Кто это и Что это?
Перечитывая, спустя много лет, роман Айрис Мердок «Чёрный принц»:
«Искусство – вещь неудобная, с ним шутки плохи. Искусство выражает единственную правду, которая, в конечном счете, имеет значение. Только при свете искусства могут быть исправлены дела человеческие. А дальше искусства, могу вас всех заверить, нет ничего».
Айрис Мердок ,роман «Под сетью» : «У меня есть своя дорога, и, если я по ней не пойду, она так и останется нехоженой»
***
Годы берут своё, бег Времени неумолим. Во всю - восьмой десяток. И, вспоминая пережитое, невозможно не удивляться неким совпадениям между тем, что «говорили» мои сны и реальностью, меж тем, что предчувствовал и что сбывалось. Правда, до начала 90-х годов минувшего века не придавал особого значения сновидениям и голосу своего внутреннего «я». В своё время, после развала СССР, увлекался хиромантией, физиогномикой, гаданием на картах. Но всегда был предан познанию необычного в нашем бытии, неординарным явлениям. Быть может, тяга к восприятию необычного возникла ещё и оттого, что порой попадал в прелюбопытные ситуации, которые можно соотнести с внезапным, но скоротечным попаданием, скажу так, в искривлённое Пространство либо в иные Временные потоки. Иной раз возникали обстоятельства, что могли привести к серьёзной опасности, к беде, как во время службы в армии, так и впоследствии на гражданке – во время командировок в геологические партии ( когда во время командировки вездеход зимой мог рухнуть в пропасть), и в бесчисленных походах по грибы и ягоды, когда жил в Сибири и на Севере страны. Но всё, слава Богу, обходилось без ЧП. Некоторые из этих запомнившихся случаев – готовый, безыскусный, рассказик.
Мир подсознания и надсознания становится время от времени особо ощутим и осязаем, после того как я перенёс в марте-июне 2001 года «микроинсульт», что даёт о себе знать и по сию пору. Протягивая утром 21 июня 2002 г. редактору газеты заявление об увольнении по собственному желанию, внутренний голос мне сказал, что я теперь работу не найду, и ОН же убаюкивал меня: дескать, так будет лучше, спокойнее, не будешь мотаться каждый рабдень за несколько десятков километров от дома в соседний район. Уже на другой день я смог бы забрать трудовую книжку и расчёт. Однако в ночь с 21 на 22 июня 2002 года хлынуло на Кубань ужасное наводнение. Спустя лишь несколько дней, когда сошла «злая вода», принёсшая разрушения и человеческие жертвы, я получил расчёт. Возвращаясь затем с документами домой, вспомнил, как несколько дней назад в окно междугороднего автобуса заметил символ беды: ровно обрезанная, словно скальпелем, белёсая полоса савана по всему горизонту как бы вбирала в себя всё окрест. И беда пришла в ночь на 22 июня.
Летом 2004 года увидел такую же полосу савана, но ровно в половину меньше, с балкона нашей пятиэтажки. И тогда через сколько-то дней к нам пришла высокая вода, но гораздо меньше позапрошлогодней.
***
А в 2005 году, возвращаясь домой из деловой поездки в Краснодар, увидел в позднем вечернем небе весь наш «Шарик», как бы в развёрнутом плане. Узнал, конечно, и Кубань с её горной перемычкой между Черным и Каспийским морями. Континенты очень медленно, нехотя меняли своё положение. Айсбергами сползали вниз одни массивы облаков, другие, подобно разъяренному быку, крушили тонкую пену малых «стран». Белёсый туман занял среднюю часть России, но по-прежнему жил горный перешеек между морями Черным и Каспием. Что-то невообразимое творилось на Ближнем и Дальнем Востоке. А дома с балкона невидимый мне Планетарный небесный геолог чётко формировал в нашем кубанском предзимье тёмными облаками фигуры известных в прошлом веке личностей: они будто в строю проплывали прямо передо мной. Небеса говорят с нами.
