(рассказ)
1
Мотков Харитон Петрович проснулся рано и лежал, не открывая глаза. Солнце только начало всходить, окрашивая небо ярким малиновым цветом.
Застучал колесами трамвай по стыкам рельсов, проходящих между собором и площадью, на которой спиной к собору стоит памятник Димитрию Ростовскому. Подиум памятника, выполненный из темно-коричневого гранита, нагретый дневным солнцем, оставался теплым до утра. Мотков, по прозвищу Мот, использовал подиум памятника в качестве постели. Он плотнее прижался спиной к стеле, прислушивался к шумам площади, и наконец, преодолевая лень, открыл глаза, сел, скрестив ноги по-татарски. Солнце уже выглянуло из-за крыш домов и осветило купола собора.
Площадь начинала оживать после ночного затишья. Малые предприниматели на прилавках небольших ларьков раскладывали свой товар, обмахивали его деньгами и поглядывали на кресты собора. Голуби суетились у памятника.
С каждой минутой на площади увеличивалось число прохожих и покупателей. Голоса людей, шум машин, топот ног сливались в единый звук, на фоне которого раздавались сигналы автомашин. Из-за фронтонов собора начали раздаваться крики кобцов.
Мот спокойно сидел и наблюдал за площадью, и за звуками, и любовался восходящим солнцем, и отблесками солнечных лучей на позолоченных куполах собора. Мот не заметил, как к нему подошел такой же «свободный человек», или человек БОМЖ, по фамилии Буферов Федор Федотович, имеющий кличку Буфер. Он, как и Мот, в былые девяностые хотел разбогатеть, продал квартиру, продал унаследованный от родителей дом и купил акции инвестиционной фирмы «Русский дом Селенга» под сто двадцать процентов дохода. Вместо богатства денежного получил богатство свободы от всего имущества и работы. Буфер моложе Мота, с восьмилетним образованием. Мот имел высшее экономическое образование, полученное в Новочеркасском институте. По этой причине Мота частенько называли профессором.
- Мот, привет, чего на купола «зыришь», все равно в бога не веришь, - приветствовал Буфер, своего сотоварища по несчастью.
Мот не ответил на приветствие. Смотрел на купола собора, на яркие солнечные отблески, как будто эти отблески его заворожили. Смотрел на православные кресты, светящиеся на солнце, думал: «Где бог? Много людей, особенно в новые текущие годы, верят в Бога. А может им кажется, что верят. Приносят в храм деньги, лишая себя части хлеба, чтобы пожертвовать богу, в надежде стать заметнее в гуще верующих, которые осеняют себя крестами, ждут помощи, молятся. А Бог смотрит на них в храмах из множеств икон искусно написанными глазами и, кажется, дает молящим надежду. Какое простое слово – надежда, и какое сложное, и с каким трепетом люди живут надеждой, и надеются на Бога, просят помощи, и в суете своей жизни чудотворно распознают эту помощь, и произносят ; спасибо Господи, и склоняются в низком поклоне. А где Бог? Пусть я не верю в него. А для тех, кто в него верит, пусть им явится. Скажет слово. Откликнется на их просьбы и жалобы. Люди ждут и с надеждой всматриваются в глаза написанных на иконах святых лиц».
- Что молчишь, Мот, не отвечаешь? Своих не узнаешь. Я тебя приветствую? Или не тебя?!
Мот медленно повернул голову к стоящему Буферу. Осмотрел его с ног до головы. Обратил внимание на взлохмаченные волосы на голове, истоптанные туфли, грязные, порванные в нескольких местах брюки, грязную куртку без пуговиц.
- Привет, Буфер. Задумался о жизни. – Откликнулся Мот.
- Тоже мне мыслитель! И что тебе в башку влезло, что и меня не заметил?
- О жизни нашей юродивой думал. ; Ответил Мот.
- Ты что, это, принялся с утра оскорблять. Задумался он! Какой я тебе юродивый, - возмутился Буфер.
- Это не оскорбление, а похвала. Ты к святым относишься. Не обогащаешься, кормишься от господа, смиренно живешь, не завидуешь никому и, следовательно, зла не имеешь, просто святой.
- Ну, профессор, хватить дурь молоть. Лучше пошли Крюка навестим, а то он опять на завтрак опоздает. Он говорил, что будет в колодце водопроводного туннеля спать. Я знаю это место. Там предприниматели малого бизнеса люк колодца «прихватизировали» и на металлолом сдали.
Крюков Сергей Иванович или Крюк, еще один из «юродивых». Он моложе всех. Досталась ему квартира в наследство от одинокой матери. Пока длились шесть месяцев, у Крюка завелись дружки, подружки ; красотки грудастые, пахнущие дорогими духами, длинноногие, свободные и манящие. А где деньги взять? на вечеринки и подарки…. Дружки помогали, занимали ему по его просьбе, и они же вместе с ним на эти деньги, с водкой и коньяком, строили новую счастливую жизнь. Затем потребовали долг вернуть. Наконец Крюк оформил мамину квартиру в собственность и тут же за долги отдал. Остался свободным, демократичным молодым человеком, исповедующим демократические ценности. Свобода! Ах! какая она заманчивая западная демократия, и вот, она! наступила......
- А что? Красотка его, Катька, выгнала? Или он сам покинул «концлагерь». - Поинтересовался Мот.
- Выгнала. Кому безработный нужен! Деньги нужны Катьке. Да еще запилила его: то зубы чисть; то оденься как человек; то купаться заставляет, дескать, воняет. В общем, никакой свободы, никакой демократии. «Тоталиториз» сплошной! Да он и сам хотел свободы, душа у него вольная, широкая.
- Ладно. - Согласился Мот. - Пойдем ради утренней физзарядки.
Колодец был ниже на квартал, к реке Дон, на небольшом заброшенном участке улицы, скрытый бурьяном и мусором. Буфер наклонился и позвал:
- Крюк, ты спишь еще, вылезай, пора на завтрак очередь занимать.
- Вашу мать, - послышался голос из колодца, - понежится, черти, не даете. Сейчас встану с постели.
Через некоторое время из колодца вылезло человеческое существо, достаточно моложавое, не бритое, с опухшими глазами, после крепких напитков, в темном и грязном костюме, в нестиранной белой рубашке с галстуком бордового цвета, в коричневых мало изношенных туфлях.
- Привет, вашу...... Какого черта так рано меня подымаете. Отдохнуть не даете. Я вчера для успокоения пару стаканов беленькой принял. Хорошо! - Произнес Крюк, переводя глаза с Буфера на Мота, потянулся к солнцу, затем развел руки в стороны:
- Вот она свобода, утро! Солнце, жизнь! Эх, б. . . . ., какая красота!
- Чего с утра материшься, свободолюбец, пошли за благотворительным завтраком, а то опоздаем, останемся голодными. - Обратился Мот к Крюку.
- Не опоздаем, я уже готов к приему «манной с неба», пошли. Только ты, Профессор, не воспитывай меня. Не люблю! Я сам могу, кого угодно воспитывать. - Крюк расстегнул воротник рубашки, опустил узел галстука, и на теле его засверкал от солнечного света православный крестик.
- Правильно сделал, Крюк, православных нынче любят, - прокомментировал Мот, - благотворители признают тебя верующим, обездоленным. Дадут тебе больше пожрать.
- Дурак ты, Мот. Какой я обездоленный?! Я свободный, демократичный гражданин. - Ответил Крюк.
- Ну и ну, умник! Юродивый смутьян. Без крыши, без гроша, палата полная ума.
- Заткнись, Мот, ты с большого ума хату промотал, а меня учишь. Меня! свободного человека, независимого. Я сам кого угодно научу.
- Крюк он и есть Крюк. Хочешь стать умным, считай всех вокруг себя дураками..... - С иронией в голосе ответил Мот.
Тройка друзей, переглядываясь, и делая друг другу замечания, отправилась на западный участок Соборной площади, куда благотворители привозят благотворительную пищу для обездоленных божьих созданий.
2
На месте раздачи благотворительного завтрака уже собрались «почтенные гости». Они все выглядели различно: по росту, по возрасту, по опрятности, по одежде, и только в одном они были одинаковые, – все желали бесплатно позавтракать и при улыбках их взгляды оставались печальными.
Тройка подошла и уселась на бордюре на обочине дороги. Подходили и другие, затерянные в жизни, среди них были и женщины, и довольно молодые.
Прохожие обходили стороной это общество, рожденное демократическими ценностями перестроечного периода от общественной собственности основных средств производства к общественной собственности производительных сил, или другими словами: к общественной собственности рынка труда. Иной знаток скажет, что эта собственность является собственностью самих себя. Сам собой владей и сам свое умение к труду, или себя, продавай собственникам фабрик, заводов, сельскохозяйственных предприятий.
