или "Красные руки"
Однажды я был влюбленным. Ну, не однажды, но это запомнилось. Стою я на площади перед институтом и держу в руках дипломат, с первой в жизни курсовой, а мимо идут похожие друг на друга студенты, совсем непохожие на них дипломники и совершенно посторонние служащие из многоэтажных НИИ. Мороз под двадцать, площадной ветер, а я, то ли из-за бедности, то ли из-за форса, но без перчаток. Стою и жду, когда она выйдет.
Трамваи звенят, автобусы сигналят, машины злобно газуют на месте – обстановка нервная, экология чуть выше температуры. Кроме того, все это закрывает обзор, а я боюсь ее пропустить, поэтому двигаю обледенелыми ногами в поисках свободного пространства. Где еще холоднее. А ее все нет.
Тут меня окликают. Староста нашей группы протягивает руку, я в ответ, но рукопожатия не происходит. Староста, застыв, как в финальной сцене “Ревизора”, не отрываясь смотрит на мою скрюченную ладонь. Затем он переводит взгляд на слегка оттопыренную левую половину верхней губы, которая, не в пример остальным трем, попыталась выполнить приказ изобразить улыбку, но все равно неудачно.
Оценив состояние объекта, недавний сержант хватает меня за локоть и тащит по направлению к общаге. Сквозь трамвайный звон, гарь и непристойные взвизги колючего ветра до меня долетает его голос: “В тепло, тебе в тепло! Зачем ты тут стоишь? Пошли, чай, водка…”.
Я отказываюсь и от тепла, и от чая, даю слово, что немедленно сажусь в автобус и уезжаю домой, а сам двигаю по ветру в сторону телефонной будки. Там, при ленивом свете будочной лампочки, я разглядываю недавно предложенную старосте руку и прихожу к схожему с ним выводу о медленном, но верном продвижении шизофрении в среде первокурсников. Потом набираю ее номер.
Она уже давно дома. И нет, не может, и завтра. И, вообще, всю следующую за последующей неделями будет очень занята. Кажется, мой автобус.
Самое странное, что три года спустя я встретил ее на вечеринке, или, как мы тогда говорили “на сейшене”, у кого-то из приятелей. Еще смешнее, что мы остались ночевать, причем в одной кровати. Проснувшись утром, стали вспоминать ‘молодость’, и я зачем-то рассказал о несостоявшемся рукопожатии со старостой.
Завершил рассказ, посмеялся умиленно, вытащил из-под ее грудной клетки ту самую правую руку и застыл в позе старосты из Ревизора. Она была темно-красной, почти как в тот морозный вечер. Тогда я подумал…
Наверное, отлежал или отлежала.
Хорошо, что я ее не дождался тогда.
Может у меня что-то с руками на почве обморожения?
Зима в этом году совсем не такая холодная.
Жаль отчисленного старосту.
Честно говоря, я не помню, о чем я подумал тогда. Но то что поймал какую-то мысль - это точно. Только она куда-то делась. Вспомню, сразу запишу, шариковой ручкой прямо на красной ладони.