Аферист

Григорович 2
Склонность ко всякого рода аферам проявилась у Кирилла Веденеева ещё в нежном возрасте. Сам он поначалу думал, что все его проделки не больше, чем розыгрыш. Только в начальных классах школы к Кириллу пришло понимание, что бескорыстное надувательство, не приносящее дивидендов, и афера, как средство получения прибыли, с наименьшей затратой сил и средств, совершенно разные вещи.

В раннем детстве Кирюша был похож на пасхального херувима – пухлый, го-лубоглазый, со светлыми вьющимися волосами и нежным румянцем на щеках. Допустить в нём изначальную порочность было сродни подозрению, что Винни Пух подспудно вынашивает идею при случае подкрепиться своим другом Пятачком.
 
Мама Кирилла, заметив, что сын склонен к полноте, озаботилась его здоровьем, и ограничила его в сладостях. Кирюшу такое поражение в правах не устраивало, и поразмышляв какое-то время над своим бедственным положением, он придумал не сложный способ добычи шоколада и конфет вне дома. Каждый день, дождавшись, когда почтальон разложит часть содержимого своей сумки по почтовым ящикам на площадке первого этажа их подъезда, Кирилл, встав на заранее приготовленный пластмассовый ящик из-под бутылок, при помощи нехитрых приспособлений выуживал журналы, открытки и письма, и разносил их по квартирам (цифры до ста он уже знал).

- Здравствуйте! – чистыми, как родниковая вода, глазами, снизу вверх смотрел он на открывших на его стук дверь хозяев, - нам по ошибке положили ваше письмо (журнал, открытку). Я до вашего ящика не достаю, и поэтому принёс его вам домой. Извините за беспокойство.

Соседи умилялись на «ангелочка», и за редким исключением не одаривали его разного рода вкусностями.
 
Шестнадцатиэтажная «башня», где проживал Кирюша, насчитывала сто двенадцать квартир, и его посещения большей части из них не были слишком частыми.

Родители нередко наказывали Кирилла за излишнюю склонность к шалостям. Чтобы избежать наказания, он прятал очки, или вязальные спицы бабушки, маминой мамы, и тогда отцу с матерью становилось не до него, старушка устраивала сцены, перед которыми блекли кульминационные монологи героев трагедий Софокла и Эсхила вместе взятые. Она падала в «кресла», хватаясь одной рукой за сердце, а обличающей другой, указывала на зятя, и сдерживая рыдания, обвиняла того в желании сжить её со свету. Отец, багровея лицом, бурно реагировал на возведённую на него напраслину, мать разрывалась между двумя одинаково дорогими ей людьми, а Кирюша, пользуясь моментом, проводил ревизию кухонных шкафов, в поисках сладкого. Рассовав трофеи по карманам, он возвращался к взрослым, с искомой вещью в руках:

- Бабуля! Ты уронила свои очки (спицы) под стол (кресло, диван).

Конфликт плавно сходил на нет, но сил для педагогических экзерсисов с нерадивым сыном ни у кого уже не было.
 
Октябрёнком-первоклассником Кирилл небескорыстно помогал отчаявшимся хозяевам кошек находить пропавших питомцев, которых содержал на территории заброшенной стройки в самодельных клетках. К третьему классу к кошкам добавились мелкие собаки, беспечно оставляемые владельцами привязанными у входа в продуктовые и промтоварные магазины.
 
Благодаря живому уму, учился Кирилл довольно неплохо, несмотря на плотный внешкольный график, отличаясь при этом примерным поведением. Бесприбыльно конфликтовать с учителями он считал занятием контрпродуктивным.

Помимо обязательных к прочтению книг школьной программы, с большинством из которых, благодаря своей изворотливости, Кириллу удалось ознакомиться крайне поверхностно, он по несколько раз перечитал от корки до корки только два произведения замечательных советских писателей Ильфа и Петрова – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», найдя в главном герое идейного вдохновителя и родственную душу. Бессмертные афоризмы Остапа Бендера Веденеев цитировал при каждом удобном случае.

 Окончание школы пришлось на начало девяностых годов. Кирилл поступил в «абы какой» институт, и на волне нарождающихся рыночных отношений развил бурную деятельность в стенах альма-матер, за что и был отчислен со второго курса.