Замечательная тройка, и их сотоварники, не нашли себе собственников и остались без работы, видно их умение к труду или их убеждения слишком мало ценились на рынке. Со временем они привыкли к свободной, вольной и отверженной от общества жизни.
Подъехала машина с крытым кузовом. Ожидающие пропитание зашевелились, образовывая очередь. Буфер стал пробираться в первые ряды. Он так всегда делал, чтобы успеть позавтракать и во второй раз получить благотворительность.
Заднюю часть кузова машины открыли. Двое благотворителей: женщина и мужчина в белых халатах открыли термоса с овсяной кашей, и теплым чаем, открыли упаковки с одноразовой посудой ; картонные тарелки, пластиковые стаканы, пластиковые ложки, и стали раздавать пищу. Первоочередные протягивали немытые руки и им передавали тарелки с порцией каши и стакан с едва сладким чаем. Задние страждущие подталкивали передних, образовывая толкотню. Женщина в белом халате монотонно повторяла: «Осторожно, не толкайтесь, всем хватит…..».
Получившие благотворительный завтрак отходили в сторонку и с достойной скоростью съедали кашу, вылизывая тарелки, или подчищали их пальцем и затем облизывали их, выпивали чай и становились в очередь за добавкой. Использованную посуду выкидывали по своей прихоти: кто в контейнер для мусора, а кто просто под ноги, на тротуар. Буфер успел позавтракать два раза, и довольный своей ловкостью сидел на бордюре и ждал своих дружков.
Подошли Мот и Крюк. Им на встречу поднялся Буфер:
- Ну что? Пожрали..... Эх! Свобода, - потягиваясь, приветствовал их Буфер, - живем! День то какой, солнышко светит..... Какие «телочки ходят», длинноногие красотки, эх бы.....
- Хватит словоблудье разводить. Пошли по своим местам. Придет сборщик Лев за выручкой в четырнадцать, чем отдавать будем. - Прервал Буфера Мот и скомандовал. - Пошли. В пятнадцать часов встречаемся у Димитрия Ростовского.
У Крюка место было у входа на территорию собора. Он в левой руке держал свою фуражку в горизонтальном положении, предварительно положив в нее для приманки несколько монет. Он с надеждой рассматривал входящих и выходящих верующих, направлял на встречу фуражку и произносил: «Помогите ради Христа». Когда в фуражку падали монеты или бумажные десятки он справа налево, или слева направо крестился, и произносил: «Храни господи». А в сознании при этом возникала надежда, что будет достаточно пожертвований для покупки водочки и закуски, и так же отдать дань Льву Петровичу. Верующие заходили и выходили, а Крюк как заводная игрушка неустанно повторял - «Храни Господи», не задумываясь о том, кого господь будет хранить, его самого или того верующего, который пожертвовал «Ради Христа». А если мимо его проходил верующий или верующая богато и красиво одеты, и при этом не подавали ради Христа, Крюк машинально, про себя, просил: «Раздень его или ее, Господи». Иногда это помогало, так как в их ряды юродивых поступали новички с богатой историей романтичного банкротства.
Мот, занимал место в подземном переходе на перекрестке Энгельса и Буденовского. Оживленный переход с расположенными вдоль стен ларьками и техническими автоматами.
Мот снимал фуражку, ложил на бетонный пол и садился на неё, как на коврик, поджав под себя ноги. Из своей сумки доставал небольшую алюминиевую чашку и ставил перед собой. Порывшись в кармане, доставал монету достоинством десять рублей и ложил ее в тарелку. Мот чтил эту монету как талисман и с ней не расставался. Затем, опирался спиной о стену, опускал голову и замирал, ожидая подаяний.
Трудные выдавались деньки у Мота. Бывало, с утра его одолевали мысли о прошлом и не давали покоя. Перед мысленным взором возникали: волшебной красоты лицо жены, лицо сына, бегающего во дворе, возникали эпизоды жизни на работе, вспоминались друзья. Мот периодически опускал кисть руки во внутренний левый карман пиджака, словно проверял ритм своего сердца, и продолжал неподвижно сидеть, наблюдая за поступлением финансов в алюминиевую чашку.
Пешеходы сновали взад и вперед мимо Мота, и среди них находились сочувствующие беде человеческой, опускали в тарелку деньги, в размерах своего сочувствия. Мот периодически брал часть подаяния из тарелки, прятал в карман. Время отсчитывало секунды. Мот поглядывал на часы, которые были выставлены на витрине ларька и подсчитывал время окончания «рабочего дня».
Место для Буфра было определено Львом Петровичем недалеко от восточного входа в центральный рынок. Там всегда шумно, народу много, но подавали милостыню не очень активно. Может от того, что он достаточно молодо выглядел, или из-за загрязнённого костюма, а может все проще, людей у входа в рынок одолевали другие заботы. Люди спешили за покупками, или с покупками домой, и взывающий к ним о помощи бедолага не привлекал внимание.
Буфер всегда ходил с протянутой рукой, в которой держал большую металлическую кружку, на шею вешал плакатик с надписью, выполненной чернилами: «Памагите бальному на аперацею», - ниже был нарисован православный крест. Правой рукой, у груди, он держал небольшую иконку Спасителя.
Буфер периодически менял «рабочее» место, пытаясь найти самое прибыльное. И все же были добрые люди, и бросали ему в кружку деньги. Некоторые говорили: «На благо тебе несчастный. Господь тебе поможет». Когда кружка наполнялась, он икону прижимал под мышкой, и освободившейся рукой выгребал из кружки деньги, и прятал их в карман.
У самой арки входных ворот рынка молила о помощи женщина. Она была одета в лохмотья, на вид грязная, стояла на коленях, упершись руками в твердь земную и наклонив к земле голову в поклоне, прятала лицо от взглядов. Спина ее выгнута дугой, и она непрерывно и тихо говорила: «Подайте ради Христа. Подайте.....». Перед ней стояла самодельная коробочка из картона и стояла иконка Богоматери с младенцем Иисусом. Буфера раздражала эта просящая с иконой, и всегда вызывала в его душе недовольство, когда в ее коробочку поступали финансовые средства. А что поделаешь? Конкуренция она и есть конкуренция – борьба за свои личные максимальные доходы.
Все трое разошлись по своим «рабочим местам», и «трудились» во славу православных и во славу Господа, который жалел их и подавал им средства на пропитание. А пропитание у них, это спиртное, хлеб и еще – что бог даст.
Время, как всегда, для ждущих, медленно отсчитывало секунды. У Крюка и Буфера устали руки, у Мота стали неметь ноги, и вот пришло время, стрелки часов показали четырнадцать часов, и зазвучал бой часов на колокольне собора.
На Соборной площади остановился черный «Jeep Cherokee», из автомобиля вышел Лев Петрович в скромной одежде, и не спеша начал делать обход своих «трудящихся» безработных.
Подошла очередь и до нашей тройки. Лев требовал выкладывать все «доходы», быстро делал подсчет денежных средств и от суммы вычислял проценты, и на эти проценты демократично оставлял деньги свободным и независимым сборщикам милостыни.
К пятнадцати часам по Московскому времени вся тройка собралась у памятника Димитрию Ростовскому.
Буфер провел взгляд по верхним этажам зданий, посмотрел на купола собора, на голубей сидящих на тротуарах, ждущих от снующих людей подачек, потянулся, разминая свой тощий скелет, и предложил:
- Ну! что, пацаны, "сбросимся на троих"? - Посмотрел в глаза Крюку и Моту, продолжил, - отдохнем по человечески, денек то какой.
- Сбросимся, сложимся, - ответил Крюк за себя и за Мота.
Порылись в карманах и достали заранее отложенные деньги для складчины.
- Ты, Буфер, предложил, вот и иди, покупай, - предложил Мот, - к тому же ты и одет поприличнее. Иди, и-иди, и не возражай. До «Алкашмага» мы тебя проводим. Закусить чего-нибудь простенького не забудь. Только на коньяки рыло свое не поворачивай.
- Что, Мот, е..... твою...., не доверяешь. Куда я денусь.
- Ты то, никуда не денешься, а вот от менделеевской пропорции воды со спиртом может остаться одна вода, - заметил Мот.
- Да какого ты, на. . . . , впутываешь сюда Менделеева, он, что твой родственник. Я куплю «Императорской», недавно поступила. - Ответствовал Буфер.
- Вот тебе далась «Императорская». Царевич нашелся. Возьми нормальной, что подешевле, лучше жратвы больше хапни. - Подключился к разговору Крюк. - Да не пытайся ничего не "грабануть", а то вместо продукта получишь «фингал» под глаз, да мы еще добавим.
- Хорошо, хорошо, сделаю «OK».
Переговариваясь, тройка подошла к магазину, и Буфер скрылся за дверью.