Всё это прелюдия. Будучи христианином, велю в бессмертие души, и давно уверовал в благую весть о реинкарнации души (после исповеди ушедших было в кому людей о потустороннем мире). Прокручивая в памяти записанные яркие ленты сновидений об уходе души в Великое Надпространство многослойных Миров, пытался восстановить эпизоды своих прошлых жизней.
***
Итак…Командировка в далёкий лесной посёлок ставила цель – выяснить причины жалоб лесорубов на недостатки, сковывающие их жизненные позиции, мешающие работать и умаляющие их человеческое достоинство. Предзабастовочная ситуация грозила перерасти в настоящую стачку. По тем временам это было как ЧП. Весь день прошёл во встречах с рабочими и руководством леспромхоза. Поужинав в гостиничке своими припасами, вышел на крыльцо подышать свежим воздухом, полнящимся силой пробуждающихся от зимней спячки сосен, пихты, елей, берёзок. М-м-м! Вкусно дышалось. Вечернее небо оказалось необычайно высоким. Голубой цвет всё ощутимей окутывался растущим фиолетовым шлейфом. Вот замерцали первые высотные светлячки. Едва прилёг в комнате на диван, как веки мгновенно смежились.
Вижу: гористая, лесистая местность. На горушку ведёт тропа. Слышен лёгкий шум морского прибоя, людской говор, угловым зрением скользят крутоверхие крыши домов в долине. Ветер ласково треплет платье, овевая приятным холодком ноги. Вижу носки старомодных туфель. Вот и круглая сторожевая башня, какие строили в прежние времена на Севере Англии: крыша у неё покатая, будто шляпа, поросшая изжелта –зеленоватым мхом, пробивается мелкая травка, кустики, вроде бы, вереска. Прямо передо мной указательный оструганный столбик: налево смотрит заострённая дощечка с надписью варом- нечто вроде слова Log(d?)сh (?); направо, откуда я иду, другая заострённая «табличка» с более длинным названием, в котором помнятся латинские буквы t или f и и. Я в ожидании чего-то или кого-то. Спешу в башню, откуда можно отчётливей увидеть приближающийся корабль. Я так жду его. Радостное предощущение встречи с дорогим мне человеком, моим мужем. Картинка медленно тает. А на «экране» чёткая длинная надпись. Она звучна и певуча. Открываю глаза. В комнате играют ласковые солнечные лучи. Одеваюсь, Умываюсь, одеваюсь, готовлю наскоро завтрак и мысленно произношу это длинное певучее английское слово. Нет в мыслях немедленно записать его, оно сказочным образом вошло в меня, незабываемо. Но память выхватывает эпизоды прошлого непростого дня. Там слёзы женщин, которым нечем кормить детей, поскольку леспромхоз не имеет средств заплатить людям за их работу, гнетёт убогий быт, пустые магазинные полки, ругань остервенелых мужиков на лесной делянке, вечернее бурное собрание работников леспромхоза. А ещё проплывают перед глазами разные отчёты, документы, подтверждающие аховое экономическое состояние предприятия.
И сегодня день пройдёт в сплошной нервотрёпке. Так на деле и оказалось. В гостиницу явился разбитым. Попил чаю с бутербродом и рухнул в постель. Ранним утром на поезд и домой. В вагоне привожу растрёпанные мысли и блокнотные записи в порядок. В городе свои проблемы: по талонам ( ещё та была пора!) многое чего не купить, а детям нужно мясо, хотя бы куриное, значит, надо как-то вырваться на птицефабрику. И студит душу холодный весенний ветер северных широт. О чудном сне в поселковой гостиничке вспомнил где-то спустя неделю. Память удержала его волшебство, кроме того полного певучего слова, которое читалось на память приблизительно так: feinfat (или fari)frisch…
***
Через много месяцев я напросился в тот посёлочек в деловую командировку, в тайной надежде увидеть ещё некий необычный сон. Заурядной оказалась и командировка, а сон просто бесцветным. Лишь дома, в благодатную летнюю пору, пришло новое чудо. Тогда, ночной порой, я будто прошёл через некую незримую ткань: открылась высокая комната, вернее, некое светло-серое пространство с убегающими в бесконечную даль рядами столиков-парт, со склонёнными слегка различимыми фигурками. Послышался приятный мужской голос:
- Перерыв окончился. Приступаем к занятиям.
