпа-
дала записка. “Я вас люблю и не могу жить без вас”, – гласила
одна из них. Иосиф Маркович очень удивлялся, как эти записки к
нему попадали.
Иосиф Маркович был остроумен, в хорошем настроении
охотно шутил. Прекрасно танцевал. На одном из юбилеев с се-
строй Шурой (Суламифью) выделывал такие па, фигуры и пи-
руэты, что гости обалдели – такого хореографического таланта
от него никто не ожидал.
Как положено настоящему профессору, Тойбин был очень
рассеян и вообще “царил над бытом”. Однажды пришел на
вокзал провожать в Тбилиси, где служил после института Леня,
его жену Идочку (мою покойную подругу) в разных туфлях –
коричневом и черном. Плохое зрение в сочетании с
рассеянностью делали его трогательным и беззащитным. Когда
Тойбины жили на квартире, воры через форточку украли его
единственный костюм. Больше всего ему было жалко приколотый
к пиджаку университетский значок.
– Папы давно нет, да и то, чем он занимался – не самая вос-
требованная тема, но я недавно нашел в Интернете больше
двухсот ссылок на статьи с упоминанием профессора Тойбина.
Он прожил до обидного мало – всего 68. Леня уверен, что
папу не спасли – это не дает ему покоя до сих пор.
– Если бы все люди были такими, жизнь была бы другой,
– сказал о своем отце Леонид Тойбин.
И, конечно, Леню надо знать – так непосредственен и
искренен он всегда, так честно пытался он вспомнить все
отцовские слабости. Я потом проверяла это утверждение на
других – его коллегах и бывших студентах профессора – и все
с этими словами соглашались. О честности и бескорыстии
Тойбина говорят многие его знавшие. Подарки, взятки –
никому и в голову не приходило предложить их ему. И
вообще, в своей порядочности, доброте и служению делу
профессор Тойбин был просто Дон Кихотом. Бойцом по
натуре не был, но не отступал, когда дело касалось принципов.
Он всю жизнь честно делал свое дело и честно прожил жизнь, в
которой не было ни одного бесчестного поступка.
("Мои куряне", книга первая.)