Крюк и Мот расположились под стенкой магазина. Мот улегся на асфальт, а Крюк присев, наблюдал за дверью магазина.
Буфер с удовлетворенным видом вышел из магазина, держа в руках полиэтиленовый пакет с покупками.
Крюк и Мот поднялись навстречу.
- Пошли в городской парк Горького, там выпьем горькую. - Предложил Крюк. - Я знаю там укромное место. В это время там почти нет никого. Есть лавочка, в общем, удобство европейские.
Все согласились с предложением и не спеша пошли к городскому парку с трепетным желанием обогреть губы и желудок демократической водкой.
Проходя мимо бронзовой скульптуры, сидящей нагой девушки, Буфер протянул руку, и демонстративно погладил бронзовую грудь скульптуры:
- Эх! шикарная тетка, жаль, что бронзовая.
- Ах! ты тупица, Буфер, - возмутился Мот, - хочешь, чтобы нас полиция загребла?
- Опять профессор, б. . . . , воспитывать хочешь. Посмотри сколько рук ее лапали. Блестят груди как купола собора, отшлифовали надежно. Живые не даются, так хоть бронзовую поиметь.....
- Заткнись, Буфер. Кровь у тебя разыгралась. - В приказном порядке остановил болтовню Крюк. - Быстрее пойдем, а то «трубы уже горят».
Тройка вошла на территорию парка и, стараясь меньше быть приметными, направилась к месту трапезы. По пути Мот успел поднять несколько выброшенных пластмассовых стаканчиков разового пользования.
3
В удаленном уголке парка для тройки было уютно, тихо, без лишних взглядов. Пакет с покупками положили по центру скамейки. Крюк и Мот сели по левую и правую стороны пакета. Буфер осмотрелся по сторонам, под кустом увидел небольшой деревянный чурбак, принес его и поставил перед скамейкой:
- Вот, б.... , и кресло отличное, - и стал усаживаться.
Крюк достал из пакета бутылку водки и передал Моту:
- Открывай, Мот, питьё, а я разложу закуску. - Достал хлеб и кусок недорогой колбасы, передал Крюку. - Подержи, я скамейку пакетом застелю.
Вскоре стол был накрыт.
- Ну! что, Мот, чешемся! Скорей открывай, на. . . . . , бутылку, - ворчал Буфер.
Наконец бутылка была открыта и часть ее содержимого разлита в пластиковые стаканы.
Стакан в руке Буфера слегка дрожал, он сглотнул слюну и произнес тост:
- Выпьем за тепло и нашу свободу! Будьте здоровы.
Не дожидаясь отзыва, Буфер залпом выпил. Вытер рукавом куртки губы, посмотрел в стакан, затем опрокинул голову вверх, раскрыл рот и над губами опрокинул пустой стакан, ожидая, когда капли водки попадут на язык. Несколько капель упали. Делая вид, что это ему очень нравится, стал причмокивать и приговаривать:
- Какой продукт.... Какой приятный, прямо теплом разливается по телу.
Остальные молча и быстро выпили и стали закусывать, отламывали хлеб, брали колбасу и пополняли свои организмы запасами энергии. Хмель начала действовать на сознание участников трапезы.
Буферу нарушил молчание:
- Наливайте еще, вашу мать, жуете молча как овцы. Нет у вас чувства удовольствия, культуры нет, как хмыри. Наливай!
Мот взял бутылку, поставил в ряд три стакана и аккуратно налил водки. Обратился к Буферу:
- Бери, Буфер, только не лайся. Раз ты с нами пьешь, следовательно, тоже хмырь. Вот насчет культуры бы помолчал. Культурные на скамейке в потайном месте водку не хлещут. В ресторанах водку выкушивают и закусывают не этой полу-колбасой.
- Тоже мне, критик, на культуру гонишь, - ответствовал Буфер, - и слово то, какое нашел. Я умею говорить, вот и вся культура, значит культурный. Ну! давайте выпьем за наши удачные заработки.
Невдалеке, на дорожке, появилась девушка в обтянутых брюках, в светло-розовой кофточке с глубоким декольте, белокурая, со сверкающей на солнце сумочкой, стройная и ослепительно красивая.
Буфер и Крюк даже не донесли до рта стаканы. Устремили взгляды на это чудесное явление природы, провожали взглядом молча, и когда она скрылась за поворотом, Буфер вздохнул и воскликнул:
- Вот это, красотка! Вот бы такую..... Эх, е....., - произнес, и выпил водку, поставил стакан на лавку, - «.....какая женщина, мне бы такую.....».
- Да! Красотка! - Подтвердил Крюк. - Только не для нас, бродяг, - и тоже выпил свою порцию горячительной.
Мот успел выпить, проследил за явлением девушки и с насмешкой обратился к Буферу:
- Это тебе, Буфер, не бронзовая статуя. Живая девица, но не для тебя «демократа свободного», да бедного, да без жилья и имени. Разливай, экстраверсик, оставшуюся водку.
- Сам ты, Мот, экстраверсик, - откликнулся Буфер и разлил остаток водки, взял стакан и с недовольным тоном в голосе обратился к Моту. - Зануда ты, Мот. А может быть моё Я - Изоп! Чего всегда на нас собачишься. Кликухи придумываешь. То мы такие, то мы другие. Сам то? тоже на красоток глаза пялишь, хоть и старше нас. Ты на себя посмотри, хоть и профессор, а хату свою продул и с нами толкаешься. Умник....., понимаешь, нашелся.
- Ну, что ты, Буфер, обижаешь Мота. - Вмешался Крюк. - Пусть хоть глаза порадует да штаны свои побеспокоит, - оскалил зубы, посмеялся, - давайте выпьем за наши желания и их исполнения. Радуйтесь, что мы свободные и не зависимые. Никто на работу не гонит и не воспитывает. Ну, Господи, за тебя, пошли нам удачу.
Дружно выпили, закусили. Мот вытер губы, усмехнулся:
- Известный всем Фрейд пишет......
- Это тот, Фред, что в парке городском промышляет, твой знакомый? ; вставил свое слово Крюк.
- Почти, только постарше, - усмехнулся Мот и продолжил, - так он, Фрейд, писал: «Большинство людей в действительности не хотят свободы, потому что она предполагает ответственность, а ответственность большинство людей страшит».
Алкоголь начала постепенно вступать в свои права. Появилась у беседующих некоторая развязность и блеск в глазах, стал пробуждаться дремлющий ум. В душу стал проникать герой свободы и силы природной. Глаза засветились, разум стал забывать, в каких жизненных множествах они находятся.
- Ну, ты, путы! Мот базар разводит. Ты, Буфер, вскинь прожектора, - возмутился Крюк, - Фред писать может! Он только три заглавных буквы мелом может на заборе написать. А тут! о свободе он пишет! - Крюк рассмеялся, тыча палец в сторону Мота. - Насчет свободы - свободные, не боимся, отдыхаем, воля то какая.
- Я, Мот, свободный и никого не боюсь. - Поддержал разговор Буфер. - Мы свободные. Сидим, и никто нас не трогает, и не заставит делать что-либо без нашего желания. Ты, Мот, не понимаешь, что такое демократия.
- Куда уж мне за вами угнаться. - Отвечал Мот. - Вы всё о демократии и свободе приняли своим сознанием и поместили в образ убеждений, представляя все виртуальным райским даром, и не знаете практическую сторону дела. Но, я могу спросить. Вот ты, Буфер, по доброй воле сегодня отдал две третьи части собранной тобой милостыни Льву. Взял бы свободно и не отдал ему. Да ты, только бы заикнулся не отдать, или утаить часть, он бы так твое портретное изображение, которое ты носишь на плечах, разукрасил яркими красными красками свободы, мы бы тебя еле узнали бы. Или лишил бы тебя места, на котором тебе разрешено собирать деньги, ты бы лишился всякой свободы и остался бы голодным. Вот вкратце твоя свобода, и твоя смелость.... Мы его рабы. Лев уехал на машине, и может сейчас сидит в ресторане, спать пойдет в свой дом в мягкую постель с теплой своей подружкой. А мы на улице. Вот твоя свобода и твоя демократия.
Мот замолчал. Стал дожевывать колбасу с хлебом. Остальные тоже молчали, очевидно, обдумывали сказанное. Молчание прервал Мот:
- Не грустите. Мы не сможем вернуть себе прошлую жизнь. Мы не свободные, а забытые люди людьми по непредвиденным обстоятельствам, форс-мажор у нас. Для нас выбраться, из этих обстоятельств, нет предпосылок. Лев наш хозяин, наша свобода и благость. Давайте еще возьмем бутылочку жизнеутверждающего напитка.
- Не против, - одновременно откликнулись Крюк и Буфер, - кто пойдет за бутылкой.
- Никуда не надо идти! - Мот усмехнулся и из внутреннего кармана своей куртки достал бутылку водки «Императорская».