Служить отечеству Веденееву довелось в доблестных РВСН. «Увидишь солдата с заметным брюшком, на тоненьких ножках, поклонись ему – это ракетчик!», - говорили изнеженные караульной службой на «точках» старослужащие. Кириллу и это показалось обременительным и он, «не чучелом, так тушкой», но пролез-таки в штаб дивизии писарем.

Народная мудрость гласит: «Рыбак рыбака видит издалека». Вот такого рыболова Кирилл и нашёл в лице начальника одного из продовольственно-вещевых складов, старшего прапорщика Гаврилюка. Освоившись в штабе, Веденеев стал работать с начскладом во взаимовыгодном тандеме. Полезная информация вкупе с чистыми бланками накладных с печатями, со стороны Кирилла, и сытные перекусы в помещении склада от прапорщика, сплотили товарищей по оружию. Ушлый писарчук разработал несколько безотказных схем, позволяющих безнаказанно обворовывать и без того трещащую по всем швам армию. Прапорщик нарадоваться не мог на своего компаньона, правда, его восторги поумерились, когда Кирилл потребовал своей доли в прибыли.
 
- Не борзей, салабон! Не то быстро тебе весёлую жизнь налажу, - встопорщил висячие усы Гаврилюк.

Они сидели на складе, закусывая водку тушёнкой из банки.

- Фи-и… Что за моветон? Вы пошлый пижон, прапорщик. Таких, как вы, Бендер в детстве расстреливал из рогатки. Вы хоть в состоянии выловить из свободного потока своего сознания мысль, что если о наших с вами невинных проказах узнает начальство, степень наказания для меня и вас будет несопоставима? - Веденеев наслаждался неуверенным видом визави…

В то время, когда дембеля перешивали солдатскую форму в парадные мундиры военных министров диктаторских режимов банановых республик, Кирилл готовил к отбытию полуторогодовалую «девятку», которой с ним, оторвав от сердца, расплатился за сотрудничество старший прапорщик Гаврилюк.

На вопрос товарищей: «Что, так и поедешь домой, как чмо?», Кирилл снисходительно улыбался, и многозначительно советовал:

- Делом, пацаны, делом нужно заниматься, а не пошивом костюмов для Марлезонского балета.

В назначенный срок, в половине двенадцатого с северо-востока, со стороны города Костромы, в Москву, на «девятке» неброского цвета, въехал молодой человек. Кирилл Владимирович Веденеев, после прохождения срочной службы, вернулся домой.

Покрутившись с месяц по городу, и оценив перспективы, Кирилл озадачился получением высшего образования. В одном из переходов он купил диплом об окончании Саратовского социально-экономического института, филиала РЭУ имени Г. В. Плеханова.

«Без фотографии, конечно не то…», - покрутил он в руках синюю книжицу, припомнив историю одной незадачливой девицы, погоревшей на том, что собственноручно вклеила в фальшивый диплом своё фото.

Первые деньги на «гражданке» Кирилл заработал продавая «с колёс» за-консервированную в разнокалиберных стеклянных банках воду, «собственноручно заряженную» Аланом Чумаком, но пик популярности экстрасенса уже прошёл, и дело большой прибыли не принесло.
 
Уважая главный принцип Великого Комбинатора чтить уголовный кодекс, Веденеев, ежедневно, словно с полей сражений, получая информацию о бандитских разборках, казнокрадстве и взяточничестве, решил, что в пошедшей в разнос стране, отступление от правил не только допустимо, но даже жизненно необходимо, провернул несколько успешных операций с фальшивыми авизо, и очень неплохо заработал.

Припомнив где-то прочитанный дельный совет Марка Твена: «Покупайте землю — ведь её уже больше никто не производит», Кирилл приобрёл старый дом с участком в посёлке Валентиновка, по Ярославскому направлению Московской железной дороги, и переселил туда бабушку и родителей, еле сводивших концы с концами после закрытия завода, на котором они проработали без малого пол жизни.

Дальнейшая уголовно наказуемая трудовая деятельность Веденеева была не столь впечатляюща, как у подпольного советского миллионера Александра Ивановича Корейко, но для её подробного описания понадобилось бы терпение и целеустремлённость Великого Комбинатора, Остапа Сулеймана Ибрагимовича Бендера Мария бей Задунайского. Подобного гения на пост советском пространстве не нашлось ни в криминальной среде, ни в правоохранительных органах, и Кирилл спокойно и безбедно дожил до своего сорока четырёхлетия.

