Локон на память. Начало

Светлана Юшко
Каждый   дом  полон  всяких  историй.   Тот,  что  расположился  у  озера - не исключение.  Аккурат,  спустя  25  лет  после  войны,  сдали  его  в  эксплуатацию.  В  крайнем  подъезде,  где  много  однокомнатных  квартир,  обустроились  пенсионерки.   Все  они  потеряли  мужей  на  войне.  Некоторые  одиноки,  другие  имели  детей,  проживающих  отдельно.

Бабу  Хану,  солдатскую  вдову,  знала   вся  округа.  Если  она  шла   в  молочную  лавку   или  за  овощами  на  близлежащий  рынок, то  возвращалась  непременно не одна.   С  этим  кем-то   еще  подолгу  щебетала  у  подъездных  дверей.  Прощаясь,  рукой  указывала  на  окна её  квартиры,  что  на  третьем  этаже,  приглашая:  "Если  будет  желание,  заходите,  всегда   рада  гостям!"

Талант  бабы  Ханы  заключался   не   только  в  умении  легко  заводить  друзей   и   поддержать  их  добрым  словом,  она  ещё  прекрасно  готовила.  Обычно  в  пятницу  с  самого утра  по  всему  дому   разносился  аромат  корицы,  ванили и  мускатного  ореха.  То  жилица  пекла  знаменитые  рулеты  с  разнообразной  начинкой: рисовой, творожной или фруктовой.

По   субботам выходила  с  подносом  во  двор  и  потчевала   сидящих  во  дворе  бабулек,  приговаривая:  "За  ребёнка,  Монечку,  ешьте  на  здоровье!"  И  утирала  слезы.  Щедрость  стряпухи  восхищала,  удивляла,  а   некоторых   злила.   Всем-то  не  угодишь!

Но  ни  первые,  ни  вторые   постичь  сие  кулинарное  искусство   не  могли,  а  уж  быть  такой  великодушной,   как  Хана,  и  подавно.

Она   о  себе  не   любила   рассказывать.  В  войну  осталась  одна  с  тремя   малолетками.  Дети  выросли,  завели  семьи.  Но  никогда,  в  отличие  от  многих,  не  нахваливала   внуков.  Двое  старших  учились   в  московских  вузах. И,  приезжая  на  каникулы  в  родной город,  навещали  бабушку.

Она  говорила:  "Я  их  всех  вынянчила".  А  то,  что  английский  для  кого-то из  них  как  родной   или  кто  на  скрипке-гитаре-пианино  играет,  а  кто  призёр   на  соревнованиях - так   кому  это   интересно  знать и  поэтому  никогда   эту  тему  не  затрагивала, искренне   полагая,  что  каждый  волен  строить  жизнь  по  своему  усмотрению,  а  другим  до  этого  не  должно  быть  дела. 

Есть  возможность  отдать чадо в  балетную студию - замечательно, а  у  другого отпрыска  проявились  артистические способности - хорошо!  Третий  грезит  стать журналистом  и сызмальства  выпускает  школьную  стенгазету  -  высший  пилотаж!  Но  информация  об  этом,  кроме  причастных  к  ней,   для  чужих  ушей    довольно  утомительна  и  вовсе  лишняя.

***

Минуло  года   два,  как  заселились  первые  жильцы,  и  в   квартиру  напротив  Ханиной   въехала   пара.   Глава  семейства  Ханиного  возраста,  его   половина    моложе  лет  на  пятнадцать.  Мужчина,  частенько  присаживаясь  на  скамейке  и  уперевшись   взглядом  в  землю,  надолго  застывал  в  такой  позе.  Обычно  с  соседями  не  заговаривал.

Мог  только  пару  слов  промолвить:  "Обещали завтра дождь",  "Похолодание  идёт"  или  "В  этом  году  лето  жаркое".

Так  как  в  ответ  все  молчали - смущались,  то  продолжения  темы  не  получалось.  Сказанное  так  и  зависало  в  воздухе.Звали его  Володей.  Небольшого  росточка,  скрюченный,  носил   затёртую  военную  форму  без  знаков  отличия.  Не  в  пример  жене - стройной  цветущей  женщине,  модно  одетой,  щеголяющей  на  высоких  каблуках.