Я – как бы кругленький шар в плотно-сером платье, а рядом худощавый блондин в сероватом простеньком опрятном костюме.
- А куда после занятий?- спрашиваю у него.
В ответ: - Кто куда хочет, направлений много.
- А кушать когда?- И совершенно успокаиваюсь, услышав на это:
- А зачем? Нам не нужна еда.
Тут возле нашего столика возник в тонкой белой тоге седовласый и с седой бородкой мужчина, ладони его в замке, опущены.
- Долго спала, душа моя. Отдохнула. Теперь за учёбу, - слышу прямо его голос в своей голове; впрочем, подобное общение было и с соседом.
Что-то мне будто подсказывает, что я здесь оказалась не зря, была на то причина. И пока я ещё могу вспомнить, как это было.
Маленький скалистый и покрытый лесом островок. Я стою возле круглого маяка, поросшего мхом. Теплый ветер обвивает вокруг ног юбку, ласкает ноги. Я всматриваюсь в горизонт. Мне приснилось, что сегодня должен приплыть на своем корабле мой муженёк. Я жду его. Он любим, он отец наших девчонок – Жанны, Женевьевы (или Анжелы?) и Жозефины ( или Жульены). Я не помню ничего о той поре, кто нарек их так – я или муж, и не знаю кто из нас француз, а кто англичанин. А быть может, мы были одной национальности. Глубоко, в некой структуре подсознания, отчего-то было впаяно имя императора Франции Наполеона. Возможно, я или супруг были родом или жили некогда в северной части Франции в Бретани (?). Вот и дали французские имена нашим детям. Но этого память моя не открывает. Как не открывает, где и как мы встретились. Но была большая любовь. Я жду. А корабля все нет и нет. Где-то внизу блеет коза, мычит корова. И тут из-за горизонта показались две шлюпки. Они приближаются, в них сидят вооруженные люди. Я знаю, в чем дело. Это наши враги, они не признают нашу религию, а мы не чтим их веру. Они идут убивать нас. Ноги несут меня по тропе в долину, где дома нашего поселения. Уже видна развилка дороги и указатель, одна заостренная дощечка с коротким названием по-английски указывает ту сторону, где раскинулся, наверное, наш городок. Разрывая лёгкие, бегу к поселению. Люди устремляются вниз, в перелесок. Тут и моя мать с моими девочками. Машу им руками, скорее убегайте. По тропе с берега моря поднимаются вооружённые люди. Нарочно замедляю шаг, чтобы их задержать. Мои земляки скрываются из виду. Оборачиваюсь влево. В меня целит из оружия человек в грубом картузе. Выстрел, ужасная боль, левая рука обвисает. Начинаю падать на пожухлую траву. Другой выстрел, пуля бьёт в шею. И я погружаюсь во мрак.