- Вот это друг! Ну и Мот! Откуда. - Стал восхищаться Буфер.
- Молодец, Мот, - похвалил Крюк, - настоящий друг. Отдыхаем!
- Сколько там на складчину? - Вмешался Буфер.
- Ничего не надо, - ответил Мот, - это угощение, у сына день рождения.
- Вот это друг, вот это да! За сына, так за сына. . . Давай за здоровье его. - Воскликнул Крюк, подогретым водкой языком. - Сейчас быстренько откроем.
Крюк взял бутылку и с навыком, который надо бы вписать в книгу Гиннеса, быстро свернул пробку и, с радостью в глазах, стал разливать по стаканам. Один стакан опрокинулся, и вылившаяся водка образовала лужицу на пакете, разосланном на скамейке. Крюк, с ловкостью собаки, нагнулся и стал слизывать водку с пакета. Затем, придерживая стакан, налил.
- Вот «хмырь»! - Возмутился Буфер, сопроводив свое возмущение матерным, с художественным оттенком, словом. - Посмотри, Мот, нашел способ замылить себе побольше пойла.
- Не возмущайся, Буфер, он тебе больше нальет, скомпенсирует твое возмущение.
Крюк поставил бутылку, извинился:
- Простите, пацаны, я нечаянно, - прокашлял в кулак, продолжил, - давайте выпьем за сына и жену Мота. Пусть будут здоровы, - одним глотком выпил водку.
Остальные последовали его примеру.
- А ты, Мот, с сыном видишься, - поинтересовался Буфер.
- Нет, не видимся. Иногда по телефону сообщениями обмениваемся. Он стесняется меня. Он домовитый, работает. У него машина есть. Недавно попросил его съездить к могиле моего деда Ивана по матери, так он мне ответил: «Нет, я не поеду, зачем ехать к сгнившим в земле мясу и костям?!».
Наступило молчание. Выпивка, проникшая в разум, требовала большего времени для осмысления сказанного.
Буфер снял с головы фуражку, затем надел. Ладонью вытер губы, раскрыл рот, жестикулируя правой рукой, издал звук:
- И-и..... Как... - Махнул рукой, опустил голову и произнес, - мм-м да....
Замолчал Буфер. Посмотрел на Мота, видно было, что Буфер удивлен и не хочет свои мысли высказать, чтобы не обидеть Мота.
Крюк возмутился:
- Так это выходит и мы....
- Заткнись, Крюк, бестолковый, - грозно произнес Буфер, - а то тебя по башке трахну бутылкой и станешь точно куском.... Эх-х! Новое поколение, мать твою..... Давайте еще выпьем, чтоб душа порадовалась. А ты, Мот, не обращай внимания на глупость.
- А я что, да я ничего. . . . Вот выпить это дело. - Потирая руки, согласился Крюк. - Слава нашей демократии. Пей, и никто тебе не вправе запретить! Выпьем, за нас. За свободу.
Налили, дотронулись краями стаканов, выпили, поморщились, вытерли губы рукавами.
Мот поморщился, мотнул головой, обратился к Крюку:
- Что-то тебя, Крюк, занесло на демократию да свободу, да на справедливость. Еще бы ничего, если бы ты знал, что это такое. Болтаешь языком, словно веником.
- А чего тебе, Мот, это не нравится. И не такой я тупой, что бы ни знать, что это такое. А все просто – хочу и делаю.
Мот взял бутылку, расставил стаканы, стал разливать остаток водки.
Соучастники замолчали и стали наблюдать. Мот себе налил половину стакана. Буферу четверть стакана, а Крюку и того меньше. Мот поставил бутылку на место, взял свой стакан и предложил:
- Выпьем за любимых и за справедливость, вольная братва.
Буфер и Крюк с недоброжелательным выражением лица смотрели на Мота, не дотрагиваясь до своих стаканов с водкой. Первым не выдержал Крюк:
- Я не понял! Что это за затирка такая! Несправедливость, Буфер, не твори! Почему не поровну?
- Это не демократично, Мот. - Добавил Буфер.
- А тебе такой расклад, Крюк, не нравится?
- А кому же он понравится!
- Я, Крюк, по твоему слову: «хочу и делаю». У меня такая осознанная необходимость. А справедливость на моей стороне. Водка – моя собственность. Вы в неё средства не вкладывали. А собственность охраняется конституцией и законом, и я вправе по конституционной статье 33 распоряжаться собственностью единолично. Это мое демократическое право так свободно поступить, а раз я так поступаю, да еще и по закону, то это и есть справедливо. Это и есть свобода, и демократия. Вы протестуете против моих законных прав, следовательно, вы аппозиция и противитесь моей свободе и желанию.
- Ну, надо же, законник, - возмутился Буфер, - еще Конституцию выдумал. Крюк, ты читал Конституцию? Я ее в руках не держал! А Мот думает, что он ее читал. Ты, Крюк, скажи, читал.
- Я в глаза ее не видел, - стал отвечать Крюк, - да она и лешему не нужна. Какие там конституции свободному человеку. Слышишь, Мот, я свободный и зачем мне какие-то конституции. Я сам власть, демократ и господин своей жизни.
- Услышал, Мот, справедливый ответ. Да плюс к этому, Мот, ты водку сам нам отдал за здоровье сына выпить и, следовательно, она общая водка, общественная, давай разливай поровну, жмот ты этакий! - Вставил слово Буфер.
- Хорошо, - согласился Мот, - раз вы экспроприировали водку, и она стала обобществленной собственностью, то мне остается только признать это и разлить водочку поровну. Давай, Крюк, на правах нашего председателя совета распредели по-справедливому.
Крюк стал действовать. Водку в стаканах стал распределять, оценивая количество «на глаз», при этом продолжал говорить:
- И чего ты, Мот, занозистый. Наверное, переучился. Откуда ты слова то берешь не понятные. Говорил бы ты просто, по-нашему. Говорил бы так, как Жириновский, просто и понятно.
- О каком Жириновском ты говоришь, - вставил Мот слово.
- Смотри на него, Буфер, вроде все знает, а Жириновского не знает. Да это тот, что по телеку много болтает. Он какой-то председатель. Вроде-бы председатель партии. Как ее..... - вращая глазами Крюк стал вспоминать название партии.
- ЛДПР. - Подсказал Мот.
- Вот-вот, ЛДПР - Людская добродетель патриотов России.
- Да не так, Крюк, она называется Либеральной Демократической партией.....
- Опять ты, Мот учишь меня. Я ее так воспринимаю сердцем, значит она такая. Ведь у меня есть право свободы голоса и суждений! Придумал - либеральная.
-Хватит, Крюк, - вмешался Буфер, - я закончил разливать, давайте лучше выпьем. А то вы еще затронете Единую Россию. Лев Петрович ее любит. За нее он нам голову скрутит набок.
Все замолчали, взяли в руку стаканы. Видно, вспомнили о своей значимости в российском обществе. Буфер произнес короткую речь:
- Мот, за твое здоровье.
Свели стаканы краями друг к другу, выпили и крякнули, и вытерли губы ладонями, сморщились.
- Спасибо, други, соратники по несчастью, - произнес Мот.
Крюк с расстеленного пакета собрал крошки хлеба, бросил их себе в рот, и стал жевать. Буфер, как всегда выматерился, опустил голову и задумался, а может его стала одолевать водка.
Мот встал, слегка покачиваясь, напомнил своим собутыльникам:
- Мусор, демократы, после себя не оставляйте. Пошел я на свою точку, то есть, на свое место, посижу в переходе чудес. К слову добавлю, что демократия определяет господство людей, или чье насилие в стране. Над нами господствует Лев. - Замолчал и, прилагая усилия, чтобы не шататься, не спеша пошел по аллее к пешеходному переходу.
- Совсем Мот одурел, - промолвил Крюк, и махнул рукой, - Льву Петровичу надо сказать, он ему мозги прочистит.
Собутыльники Мота попрятали мусор в кустах, это был подвиг, и разбрелись, пошатываясь, к своим излюбленным местам отдыха, под открытым небом и среди свободной природы.
Мот благополучно добрался до подземного пешеходного перехода. Как обычно уселся у стены, опустил голову над алюминиевой жертвенной чашкой и затих, словно живописная скульптура. Прохожие проходили мимо, не обращая внимания на человека, и только изредка ложили, или бросали, в чашку монеты. А он сидел в одиночестве: думал, может быть спал, просматривая приятные сны о прошлой семейной жизни.
Часы, установленные на высокой колокольне храма, на Соборной площади громким боем отсчитывали время.
В храме прихожане обращались с молитвами к Христу о помощи, ставили свечи и целовали иконы. Клирики изредка проходили между прихожан, не обращая на них внимание. Они служители, они служат богу!