Трудилась  она  в  кинотеатре -  билеты  продавала.  Никогда ни с кем  не  здоровалась. Мимо благодушных  старушек, отдыхающих у дома, проходила с  каменным  выражением  лица. Другие   жильцы   с  уважением  относились  к   уходящему  поколению -  издалека  приветствовали,  спрашивали  о  житье-бытье.

Никто  не  знает,  кого  что ожидает,  не  то  что  в  далёком  будущем, если  доживёт,  а  в  ближайшем  завтра...
 
Однажды  к  дому  подъехала карета  "Скорой помощи"  и  на  глазах  у  всех  увезла  на  носилках  Володину  супругу.  Через  недели  три  вернулась  она  домой  -  на  "Скорой"   и   тоже  в  лежачем  положении.  С  тех  пор,  как  заболела  милая,  он  уже  не  присаживался  на  скамейке.

Правда,  никто  не  решался  спросить  о  её  здоровье.  Раз  в  неделю  заходил  к  ним  участковый  врач.  Жена  Володи,  видимо,  с  постели  не  вставала  и   не   выходила -  даже  на  балкон. 

"Вот  если  бы  она  была  человеком,  уважала  нас,  здоровалась  бы  с  нами,  мы  бы  её  навещали, -  качали  головой  старушки.-  К  ним  же  никто  не  ходит.  Трудно  так  без  людей".   

Как  обычно,  в  субботу,  выйдя  с  подносом,  на  котором горкой возвышались  нарезанные  кусочками  пироги,  Хана  тихонечко  постучала - впервые  за  год  соседствования -  в  Володину   квартиру.   

- Кто  там  еще? -  донесся  недовольный  голос.  И  во  входном   проёме   тотчас  появился  хозяин.

- Володя,  извините,  я  хотела  бы  вас  угостить.  Берите  несколько  кусочков.  Вот  салфетки.

- Это  с  чего?

- Много  лет  назад   сыночек  умер.  В  первый  год  войны.  Ему  бы  уже  было сейчас  тридцать  четыре.  Я  в  субботу  его  поминаю.  Хоть  так. Попробуйте  мои  изделия!

В  глазах  мужчины  читались  недоверие  и  подозрительность.

- Мы  с  чужих  рук  ничего  не  едим.

- Да  можете птичек  покормить,  если  не  понравится.

Он,  изображая  одолжение,  поддел  два  ломтика   и   бесцеремонно   захлопнул  перед   благодетельницей  дверь.


Через  неделю  Хана  решительно  направилась  к  соседскому  порогу  и,  как в прошлый  раз,   постучалась.

- Иду, иду, -  донеслось   из   глубины   жилища.

- Извините, Володя,  опять  Вас  беспокою.  Пироги  будете?

- Ну, давай.

- Возьмите  больше.  Вас  же  двое.

- Я  тебе что-то  должен?  Кто  же  за  бесплатно   даст?  Наверное,  денег  это  стоит?

- Уже  за  то,  что вы, может  быть, добрым словом  помяните ребёнка, большое спасибо. Ох, как хорошо, что сейчас мир. У  нас. Я  по  точке  слышала, что во Вьетнаме  американцы  людей  расстреливают  целыми  деревнями. Как жалко-то. Простые  люди гибнут.

- Нам  дело  какое  до  них?  Вьетнам далеко. Разберутся  без  нас.  Как сына звали?

- Моня. Монечка.

- Это что ещё за имя такое?

- На  русский лад, наверное, Михаил, -  неуверенно  предположила  женщина.

***

В  течение  полугода  Хана  каждую  субботу  угощала  Володю  выпечкой.
Он  её  встречал  с  улыбкой.  А  она  искренне  жалела  молодую    супругу,    тяжело  захворавшую. 

Потом  была  "Скорая"   и   вновь  забрали  соседку.  На  сей  раз  навсегда.  Через  несколько  дней  увидели  Володю.  Мигом  осунулся,  постарел, сгорбился. Несчастье  быстро сминает  человека.  Присев,  как  бывало  до  болезни  супруги,  на  край  скамейки,  выдавил  из  себя   одно  единственное  слово: "Умерла".  И  опять  из  присутствующих  никто  не  спросил,  как,  когда,  от  чего - постеснялись.   

Но  жизнь  продолжалась!  И  по  субботам  Хана  стояла  перед  Володиными  дверьми  с   подносом.

- Нет  моей  Раечки.  Нет  моего  зайчика,  -  искренне  сокрушался  вдовец.