Однако через какое-то время вижу себя как будто в классе, где столы-парты уходят в некую даль. Я как бы в легком тумане, в темно-темно-сером платье цвета предгрозового облака. Рядом сидит худощавый мужчина в сером костюмчике, и облик его тоже размыт. К нам приближается, как бы скользя по воздуху, высокий мужчина в светлой-светлой струящейся тоге, у него серебрятся волосы и борода. Обращаясь ко мне, говорит: «Как долго ты спала, душа моя. Пора браться за учебу». Учитель держит в руках струящуюся светом книгу. Он занимается со мной и с моим соседом. Затем плавно удаляется от нас. Мы с волнением склоняемся над страницами светоносной книги. После она таинственно исчезнет, чтобы появиться на уроке вновь. Узнаю от соседа, что он уже некоторое время пребывает ЗДЕСЬ. Спрашиваю у него, а куда идти кушать и где отдыхать? В ответ: «Нам еда не нужна. А отдыхать и время проводить будешь там, где пожелаешь. Какой надо домик, такой тебе и будет. Можешь гулять в любом саду и с кем захочешь. В свое время все узнаешь». Не помню, сколько продолжалась моя учеба. Однажды я спросила Учителя, а что есть свет? ОН объяснил, и я воскликнула: «О, как это просто! Если бы я это знала на Земле!..» Учитель внимательно посмотрел мне в глаза и ничего не сказал. Наверное, пролетело немало времени. И вот как-то мой сосед спрашивает: «А ты хочешь обратно на Землю?» Не раздумывая, отвечаю: « Конечно, я этого хочу! Но только не в мою страну. Она хоть и маленькая, но в ней люди часто убивают друг друга». Сосед продолжает разговор: « Я тоже хочу на Землю. А знаешь что, давай к нам, в Россию. Это очень большая и сильная страна». Еще сколько-то минуло времени. Однажды мы попросили Учителя отправить нас на Землю. ОН молвил: «Что же, если твердо решили, можно и на Землю отправить». Я обрадовано сказала: «Я бы хотела в Россию». Чуть помедлив, Учитель молвил: «Там тебе будет трудно, душа моя». Я обронила: «Но ведь не так, как в моей стране. У нас часто убивают людей». ОН молча удалился. Сосед обратился ко мне: « А знаешь что, давай на Земле назовем своих детей так: ты – именами моих детей, у меня мальчик и девочка (звать их так и так), а я – именами твоих». «Ладно. Только у меня три девочки, и у них французские имена». И еще минуло Время. И Учитель обратился к нам: «Готовьтесь. Скоро вам в путь, на Землю». Настал-таки этот долгожданный момент. Мы, превратились в две крохотные яркие точки, стремительно летели рядом сквозь мрак куда-то вниз. Потом наши пути разошлись: сосед как бы свернул чуть вправо, а я – влево.
***
Итак, Земля. Реальность. Я – журналист городской газеты, и часто мои публикации появлялись на страницах республиканской прессы. Меня в самом начале восьмидесятых годов 20 века вызвали на стажировку в главную газету республики. Мне бы и писать то, что больше всего удавалось–очерковые материалы о людях. Но хотелось выложиться в статьях на экономические темы, хотя, честно говоря, я серьезные статьи по экономике готовил чрезвычайно редко. Однако надеялся, что потяну эту лямку, все-таки меня стажировали в отдел экономики. Наверное, имея на меня некие виды. Один материал я подготовил в стольном республиканском граде , и напросился в командировку. Меня отправили на несколько дней в неблизкий леспромхоз, где одними из первых в регионе освоили подряд на заготовке леса. Лететь туда на «Кукурузнике» - самолете АН-2 часа полтора или чуть более. Я знал, что завотделом газеты уже обо всем договорился и с руководством леспромхоза (чтобы доставили на автомашине на лесосеку в бригаду лесозаготовителей), и с местной сельской властью–помочь мне с жильём на два-три дня. Кажется, стоял на дворе март. Но в тех северных краях только шла потайка снега, с крыш домов свисали первые сосульки, робко журчали по обочинам дорог первые ручейки, оседали снежные сугробы – все в грязно-серой копоти от выхлопных газов лесовозов и других машин. В первый же день взял интервью у руководства лесопромышленного хозяйства, а на другой, рано