В храме, от электрических люстр и зажженных свечей все блистало золотом, пахло ладаном и расплавленным воском свечей, лики святых мерцали с умиротворительными взглядами. С иконостаса смотрел Иисус, а с центрального купола четырехстолбового храма, смотрел сам бог христианский в трех Ипостасях.
В жертвенных урнах храма, постукивая падали монеты. Колокола молчали.
4
Жизнь Крюка, Буфера и Мота протекала однообразно, как метко сказано в кинофильме «Джельтмены удачи»: «... украл, выпил ; в тюрьму, украл, выпил..., романтика.....». У этой тройки жизнь протекала аналогично, только без тюрьмы: собрал милостыню, отдал Льву «налог», выпил, собрал милостыню, отдал Льву . . . . - демократия.
Подвыпивший Мот часто стал задумываться над извечным вопросом человека к самому себе: «Зачем я живу?». Мысли переходили к жизни Крюка и Буфера. Им спокойнее, они еще молодые, их эта мысль не тревожит. Живут, выпивают, пожертвование дают люди добрые по повелению самого Господа. Водки или самогонки, или в аптеке настойки Боярышника в новом перестроившемся обществе в достатке. Тепло, лето, поют птицы, природа расцвела и согревает душу своим божественным теплом. Как дальше жить? А что? Бог, прославляемый золотыми куполами с крестами, на которых был распят его сын, поможет или призовет к себе в загадочный Рай. Там свобода! Христос ; спаситель поможет. Природа Буфера и Крюка наделила удивительной способностью привыкать к своей жизни. Буфер просто привык и не видит другой жизни, ему нравиться быть среди людей, которые оказывают ему приношения. Крюк, помешанный на демократии и свободе, почти доволен своей вольной жизнью, и при удобном случае вставляет слово о свободе. Мот принимал свою жизнь внешне спокойно, но душа болела и вспоминала о прошлой счастливой жизни. Мот анализировал прошлое и настоящее, скучал о сыне и жене, и творческой работе, и порой, его страдания становились тяжелыми и сложными. Это состояние он называл «господним судом».
Непонятно, какие чувства или общие интересы свели эту тройку вместе. Они продолжали встречаться, такие разные, с разными судьбами и, в тоже время, чем то похожие, что-то их объединяло. Встречи, как всегда, отмечали выпивкой за свои успехи в прошении милостыни.
За выпивкой разгорались активные разговоры. Темы разные, но очень похожие на новости по телевидению. Обсуждались проблемы принятия новых законов в различных областях, особенно интересовали законы по зарплате, пенсионному обеспечению. Разгорались споры по темам передач телеведущего Соловьева. Было о чем поговорить. Украина тоже давала много информации. Буфер со знанием дела называл Киев фашистским городом. Интересовала их и экономика. Самое интересное было то, что они жили на улице, без телевизора и радиоприемника, но события в стране отслеживали. Правда, следует заметить, что у Мота был телефон «iPhone». Он служил Моту и телефоном, и радиоприемником, и телевизионным приемником. Что касается Буфера и Крюка, то они были готовы разговаривать на любые темы, используя свое понимание событий, о которых могли услышать впервые в возникшей беседе. Крюк и Буфер были уверены в собственных знаниях и силе слова, особенно подкрепленные алкогольными напитками.
Летние дни продолжали приближаться к осени. Стали чаще идти дожди. После сильного и продолжительного дождя с бурным ветром, случилась беда. На встречу у памятника Димитрия Донского не пришел Крюк. Не было его и на своем «рабочем» месте. Лев Петрович, не получив свои деньги, стал учинять допрос о Крюке, спрашивал у Буфера:
- Куда эта скотина подевалась? Ну, я ему задам трепки, выгоню с работы этого лодыря! Наверное, его девка приняла, соскучилась, потаскуха.
Буфер и Мот пошли к техническому колодцу, где обычно ночевал Крюк. После сильного дождя на дороге и тротуарах были лужи. Буфер матерился с особым изяществом, ворчал о пустой трате времени и боялся не собрать определенную сумму денег.
Буфер подошёл к колодцу, позвал:
- Крюк, хватить отдыхать, вылезай.
Ответа не последовало. Буфер наклонился и заглянул в колодезь, и с испуганными глазами отскочил в сторону.
- Что случилось, что прыгаешь как блоха. - Спросил Мот.
- Там Крюк!.... Крюк там лежит. Кажется, он мертвый.
Мот нагнулся к колодцу и всмотрелся в полумрак. Там на дне колодца, среди труб и деревянных досок лежал в неестественной позе Крюк. Одна нога была под слоем грязи, видно нанесенная потоком воды. Лицо тоже было в грязи. Все говорило о случившейся беде. На одной из стен колодца была видна дыра, из которой сочилась вода. Видно дождевая вода промыла канал и затопила колодец. Крюк, как всегда, был сильно пьян, спал непробудным сном и утонул.
Муниципалитет похоронил неизвестного человека в неизвестной могиле, отметив ее христианским шестиконечным крестом. Природа забрала жизнь неизвестного Крюка, в неизвестные дали вечности. Мот присутствовал на похоронах, наблюдал издалека. Когда все разошлись, Мот подошел к могиле и написал шариковой ручкой на перекладине деревянного креста ; «Крюков Сергей Иванович». Мот постоял у могилы без головного убора и затем, для публики, кто знал погибшего, дописал на кресте в скобках (Крюк). Вздохнул и произнес протяжно:
- Да.... Была жизнь и не стало жизни....
Мот не спеша уходил с кладбища, и только выходя из ворот мертвых, еще живой, одел свой, износившийся головной убор.
Августовское солнце согревало землю, освещало землю, сохраняя жизнь всем живым.
5
Солнце склонилось ближе к горизонту. В укромном уголке городского парка, на скамейке, сидели Буфер и Мот. Между ними расстелена пленка пакета, на которой была закуска и бутылка водки. Увядающие листья тихо шумели на деревьях, прикрывая от взгляда всевышнего парочку подданных, затеявших поминки по другу.
- Давай, Буфер, откупоривай бутылку, помянем Крюка, - промолвил Мот.
Водку Буфер налил в три стакана одноразового использования. Один из трех стаканов, в нем налито водки было меньше, накрыл кусочком хлеба.
Мот и Буфер стаканы взяли в руки, сняли головные уборы. Буфер достал крестик, который висел на шее, и сжал его в кулак, произнес:
- Давай, Мот, выпьем за душу Крюка. Пусть земля ему будет пухом.
- Давай помянем,... - откликнулся Мот, и выпил.
Закусывали молча. Затем вновь налили привлекательной алкогольной жидкости, и вновь Буфер промолвил, зажимая крестик в кулаке:
- Хороший пацан был Крюк. Жалко его.... Любил свободу. Говорил: «Лучше на улице жить, и быть свободным демократом, чем жить во дворце под присмотром тоталитарного общества». Выпить лю-би-л! На небо смотрел звездное, искал свою звезду. Там была свобода, свобода у Господа нашего,; помолчал, разжал кулак и освободил из заточения крестик, предложил, ; давай еще выпьем за память друга - Крюка, пусть везет ему в ином мире. - Закончил слово Буфер и залпом выпил водку.
Мот последовал примеру. Водка, им казалось, стала разогревать их сердца и давать свободу слову.
- Свобода слова, демократия и религия это не проходящие ценности, - вновь заговорил Буфер, - без них жить нельзя. Вот мы с тобой, Мот, свободные и независимые, политика нам никчё-мн-а-я.....
Мот слушал, насмешливо улыбался, продолжал жевать куриное мясо-гриль и разливать следующую порцию водки. Наконец прервал рассуждения Буфера:
- Хватит болтать, бери стакан. С такими мыслями обратись ко Льву. Он тебе расскажет о свободе...., демократии..... Скоро будет холодно, с «непокрытой головой» будешь у него просить место в ночлежке с почасовой оплатой. - Выпил водку, продолжил. - Уляжешься на свободное место, как тюлень на берегу, с такими же свободными, как и ты, поспишь час, другой, проснешься весь в запахах «порфюна» и на «работу»...., на «работу», пробуждать в прохожих, не свободных граждан, сочувствие и милосердие. Граждане будут идти мимо, и кто-то кинет тебе милостыню. А ты будешь благодарить! И очи свои подымать к небу, и шептать слова благодарности..... Что замолчал, пей!
- Все тебе, Мот, не так. Ты свободе, демократии, свободному рынку несешь «предъяву»! А чем тебе религия не угодила? Вон! какой собор красивый, весь в золоте, люди идут почтить Христа. А он им, за это, благодать дарит. Нам кусок хлеба дает. Христос помогает людям, а ты все недоволен. Пойди, помолись и бог тебе поможет, верой своей человек сильный.
- Лев тебе дает возможность выпросить у людей на кусок хлеба и бог тут не причем. - Заметил Мот.