И  отзывчивая  Хана  не  знала,  как  ему  помочь.  Все  говорят,  что  время  лечит.  Рану  на  коже  -  да.  Рану  на  сердце - нет.

Прошло  три  месяца  со  дня  ухода  соседки.  Непревзойденный  кондитер,  как  обычно,  постучалась  в  Володину  дверь.

- Спасибо,  моя  дорогая  соседушка.  Ты  единственная  на  всём  белом  свете,  кто  греет  мою  душу.  Есть  необходимость   с   тобой  побеседовать.  Ты   не   зайдешь  в  квартиру?

- Ой,  что  вы,  мне  неудобно.  Поговорим  тут,  на  площадке.

- Нет, Хана.  Cерьезный  разговор.

- Спускайтесь  вниз,  в  беседке  можно.

-  Ты,  как  ребёнок.  Говорю,  важное  дело  есть.  Я  тебя  не  съем.  Дикая  какая!

Хана  помялась.  Ну,  как  она  придёт  к  одинокому  мужчине?

- Хорошо. Попозже  загляну.

- Во  сколько?

- В  шесть.

Терялась  она  в  догадках,  какая  надобность  ему  в  ней.  Что  ему  от  неё  надо?

Как  обещала,  женщина  явилась. 

- За  пироги  сердечно   благодарен.  Рая  возмущалась,  когда  я  взял  у  тебя  эту  пару  кусочков.  На  столе  оставил.  Запах  от  них  исходил  необыкновенный.  А  она  ничего  не  ела.  Почти  ничего.  Аппетит  исчез. 

Говорю  ей:  "Попробуй. Не  отрава!"  Она  слегка прикусила.  "Нежные", - отметила и  съела всё до крошки.  В  тот  день  будто  силы  к  ней  вернулись.  А  потом  ты  неожиданно  стала  приносить  их  нам  каждую  субботу.  Веришь,  она  полкусочка  утром,  полкусочка  вечером  и  так  растягивала  на  четыре  дня. 

Как - то  пытает: "Который,  Володя, сегодня  день?"  Лежачий  больной  теряет  ориентир  во  времени. Отвечаю: "Четверг".  "Ой, -
сокрушается. - Ещё  двое  суток  до  пирожков!"  Твои,  Хана,  пироги  ей  жизнь  продлили.

- Искренне  рада!

- Я  что  думаю,  Хана,  ты  и  я  два  одиноких  волка,  давай  сойдемся. Вместе скоротаем, что нам отведено.

- Володя,  я  не  одна.

- Как  не одна. Где твой муж?

- В  войну  пропал  без  вести.  Я  надеюсь,  что  он  жив.

- Ты  в  своем  уме? На  дворе 1972 год. Если  он не умер,  давно  бы объявился.

- А  сколько примеров, что человека ранило, за  линию  фронта  перешёл, в  рабство  попал.

- Вижу   первый  раз  женщину, чтобы  столько  лет  ждала.

- Он  у  меня  единственный,   до  последнего  вдоха  не  буду  терять надежду.

- Хана,  а  дети  есть?

- И дети,  и  шесть внуков.

- А у меня никого. И  у  Раечки - никого. Смотри! - он  ловким   движением откинул скатерть и  извлёк  три  сберегательные  книжки.

 - Твои  внуки,  причём  каждый, смогут  купить себе по кооперативный  квартире и по  машине! Что, откажешь такому жениху?

- Володя,  чужих денег  ни  мне,  ни  детям  не надо! Вот  пусть  выучатся и зарабатывают.

- Ну, глупая  ты!  Мы  и  с  тобой  можем  красиво пожить. В Ленинград съездить, белые ночи увидеть.  На "Аврору",  мосты  разводные  посмотреть, в Эрмитаже побывать.  Или на корабль многоярусный в Одессе сесть и по Чёрному морю с заходом в Севастополь, Ялту, Сочи, Батуми, Сухуми прокатиться.

Я  в  женской  тюрьме  в  охране  служил. На  Дальнем Востоке. Раечка  там оказалась. Такая  милая,  незащищенная.  Она  материально ответственной  являлась на  одном  предприятии.  Недостача  случилась. Ревизия. Все замкнулось на ней. Дали большой срок за хищение социалистической собственности.