поутру, на лесовозе уехал в бригаду. Сразу видно, что ехали на делянку: то там, то тут валялись по обочинам огромные хлысты деревьев, видать на плохо расчищаемой лесовозной трассе часто буксовала техника, и от тяжелого груза иногда водителям приходилось освобождать прицеп, а то и борт машины. И вряд ли эта древесина на обочине попадет на лесоразделочные эстакады. Сколько мне довелось прежде видеть такого гниющего осенью леса в других ЛПХ! Но этот леспромхоз считался одним из лучших и в районе, и в республике. Застал бригаду лесозаготовителей в передвижном балке-вагончике. Ярко пылала печурка, ребята пили ароматный чай вприкуску с сахаром и уплетали белый хлеб с тушенкой. Был перерыв. После первых трех часов тяжелой работы в заснеженной делянке так приятно им понежиться в тепле, перекусить, поболтать. Взяв обстоятельное интервью у бригадира и рабочих, на первом же груженом лесовозе отправился обратно в село. По дороге обдумал, как выстрою статью. Вот пролетели первые десятки километров по тряскому лесовозному зимнику, и совсем незаметно проскочили последние версты к разделочным эстакадам леспромхоза. И там блокнот пополнился записями разговоров с рабочими и мастерами. После вместе с мастером леса отправили в сельсовет. Разговорился с местным председателем совета о проблемах села, расспросил о людях неординарных. Он посоветовал встретиться с пенсионером учителем, ветераном войны: тот собирал материал – по истории этого села. Встреча с ним была интересная, в его руках был огромный материал, который я за короткие часы никак не мог переработать. Речь шла о конкретных людях, работавших там-то и там, получивших за труд ордена или медали, о конкретных трудовых коллективах, но не было того, что газетчики называют интригой, изюминкой. Сказал ему, что я вообще ради интереса собираю всякие интересные и оригинальные истории, в том числе из жизни совсем простых незаметных людей, которые могут пригодиться в работе журналиста. Чуть подумав, он молвил: «Что за село без чудаков? Есть один неприметный работяга. Живет в небольшой деревне, в окрестностях нашего райцентра. Он рыбак и охотник. Никогда отсюда никуда не выезжал, даже не является читателем библиотеки, а рассуждает порой среди близких ему людей о вещах заковыристых. И жёнка его простота – дояркой трубит. А детей своих назвали чёрт те как, на иностранный манер. У них и телевизора нет. Разве радио наслушались». И тут в квартире раздался телефонный звонок.
- Вы уж извините меня, товарищ корреспондент, директор школы звонит, просит кое-что из собранного мной по истории села подготовить к одному мероприятию.
Мы расстались. По дороге в казенную комнатушку, отведенную мне для ночлега, подумал, что неплохо бы встретиться с тем охотником, а вдруг что интересное расскажет о своем житье-бытье. Наскоро с дороги приготовил ужин – порезал колбасу, сыр, настоял чай. И телефонная трель. Звонил председатель сельсовета, предупредил, что завтра на этой неделе будет последний вылет самолета, так как получено штормовое предупреждение – идет метель, словом, непогода. А он мне зарезервировал место в «Аннушке». К полудню я уже был в редакции газеты. Сказал завотделом, что отпишусь после командировки дома. И вылетел к семье еще дневным рейсом. Написав статью про леспромхоз, где выложил начистоту все, что думаю по поводу дутого авторитета и увиденных там недостатков и, отправив ее в нашу столичную газету, занялся своим привычным делом. Словом, я остался работать по-прежнему в своей городской редакции, освещая работу геологов, лесного хозяйства, нефтяников, автотранспортников, промышленных предприятий. А должность была скромная – завотделом новостей, но приходилось многим заниматься, город-то индустриально развитый, с многоотраслевым хозяйством, а газетчиков немного, на каждого солидная нагрузка. Блокнот из той командировки в дальний леспромхоз долго валялся в моем кабинете, а потом как-то потерялся. Много лет спустя, вспомнил о нем, да было поздно.