- Ты, Мот не веришь в бога! Гореть тебе в аду, в костре справедливости! - Возмутился Буфер.
- А ты Буфер веришь в бога? Я что-то не заметил. Верить – не языком болтать о своей вере, а следовать законам божьим. А ты законов божьих не знаешь и письмена заветов даже в руках не держал.
- А зачем их читать и в руках держать, бог и так на путь истины нас направляет! - Разгоряченным тоном возмутился Буфер. - Разлей, Мот, остаток водки богом нам данный.
Действие водки на божественное начало разума возбуждало в Моте восстание мыслей. Буфер - матерщинник, живет как животное, спит под открытым небом, грязный, не мытый, удовлетворяющий свой мужской инстинкт под кустами с такими же «божественными сущностями» иного пола, рассуждающий о боге, раздражал Мота.
- Закрой, Буфер, свои уста, омытые водкой и осушенные ветрами демократической свободы американского разлива. Я сам в том же статусе общественном, что и ты, но что-то знаю. Я знаю, что нет у тебя религиозных убеждений, и не трудишься ты «в поте лица» на земле грешной, следовательно, и оскорбить твои чувства невозможно.
Буфер выпил остатки водки, выматерился, как будто закусил, со злом промолвил:
- Ну! Прочти лекцию, прочти, послушаю. Сам, наверное, по ночам шепчешь: «Помоги господи». А мне мозги промываешь!
- Я не в бога верю, а верю в былое существование Христа и его учение о взаимоотношениях людей. Законы божие и в светских законах есть, только называются они не так, как в теологии. Причем во всех верованиях они по толкованию одинаково звучат. Представляли они собой зачатки власти и политики, и государственного устройства. И, тем не менее, различные верования между собой вступали и вступают ныне в жестокие кровавые схватки.
- Какие там еще верования. Бог един и православный. - Вставил реплику Буфер.
- Я не клирик и не проповедник христианства, но к учению христианскому отношусь с уважение. К мусульманскому учению тоже отношусь с уважением. Повторяю, что к учению, а не к богу, и другим религиозным учениям отношусь с уважением. Однако, религии с призывами к любви и миру проходят через кровавые истории человеческой жизни.
- Ну! ты даешь! Мот. Не слышал я, что бы церковь кровь проливала. Бузу, ты несешь. - Заплетающимся языком вступил в спор Буфер.
- Сам ты буза, Буфер. Что помню из истории, скажу тебе, алкоголику верующему, что в тебе веры и на грош нет. Верить - не иконы целовать да господу кланяться, а следует выполнять то, что рекомендуется в святых писаниях. Например, написан закон ; «Не убей». Однако верующие во имя веры и единого бога убивали, и убивают ныне. Иберийскими мусульманами на территории мусульманской Испании в 1066 году была устроена кровавая резня, 4 тысячи евреев было вырезано во славу Аллаха. В истории осталась эта резня под именем: «Резня евреев в Гранаде». С 1096 по 1444 годы христианами было совершено не менее двадцати одного похода против неверных, не христиан. Погибли тысячи людей за то, что они верили другому богу, поклонялись другой вере. Эти кровавые походы христиан в истории называются «Крестовыми походами». Крестоносцы утверждали, что весь мир должен верить истинному, единственному христианскому богу. Во Франции, в «Варфоломеевскую ночь», 24 августа 1572 году, в канун святого Варфоломея, католиками было убито около 30 тысяч человек ; гугенотов. Причиной стала свадьба католической королевской дочери Маргариты с протестантом Генрихом Наварским. Инквизиция католической церкви вынесла смертный приговор Джордано Бруно, и 17 февраля 1600 года, его сожгли на костре, на площади Цветов в Риме как еретика. Джордано Бруно утверждал, что вселенная бесконечна и что солнце находится в центре вселенной. Это не соответствовало церковной мысли того времени......
- И зачем ты, Мот, мне лекцию о старине читаешь. Было, не было, написано кем-то, и было ли это все. Кто знает? Я Реалист. - Прервал разговор Буфер. - Выпить бы еще. Давай сбегаю, да помянем Крюка! еще пригубим горькой.
- Беги, - ответил Мот.
Крюк действительно, быстро сбегал и, подойдя к Моту уже с открытой бутылкой, увидел, и подумал, что Мот спит. «Ну и ну! Заснул лектор-выдумщик» ; промолвил Буфер. Но Мот, не спал. Сидел с закрытыми глазами, думал о жизни и вновь вспоминал свои счастливые дни жизни в семейном кругу. Время, и новая вера, не христианская, а советская в нем жила. Был человеком, гражданином великой Советской страны, теперь стал одним из «Детей подземелья».
Буфер осторожно присел на скамейку и хотел отпить с горлышка бутылки. Только поднес к губам, услышал голос Мота:
- Наливай в стаканы, не крысятничай.
Буфер даже вздрогнул от неожиданности и стал наливать.
- Давай, Буфер, выпьем за будущее, наше. Может, богиня Фортуна приведет нас к счастью; может, приведет к кончине; а может, подарит нам золотую монету из своего рога изобилия, или одарит удачей.
- Пусть Крюку в ином мире подвернется удача, может, и он за нас выпьет. - Добавил свое слово Буфер.
Над головой, в ветвях кустарника, под которым располагалась скамейка, громко зачирикал воробей.
- Слушай, Мот, вот и Крюк прилетел, и доброе слово нам прочирикал, - промолвил Буфер.
Мот промолчал. Переждал, пока не перестанет водка жечь полость рта и обратился к Буферу:
- Ты, Буфер, говоришь, что крестовые походы были в прошлом. Ты забыл войну с фашизмом, которые имели цель утвердить свои взгляды, свою религию и власть на планете, они утверждали, что чистокровные немцы - последователи божественной арийской расы. Миллионы евреев, русских и других граждан советских республик погибли в войне. Ты слышал о Бабьем яре? В 1942 году было убито 27 тысяч человек, в подавляющем большинстве евреев. Хатынь в Белоруссии, где заживо сожгли детей, женщин и стариков, эти зверства были при участии бандеровских карателей. Церковь не противостояла такому уничтожению людей. Сегодняшние радикалы ; исламисты, строящие Исламское Государство в Сирии, своих же мусульман, не поддерживающих радикалов, уничтожают со звериной жестокостью. Уничтожают свою же древнюю культуру. Украина, сделав пособников фашизма своими героями, уничтожает на востоке своих же граждан, за то, что они имеют другие убеждения, которые не признают Бандеру своим героем. В Одессе живыми, как инквизиция, сожгли своих же граждан. Украинская Церковная христианская Епархия вступила в захватническую войну с Московской Христианской Епархией на территории Украины, и это не древние времена! Это современность! Порошенко – президент Украины, имеет церковный сан Диакона, отдает приказы убивать своих граждан и разрушать их жилища. А Европа демократическая, христианская Европа, поддерживает Украинское правительство, ставшее на путь фашизма, и вооружает современным оружием. И это, это третье тысячелетие с рождения Иисуса Христа. Мы с тобой, Буфер, водку пьем, а там, на востоке Украины, матери сидят в подвалах, спасая своих детей, и трясутся от страха. - Мот сделал паузу и добавил. - Демократия «приносит свободу украинскому народу».
Буфер сидел и пьяными глазами смотрел на Мота и пытался что-то сказать. Наконец, это ему удалось. Качая перед лицом Мота указательный палец, произнес:
- Не путай, Мот, веру Христа с демократией. У демократов нет Ада.
- Почему же нет? Разве вторая мировая война не Ад. А ныне на востоке Украины не Ад. Там и огонь, и костры, и котлы и черти. В Сирии разве не Ад?...
Буфер пьяными глазами смотрел на Мота и качал головой, затем с очередной попытки вымолвил:
- Правильно мой батя, по профессии каменщик, говорил: «Меньше знаешь, умней будешь. Хочешь быть свободным, меньше читай книг». Христос всегда справедливо поступает, только дьяволы ему мешают. Вот я, после учебы, ни одной книжки не прочел. Не отнимали они у меня времени и ни чем не заставляли заниматься! Вот я и свободный. Жизнью, какая она ни есть, наслаждаться надо. А ты, Мот, мучаешься, думаешь, страдаешь. О какой-то книге рассказываешь, как её там ..., - замолчал, вспоминая название книги и автора, - как ее (выругался), вспомнил, «Страна воров» Говорухина. Это тебе нужно? Живи и радуйся, что живешь! Бог и спаситель с ними разберутся сами. Давай выпьем.
Выпили остатки водки. Буфер пришел в хорошее расположение духа, заговорил:
- Ты мне, Мот, голову не морочь своей политикой и религией. Давай поговорим о жизни. Вот у тебя есть телка?
- Ты о чем?
- Вот «Редиска» ты, я имею в виду бабу или женщину, они у тебя есть?