Муж  с  ней  срочно  развёлся. После тюрьмы  она  автоматически превращалась в бездомную. Попробуй устройся на работу со справкой из мест лишения свободы. То-то. Сломалась. Помог ей раньше времени оказаться на свободе. Документы подчистили. Своим  именем  прикрыл. Женился. Только не успели с ней  увидеть счастье.

- Я очень Вам сочувствую. Но у нас разные дороги.

- А у меня ещё козырь  есть. Подожди! - сказав,  юркнул  в смежную  комнату и, спустя пару минут,  появился  с  горой  меховых изделий,  от  которых удушливо пахнуло нафталином.

Чувствительная  к  резким  запахам, Хана поморщилась и трижды прокляла ту минуту, когда  согласилась  прийти  к  навязчивому  холостяку.

Он  приблизился  к  женщине, водрузил  на  её  голову поверх косынки меховую шапку из норки, а на плечи накинул  мутоновую  шубу. Под  тяжестью  вещи  Хана пригнулась  и  подумала, что  носить  на  себе  такой неподъемный  груз - не что иное, как наказание. Она тотчас  скинула  ношу.

- Не нравится? В ней точно не замерзнешь.

- Володя, мне триста  лет  нет  надобности  в  ней.  У  нас,  на  юге,  и  морозов  не  бывает. Это на севере, где белые мишки, возможно, кому и пригодится.

Но кавалер вошёл в роль обольстителя. Теперь наступила очередь пальто из меха белки. Оно,  невероятно широкое в плечах,  и,  будто, свинцом  тянуло к полу. Хане, привыкшей  в  жизни  довольствоваться  малым  и  только  необходимым, взгрустнулось от существования каких-то  никчемных  предметов. Уже на протяжении нескольких лет в зимнее время она носила кафтан из тёмного плюша, приталенный  и  короткий, подбитый ватином. А  к нему тёплую расклешенную юбку. Это одеяние гарантировало  свободу  движений и легкость походки.

- Ханочка,  понимаю  тебя. Привыкла ты  к  бедности. Но к тебе сватается богач. Зря я что ли тридцать лет  отбабахал  на  зоне?  Ты у меня должна быть королевой! Ладно,  к  меху  надо привыкнуть. А вот сейчас тебе покажу такое, что ты сдашься.

Он опять исчез. Хана слышала какое-то шебуршанье, доносящееся из соседнего помещения. Наконец,  он  вернулся  с  ларцом.  Содержимое  опрокинул  на  стол. Груда   украшений  из драгоценных металлов и  камней  засияла  тусклым  свечением.  Она посмотрела на это богатство и  осознала,  что еще несколько   секунд  и  она от потеряет  сознание.  Память, будь она неладна, услужливо  вернула  её  в  окаянный  сорок первый год. Она с криком выбежала из этой темной во всех известных смыслах квартиры и вбежала в свою. Щемило сердце, немели  руки и ноги. Её трусило.

***

Воспоминания увели в довоенное  время... Хана родила  трёх девочек,  темненьких и кудрявых - в любимого мужа,  Семена.  Жили  под  Одессой  в  небольшом местечке.  Он столярничал, она крутилась по хозяйству. Каждое воскресенье - хоть летом, хоть зимой - отправлялись в  близлежащее село на ярмарку.  Супруг вёз на продажу  табуретки, пользующиеся  неизменным спросом. А  рядом - верная подруга  Хана  с   плетеной  корзинкой,  наполненной   мелочёвкой,  на  которой   "делалась  копейка". О, мимо  торговки  с  золотой  косой  и  зелёными глазами ни один мужчина   спокойно  не  проходил.

Вероятно,   редиска,  хрен,  укроп   имелись  у  каждого   в  огороде, но  возможность  перекинуться  двумя  словечками  с  общепризнанной  красавицей  так  манила,  что  хочешь не хочешь,  приходилось  брать  и  платить. Ну, хорошо, если всё  ограничивалось  безобидными  пучками, но Хана так начинала расхваливать  материал,  из которого делалась  кухонная  мебель, что бесхитростные поклонники затоваривались  и  этими  деревянными изделиями. Семен иногда шутил:" Тому долговязому (или усатому, или коротышке) так нужна табуретка, как  пятое  колесо в  телеге  или  бедному  хворь!
О, Хана, без тебя никакой торговли не было бы!"

На вырученные деньги покупались для оставшихся дома малышек  леденцовые петушки, медовые пряники.

Продолжение следует  http://www.proza.ru/2017/07/19/1908