Работал я тогда руководителем пресс-центра большого профсоюза, насчитывающего около ста тысяч человек - строителей, газовиков, нефтяников. Выпускал ведомственную газету и редактировал одну частную. И нередко встречался с коллегами. Местная братия знала, что я собираю всякую любопытную всячину для частной газетки и при случае мне подкидывали нечто такое-этакое, читабельное. Один из газетчиков посоветовал мне обратиться к Геннадию Т. собкору республиканской молодежной газеты, поскольку он не так давно в командировке откопал любопытный факт про одного охотника и неплохо его подал в «молодежке». Мне повезло, Гена был на своём рабочем месте. Я попросил его показать заметку об охотнике.
- Было дело, но с полгода тому назад,- ответил он. – В командировке, далеко отсюда, собрал кой-какие материалы. Там, к слову, при школе работает неплохой музей по истории села. В общем, встретился по случаю с одним человеком. Ну, всякие там бывалые охотничьи рассказы. И что удивило, никуда из села вообще не уезжал, а своим девчонкам дал французские имена – кажется, Женевьева, Жозефина, и то ли Жульена, или Жанна. Не помню, в общем, этот материал об охотнике – так себе, проходной.
Я обомлел. Ведь именно этими именами – моих детей из той прошлой земной жизни - должен был назвать мой сосед по небесной парте своих детей, если родятся девочки (к моменту встречи с коллегой я уже видел вещие сновидения). А я, как договаривались в школе Занебесья, своим детям дать имена его детей из прежней жизни. Сына я назвал (еще ничего в ту пору не вызволив из структур генной памяти), не раздумывая, тем именем, которое и обещал соседу по парте в Занебесье. Это имя одного славянского князя средневековья как бы вошло в меня на уроках истории, впрочем, как и имя известной в далёкой древности княгини. К слову, дочери намеревался дать имя, которое обещал на небесах тому соседу (к рождению дочки я тоже еще не знал о данном мной слове). Однако жена настояла на своём, дочь назвали так, как она захотела. Правда, истинная правда, я тогда совсем не знал, отчего именно такие имена застряли в моем уме, почему я так отстаивал перед женой свое мнение. «Хватит тебе упорствовать,- отрезала супруга,- я так назвала ее еще в роддоме. А твое любимое девичье имя носит твоя племянница. Не много ли совпадений для двух семей родственников с одинаковой фамилией? Все, я уже решила». С того дня минуло более полутора десятков лет, в течение которых я нет-нет видел четкие вещие сны, рассказавшие о моих прошлых жизнях и вскользь о пребывании в неком Высоком Дальнем Далеке, где был такой славный и умный Учитель. Потому встреча с Геннадием Т. и всколыхнула генную память. Как же невероятно, но факт, оказывается, я много лет назад был, что называется, в двух шагах от того, кто вместе со мной в том невообразимом Дальнем Далеке получал знания от Яснолицего Учителя, а затем - право на реинкарнацию, и летел рядом крохотной яркой песчинкой к Земле.
- Гена, может быть, у тебя есть вырезка из газеты с тем материалом? Или помнишь название села, где живет охотник?
- Знаешь, газеты я не собираю. Был не особо значимый материал, просто несколько любопытных фактов из жизни охотника. После того я написал массу вещей. Не помню. Извини. Мне сейчас будут звонить по делу.
Будто побитый, на ватных ногах, вышел я от него. И впервые подумал вот о чем. Раз мы родились в какой-то стране, стали землянами, так в посмертии нам негоже отказываться от своей земной прежней Родины, как бы трудно там ни жилось. Надо помнить, впаять в свою душу мысль, что после нас на Земле останутся наши дети, они и дети их детей будут помнить о нас, и они кладут, наверное, хоть изредка скромные цветы к месту нашего упокоения. Мы ни в коем случае не должны их оставлять одних, наши глаза с небес должны смотреть, как они живут на этой планете. А если надо, так и помогать, как только это можно сделать из того Предальнего Далека. Стало быть, я невольно стал предателем, предал своих детей из давней позабытой жизни. Оставил их один на один с превратностями судьбы. Прости меня, Родина моей прошлой жизни! Эта моя ошибка занозой сидит во мне. Значит, покинув некогда земную юдоль, и, пройдя шлифовку под началом Высших Сил, если получу право на реинкарнацию, то я уже не вернусь к тебе, та моя давняя прежняя маленькая родина, к детям моих детей из той небольшой страны, где я жил некогда. Простите меня! Мне непременно надо будет думать о нынешних моих детях и детях их детей. Я их отец. Да простит нас Бог за грехи наши. Да благословит ОН нас на дела добрые!