- Нет, Буфер. Да они мне и не нужны. Я оказался однолюб.
- Не продвинутый ты Мот, - продолжил рассуждения Буфер. - Эх! женщины, иные как хороши! Увидишь красотку, кровь бурлит как вода в Ниагарском водопаде! Я с одной познакомился в очереди за благотворительным обедом. Она была впереди меня. Какие формы. Глаза голубые, большие, нормальная баба, с нормальным семиклассным образованием. Губы красивые, а какие груди. Я ее толкнул в бок и спросил: «Как тебя звать». Она глянула на меня, улыбнулась, сказала, что ее зовут Галя. Сдружились, а как она любила целоваться..... А вот Вера была совсем другой......
Буфер замолчал и смотрел на Мота, который сидел неподвижно с закрытыми глазами. Может он спал. Может, думал о своем, или слушал болтовню Буфера.
- Ты что? Мот, спишь? - Обратился Буфер.
- Нет, нет. Слушаю тебя. Доставляй себе удовольствие. Только стакан накрытый хлебом оставь в покое, не трогай, Крюк придет и выпьет.
- Так вот, мы сдружились, какая темпераментная, горячая....
Буфер выкладывал заплетающим языком воспоминания о мимолетной близости с бездомными, бедными красавицами. Мот спокойно спал, сидя на лавке и что-то ему снилось из детских воспоминаний, и о любви к жене, той единственной, о которой мечтает каждый человек.....
6
Время текло как песок в песочных часах, сокращая всем остаток жизни. Чем старше человек, тем быстрей течет песок.
«Интересно? Какая скорость времени и чем эту скорость измерить. Скорость звука есть, скорость света есть, а скорость движения времени нет....», - самопроизвольно текли мысли в голове Мота.
Он сидел на своем «рабочем месте» с полузакрытыми глазами, и прислушивался к звуку редко падающих монет в его чашку. Время бежало и приближало к акту передачи денег Льву Петровичу. Только день не удачный. А может прохожие не столь милостивые или время изменило свою скорость. Как бы то ни было, но мало было прохожих сочувствующих чужому несчастью. Да и несчастье ли? их судьба.
- Мот, ты опять спишь, так у тебя и деньги пацаны утащат из твоей чашки, - обратился подошедший к нему Буфер.
- Чего так рано приплелся? Еще «налогосборщик» не появлялся.
- Он утром не делал обход, видно в ресторане сильно покутил. Я прикупил бутылочку. Крюка вспомнил, царствие ему небесное. Давай сбежим, скажем, что заболели и на службу не ходили, - предложил Буфер.
- Все равно придется платить как долг. Знаешь, не заплатишь, в ночлежку не пустит. Скоро совсем похолодает. - Сделал паузу и добавил. - Ладно, пойдем, вспомним добрым словом человека.
На этот раз друзья приютились под кустами без листвы, на набережной. По реке Дон медленно плыли баржи, летали с криками чайки. Прохожие по набережной шли по своим делам. Некоторые стояли у берега и смотрели на воду и на одиноких рыбаков, мечтающих о большом улове.
Буфер, чтобы не привлекать внимания, налил в стаканчики самогона, не вынимая бутылку из внутреннего кармана пиджака.
- Давай, Мот, за нашего кореша согреем душу. Пусть ему в раю будет уютно, - произнес речь Буфер.
- Давай, Буфер, скоро и нам туда дорога откроется.
- Ну! Мот,....мать, обязательно нагадить надо. Я туда не спешу, смотри как красиво вокруг и свободно. Жизни радоваться надо!
С этими словами Буфер одним глотком выпил самогон. Закуска у него оказалась в кармане.
Мот последовал примеру и из своей сумки достал кусок подсохшего хлеба. Закусил.
- Свобода, ты говоришь, Буфер? Только чья свобода, и какая? Мы под кустами пьем, оглядываясь, а кто-то в ресторанах заливает в себя, не оглядываясь, свободно. Только тебя в машине отвезут в отделение полиции, взять с тебя нечего, побьют для порядка и выпустят, с тобой уже есть такая практика. А вот с ресторана пьянчугу денежную под ручки выведут, посадят в машину, стоимостью в миллионы рублей, и отвезут в особняк в теплую чистую постель, и даже его разденут и, уходя из спальни, поклонятся. Вот тебе свобода, она разная бывает свобода, и чья свобода. А вот деньги у нас и у богатого из одного источника, из одной шкатулки – рук рабочих да крестьян. И у тех больше денег, кто может из той шкатулки больше взять! Наливай, Буфер, выпьем за свободу Крюка, вот у кого действительно свобода, даже Лев его там не беспокоит. Пусть Крюк не обижается, что часто мы его вспоминаем.
Выпили. Буфер успевший захмелеть, таращил на Мота глаза и пытался чем-то ответить, но слова не захотели выдать мысли, и только с некоторой попытки прозвучали любимые Буфером отборные нецензурные, крепкие звуки. Звуки ругательства успокоили Буфера и, наконец, он заявил:
- Ты дурак, Мот! Сам себя мучаешь всякой чепухой, и мне около тебя сумрачно становится. Живи вольно, свободно, не о чем не задумывайся, бог за тебя все решит и подскажет. Недаром столько церквей появилось, что бы унять таких дураков как ты.
Буфер посмотрел в стакан, в котором с его стенок стекли капли самогона, опрокинул его себе в открытый рот, глотнул, и выкинул стакан в кусты:
- Пусть полежит, он еже пригодится нам. - Почесал затылок, поднялся. - Ладно, Мот, пойду, поработаю ещё, может, попадутся щедрые клиенты. Они молодцы, дают деньги и не сообщают, откуда они их взяли! Мне не нужно об этом знать. Я только им говорю: «Спаси вас Господи». А в голове возникает продолжение – от денег.
Буфер рассмеялся и, еле заметно пошатываясь, ушел, а Мот остался под кустами, провожая его печальными глазами. Солнце пригрело Мота, и он, незаметно для себя, уснул, облокотившись о стволы кустарника и склонив голову на грудь.
Буфер шел вдоль трамвайных путей по улице Станиславского. Встречные прохожие уступали ему дорогу. Невдалеке прозвучал трамвайный звонок, предупреждая об опасности. Буфер звонка не услышал, его взгляд привлек купол собора, на котором ярко блестел позолоченный крест ; символ обещания счастливой жизни в ином, не земном, мире. Под ноги Буфера попался камень. Буфер споткнулся и упал на рельсы трамвая. Почувствовал сильный удар, не успел почувствовать боль, как все погрузилось во тьму.
Водитель трамвая, женщина, резко затормозила, ужас случившегося как будто копьем пронзил ее сердце. Она выскочила из трамвая и подбежала к пострадавшему. Буфер лежал окровавленный без движения. Она охватила свою голову руками, упала перед ним на колени, слезы потекли и она запричитала:
- Ой! Мамочка моя! Да что же теперь будет с моими детками..... Как же они останутся без меня.....
Вокруг стали собираться свидетели и любопытствующие. Вышли из вагонов пассажиры и окружили плачущую женщину. Кто-то успел позвонить в скорую помощь и полицию.
Недалеко остановилась машина, блестящая черным лаком. Из машины в черном костюме, с красным галстуком и в лакированных туфлях вышел мужчина и подошел к месту происшествия. Деловито осмотрелся, тронул женщину за плечо:
- Чего, дура, плачешь? Посмотри, это бездомный, пьяный, нечего за ним горевать. На одного бродяги меньше стало и всего то.... Не стоит огорчаться.
Сказал, и вернулся к автомобилю, спокойно сел и уехал.
Вскоре примчалась скорая помощь и полиция. Помогать бедному Буферу уже не нужно. Скончался, ушел из жизни.
Вскоре все разошлись. Скорая помощь с Буфером и полиция уехали. Жизнь на данном участке города вошла в свой обычный ритм жизни.
Мот еще спал, и о случившемся ничего не знал. Только на следующий день он услышал, что на трамвайной линии, возле центрального рынка, погиб бродяга. Мот пошел на его «рабочее» место и там его не нашел. Понял Мот, что остался один. Заныла душа, закололо что-то в сердце. Моту искренне было жаль Буферова Федора. Не удалась жизнь у человека, так и ушел, ничего не совершив, но жизнь любил и не проклинал никого.
Через Льва Петровича Мот узнал, где похоронен Буфер. Его могила оказалась рядом с могилой Крюка. Деревянный крест без надписи, наспех сделанный, возвышался над могилой. Мот постоял над могилой, вспоминая Буфера, их общую судьбу, их странное знакомство и дружбу, вздохнул. Мот достал фломастер и написал на кресте «Буферов Федор Федотович», ниже добавил – «Буфер». Постоял еще немного, взялся за край перекладины креста, словно за руку Буфера, и затем в одиночестве покинул кладбище с мыслью: «Все найдут здесь упокоение и свободу…».