Времена мистики канули в Лету, и портрет Кирилла, написанный модным художником, не смог перенять на себя следы всевозможных злоупотреблений с лица и фигуры оригинала. Лёгкая пухлость превратилась в одну из стадий ожирения, некогда родниковой чистоты голубые глаза побелели, как у мороженого судака, не отражая окружающего его мира, а от пышной шевелюры остался редкий венчик волос, вокруг основательной лысины. Семьёй Веденеев обзавестись так и не удосужился, и проживал в отремонтированной по высшему разряду, и обставленной антикварной мебелью  родительской квартире в гордом одиночестве.

Времена наступили, если так можно выразиться, более упорядоченные, воровать не перестали, но происходило это организованно, по принципу, «quod licet Jovi, non licet bovi» – «что позволено Юпитеру, не позволено быку». Повинную в краже чиновничью рыбёшку помельче, консервировали со скоростью конвейера, крупные же особи проходили по делу свидетелями, с последующим переводом на не менее хлебное место. Это касаемо госслужащих, а вольных художников, вроде Веденеева, могли по прихоти упаковать в любой момент. Кириллу стало неуютно, и он стал задумываться об иммиграции из презираемой им «дикой» страны, которую он всю свою сознательную жизнь небезуспешно обкрадывал. Словно пиявка, вдоволь насосавшись живой крови, он был готов отвалиться, и упасть в тёплое загнивающее болото цивилизованного Запада. Он стал наводить справки о местах, где беспроблемно и комфортно можно было бы провести остаток своей жизни.

Словно по мановению волшебной палочки на пороге его квартиры появились представители агентства по продаже земельных участков и недвижимости за рубежом. Энергичные молодые люди взяли в оборот растерявшегося от их напора Кирилла, буквально навязав ему свои услуги. Они оставили ему целую кипу буклетов, с фотографиями и описанием домов и земельных участков, предлагаемых на продажу.

Веденеева заинтересовал участок в Греции, на острове Татос. Двенадцать соток плодородной земли, в двухстах метрах от моря, с благоустроенным домом продавали за триста сорок шесть тысяч евро. Примерно такая сумма, скопилась на его счету за все годы его криминально-трудовой деятельности. Кирилл произвёл несложные расчёты, и пришёл к выводу, что если поскрести по сусекам, продать машину и антиквариат, то денег хватит на покупку участка, оплату услуг агентства и поездку в один конец.
 
Проворочавшись ночь без сна, Веденеев с утра позвонил одному из посетивших его молодых людей, и «двое из ларца» появились в его квартире быстрее, чем пресловутая Сивка-бурка перед Иваном-дураком. Они дали ему на подпись плотную стопку всевозможных документов, в которых не разобрался бы человек и с не фиктивным высшим образованием.

Кирилл и мысли не допускал, что его, корифея аферы, мастера безотказных схем по отъёму денег у населения, кто-то попытается, говоря профессиональным языком, развести.

Переведя оговоренные суммы на указанные в договоре счета, он получил документы на дом и участок, попрощался с родителями, поручив им сдать квартиру в наём, и на следующий день, рейсом авиакомпании Aegean Airlines, вылетел в Афинский аэропорт имени Элефтериоса Венизелоса.

Смутные сомнения его начали терзать, когда по прибытии на остров, таксист привёз его в безлюдное скалистое место, с редкой растительностью, и выйдя из машины, что-то лопоча, стал попеременно тыкать пальцем то на колёса, то на козью тропу, ведущую вниз по склону. Кириллу достало ума понять, что дальше ему придётся добираться пешком. Расплатившись с водителем, он подхватил чемодан, и двинулся вниз по тропе, рискуя свернуть себе шею.

Через полчаса утомительного спуска, он оказался на дне какой-то расселины, где в окружении чахлой зелени стояла дощатая хибара с просевшей крышей…

Словно гипнотическая пелена спала с его глаз. Кирилл опустился на вдруг ослабевших ногах на чемодан, а откуда-то из глубины памяти на поверхность выплыли знакомые до последней запятой строки: «Ещё никогда Варфоломей Коробейников не был так подло обманут. Он мог обмануть кого угодно, но здесь его надули с такой гениальной простотой, что он ещё долго стоял, колотя по толстым ножкам обеденного стола».