***
Я не ведаю, что это была за планета и в каком измерении. Мы были там люди как люди. Жили, работали, рожали и воспитывали детей. Но все время нам не доставало тепла, все мёрзли. А престижной работой была – самая тяжелая, на лесозаготовках. Потому что можно было брать дрова домой и подтапливать печки. Наше солнце было неярким, тусклым. Все знали, что очень много лет тому назад Верхи планеты вместе с учеными, сливками технократии и своими родными на единственном построенном огромном корабле ушли в дальний космос к звезде, вокруг которой обращалась планета с совсем нецивилизованными гуманоидами, которых ничего не стоило потеснить. Все они уже должно быть теперь на своей новой родине. А мы лишь доживали свой век. Будущего не было. Нашей звезде вскоре предстояло погаснуть.
Ни один луч надежды не осветил нашу жизнь. Все население планеты теперь располагалось в одном городе – в столице. Цивилизация гибла. Что творилось в нашем ближнем и дальнем космосе, знал один человек – астроном- любитель. В его распоряжении была целая обсерватория, где он дневал и ночевал. Однажды по громкоговорящей связи, работавшей в исключительных случаях, астроном сообщил, что ожидается нечто невиданное в нашем маленьком звездном мирке, и просил всех спуститься в огромный подземный бункер, построенный некогда для элиты. Настала полная безысходность. Тут, в надежном герметически закрытом пространстве, хорошо защищенном и оснащенном всем необходимым для автономной жизни, люди могли чувствовать себя в безопасности несколько десятков лет. Лишь бы была цела планета. Многих охватила полная апатия. Я с группой технарей начал осматривать помещения спецхрана. Мы обнаружили стальную дверь, ведущую в просторную комнату со стеллажами, заполненными папками. Те, кто скрылся на звездолете, забрали отсюда, наверное, самое ценное и даже не позаботились захлопнуть дверь. Ниша, где значились записи на спецпленке и дисках, оказалась пуста. Перед нами в рукописях, чертежах, снимках предстала история планеты, расписанная по векам. Мне почему-то попала в руки папка «Словомление злостнонравия…» Включив в небольшом читальном зале слабенькое отопление, мы углубились в изучение самых важных по нашему мнению документов. И через некоторое время мы поняли, что жили в параллельном мире с некой Солнечной системой. А души, отторгнутые оттуда, или одна из оболочек каждой такой грешной души, попадали в этот мир и, спустя определенное время, реинкарнировались. Они и творили здесь историю. А в посмертии, пройдя чистку и мытарства, души любыми путями стремились вернуться на прародину в Солнечную систему, координаты которой выложил перед нами астроном-любитель. Так что планета Земля поставляла нам своих изуверов, а мы им своих, не ведая о том. Из архивных папок мы уяснили, что многие насквозь скверные души с течением многих веков и множества реинкарнаций становились-таки достойными почтения гражданами нашего Млечного Пути, что здесь звался иначе. Почему звался? Терпение.
Итак, писцы исправно вели летопись планеты. С развитием техники появились записывающие аппараты, и фонд дисков полнился от поколения к поколению. Рассказать об истории планеты не могу, память наглухо заблокировала главное, что мы вычитали из рукописей. Вскрылось же со временем в сознании вот что. Наша группа не изучила и пятой части архивных данных, как тот же астроном – любитель сообщил из рубки связи, что оставшиеся компьютеры, регистрируя получаемую с поверхности земли информацию о планете и космическом пространстве, выдали неблагоприятный прогноз: должно случиться нечто, ожидается какой-то катаклизм. И это вскоре произошло: чудовищные силы искривившегося нашего временно - пространственного измерения вырвали планетку из объятий гаснущей звезды. Мы вышли в открытый Космос. Нас охватил и сковал ужас. Пережить его не смог никто. Что сталось с планетой, не знаю.
***
Я был надолго забыт, и просто моя душа где-то спала, отдыхая и набираясь сил для нового возрождения. Другой раз, о котором душа открылась (а затушевано чуть не начисто немало других реинкарнаций), на этой планете Земля я оказался в средние века, наверное, в Датском королевстве либо в Голландии. Я жил в очень приличном городе, где дома сплошь из кирпича с высокими стрельчатыми крышами, покрытыми красно-коричневой черепицей. Кем я там был – не ведаю. Но вот отчетливо всплыло видение. Городская площадь. Вокруг дома той эпохи, спешат по своим делам хорошо одетые мужчины и женщины в длинных платьях, на их головках красуются шляпки. Цокают копытами по брусчатке кони, впряженные в небольшие кареты и повозки. Внезапно вырастает крупным планом полнотелый блондин с аккуратно подстриженными волосами. На нем серебристого цвета рубаха навыпуск. Он поворачивает голову: добродушное улыбчивое лицо, довольное собой и всем миром. Вглядываюсь. Так это же стою на той площади я! Только блондин. Вокруг того меня некая волна радости, словно мне выпала крупная удача. Но в этой жизни прежде мне никогда не доводилось воочию лицезреть той средневековой площади в цивилизованном европейском городе. Да и вообще, я никогда не видел перед собой подобных живых сценок на подобной площади. Выплыла та картинка, запечатленная навеки вечные в волновой голограмме моей души.
***
Великого Мессинга я видел всего раз, очень давно, но вот помнится же. Это был сеанс истинного чуда. Часть нашего батальона, свободную от службы, отправили на автобусах в соседний райцентр на концерт, как тогда говорили, Мессинга. Вызвав добровольцев на сцену, он угадывал их мысленные наставления. На этот раз контактёром провидца был сержант, держа его своей ладонью за запястье, он спустился со сцены и поравнялся с «моим» рядом, моё место предпоследнее с краю. Волшебник намеревался пройти с сержантом именно вдоль нашего ряда. Мы все встали с кресел, чтобы их пропустить. Я во все глаза, что называется, смотрел на него. Опущенная голова провидца внезапно будто встрепенулась, его тёмные, как мне показалось, глаза словно погрузились в мои. Мне почудилось, будто он проник в мою душу. Он отвёл их в сторону по ходу движения. А моё сердце выдало волнение. А после концерта мы до хрипоты в голосе спорили о его выступлении.
Минуло немало лет, и в ночь на 11 марта 2005 года я увидел во сне его образ (вскочив утром с постели, я на сей раз не дал маху и записал в блокнотик увиденное). А сон был «многоярусный» о разном. О мне, о государстве, флаг которого окружен некой бронированной, разграниченной на звенья, огромной чашей. Потом проплыли картинки снова о себе. Они были как из калейдоскопа, и не вселяли большой радости. И вот возникла серая плёнка и бегущая по ней строка: Milda di Dae(i ?)f (e ?)ms. Сбросив сон, помолился, записал сон и это имя: Milda di Daifems. Кто она? Быть может, Milda di Daifems – это я из некой своей прошлой жизни? Или всё это игра мозга?! В средней школе и вузе я учил немецкий, и лишь в армии, на первом году службы, в роте изучал в очень усечённом режиме английский- в тех пределах, что предстояло знать оператору связи. И отчего-то немел перед картой Англии и графством Корк. И что-то шевельнулось неизъяснимое в душе, когда в одной из статей о НЛО увидел английскую фамилию Коркиндейл. Всё это малая толика того, из разряда необычного, что могу поведать вслух.