«Время продолжает свой бег, может быть течение или ход, или распространение. Время имеет большую силу: живых ведет по тропинкам жизни; умерших уводит в небытие; разрушает дома, дороги; разрушает и рождает все вокруг; ведет землю в будущее, которое люди пытаются разгадать. Время как движение крови в венах человека, останови кровь и жизнь исчезнет». ; Рассуждал Мот, сидя против своей чашки благотворительных приношений.
Время погружало все вокруг в холодный период года. Осень заставляла Мота приходить в ночлежку, вносить плату и находить место, где придётся: на свободной многоярусной кровати, или на полу, в ночлежке теплее, чем на улице.
Солнце скупо светило. Ночи увеличивались во времени. Одиноко, тоскливо одному. Мот так и не приобрел новых друзей, сохраняя в памяти Буфера и Крюка. Рабочие места Крюка и Буфера заняли вновь испеченные временем бездомные, озирающиеся, с тоскливыми лицами. Они еще не привыкли к новой своей жизни и прошлое их било как разъяренный боксер на ринге слабого своего соперника.
В один из последних теплых солнечных осенних дней раздался Звонок по мобильному телефону. Мот машинально соединился с абонентом и от неожиданности услышанного замер как богомол. Звонил сын Мота:
- Отец здравствуй.
Мот продолжал быть в оцепенении, не знал, что сказать, и как ответить. Сердце и душа замерли.
- Не хочешь отвечать? - услышал Мот вопрос.
- Нет, нет сынок, - Мот понял, что не то сказал, заикаясь, исправил слова.
- Хочу…. Хочу ответить.... - Наконец справившись с волнением, продолжил. - Прости, я растерялся. Здравствуй сыночек. Рад тебя слышать. Что случилось?
- Случилось, отец. У меня будет в субботу помолвка с любимой девушкой. А затем свадьба скромная, в кругу моей и ее семей. Вот я и мама приглашаем тебя на помолвку и затем на свадьбу. Ты не возражаешь в таком торжестве поучаствовать?
- А как же мама, она согласна. - Задал вопрос Мот.
- С мамой все согласовано. Семья моей девушки Кати, хочет с тобой познакомиться. Не волнуйся, они знают твоё свободное пребывание в настоящей жизни. Желают тебе помочь.
- Хорошо, я приду! - Согласился Мот и испугался такому ответу. В чем он там появится, не в этой же заношенной и грязной одежде.
- Ты, отец, не беспокойся. Мать приготовила тебе одежду. Приходи в субботу утром к нам. Приведешь себя в порядок, и пойдем знакомиться. - В телефоне наступила пауза, затем, ; договорились? мы ждем тебя.
Телефон умолк. Мот посмотрел на экран телефона, затем вновь приложил телефон к уху. Наконец убедился, что связь прервалась.
Этот звонок и разговор вызвали сильное волнение. Сердце учащенно билось. Сознание рекомендовало и звало его пойти на встречу, и тут же вступало в противоречие. Как он, бродяга, попрошайка, посетитель благотворительных завтраков, в грязной одежде, не бритый и не купаный появится перед бывшей женой, о которой сохранил теплые чувства, и как появится перед сыном прилюдно. Он может стать причиной насмешек в кругу людей, в котором сын общается. «Идти? или не идти?» - терзал вопрос его душу.
Измученный размышлениями Мот пошел в аптеку под названием «Дешевая аптека». Удивляло его название аптеки. Рождено оно из литературного русского языка, от выражения «не дорого», или из криминального жаргона слов - дешевый кент, дешёвка.
В аптеке посетителей не было. Мот купил три флакона настойки боярышника на спирту. Молодая работница аптеки с презрением проводила его взглядом. Мот заметил этот взгляд в отражении на стекле витрины, и с болью в душе пошел в городской парк, к той скамейке, где частенько, втроём организовывали отдых на троих.
Поудобнее уселся на скамейке, достал из сумки один флакон боярышника и открыл. Помедлил, представил в сознании Крюка и Буфера, сидящими на скамейке, молча обратился: «Выпьем, успокоим нервы».
Спирт обжег губы и полсть рта. Мот скривился, но не стал ничем закусывать. Решил, что так быстрее алкоголь исправит его нервное состояние. Стал представлять встречу с женой, сыном, невесткой. Обдумывал, что он им скажет и как они к нему отнесутся. Боярышник стал «прояснять» сознание, и Мот выпил содержимое второго флакона. Солнце катилось к закату. Скоро потемнело. Мот плотней застегнул куртку, натянул шапку поглубже, Хмель постепенно овладела телом и незаметно для себя Мот заснул.
7
Наступил субботний восход солнца. От сильного, неожиданного, ночного заморозка влажная земля стала твердой и покрылась инеем. Нахохлившиеся воробьи прыгали с ветки на ветку над головой Мота, порхали крыльями, видно пытались согреться. Мот спокойно, неподвижно сидел с закрытыми глазами, кисть одной руки была спрятана во внутреннем кармане куртки, другая опиралась о скамейку. Ресницы и рука Мота были покрыты инеем.
К скамейке подошла работница городского парка, а проще - дворник, чтобы убрать мусор у скамейки. Не обращая внимания на Мота, она привыкла к присутствию бездомных, подняла два пустых флакона из-под настойки боярышника, и только после этого внимательно взглянула на неподвижного сидящего человека. На ее лице появилось выражение испуга, отступила от скамейки на шаг и прикрыла часть лица рукой:
- Ох! Господи, неужто помер. - Она произнесла шёпотом слова сама себе, и стала рыться в кармане.
Наконец достала из глубокого кармана изрядно потрепанный, небольшой, мобильный телефон и дрожащими руками набрала номер скорой помощи.
- Скорая?! Приезжайте в городской парк, тут, кажись, покойник сидит.... Какие шутки? Помер бомж или замерз бедолага тут на...., - связь прервалась и женщина с недовольным выражением лица набрала вновь нужный номер скорой. - Опять я звоню.... Кто, кто ! Петровна я. Мария Петровна работница городского парка.... Какого? Городского, что по Энгельса в центре...... Да, парк Горького, да, "жмурик" тут, видно замерз, или отравился, приезжайте я вас со стороны улицы Пушкина встречу.
К Петровне подошла еще одна дворничиха. Заохала, запричитала.
Петровна сослуживицу оставила около Мота, а сама пошла к выходу из парка. На ходу, по телефону, сообщила своему начальнику участка и заместителю заведующего парком.
Пока Петровна ходила встречать скорую помощь, у неподвижного Мота собралась небольшая группа работников парка и несколько зевак любопытствующих, без которых не обходится ни одно событие радостное или горестное. Собравшиеся начали обсуждать случившееся. Кто-то утверждал, что бедолага отравился Боярышником. Другие утверждали, что из-за неожиданных заморозков бедолага замерз. Другие говорили, что бездомный избавился от трудной жизни, и видно ему Бог помог. Вспомнили о процедуре похорон бездомных. Пожилая, любопытная женщина, пожалела родственников Мота, детей, ведь какой бы он ни был – он человек.
Наконец появилась медицинская скорая помощь и полиция. Врач сообщил о наступлении смерти. Полиция из внутреннего кармана куртки достала потёртую фотографию, на которой была изображена привлекательная женщина с мальчиком лет восьми. На оборотной стороне было написано ; «Моткова Надежда и Владимир Мотков.
Петровна, наблюдавшая за действиями полиции, перекрестилась и сказала соседке:
- Наверное, его семья, любил он жену и сына, хранил их около души своей и в душе своей.
Скорая помощь увезла труп Мота, уехала полиция, любопытствующие разошлись, а Петровна навела вокруг скамейки «должный порядок».
Полиция разыскала Надежду Моткову и пригласила на опознание. Надежда отказалась. Отказалась не только поехать на опознание, но отказалась и от проведения похорон. Повернувшись к сыну сказала:
- Даже в самый твой светлый день помолвки и свадьбы он напакостил, не мог подождать. Не мог умереть после свадьбы твоей.
Владимир промолчал, только внимательно посмотрел на свою мать, и ушел в другую комнату.
Мот был похоронен, так же как и его товарищи по несчастью - Крюк и Буфер. Социальная похоронная бригада, видно спешила, и деревянный крест вкопала с наклоном. Вот такая неудачная кривая судьба человека. Когда все разошлись, из черной машины, недалеко стоящей, вышел Лев Петрович. Подошел к могиле, неподвижно постоял, затем из портфеля вынул аккуратную дощечку, на которой было написано, «Мотков Харитон Петрович», ниже мелким шрифтом, «От родных и близких». Достал гвозди и молоток и прибил к кресту. Тихо произнес:
- Тяжело человеку любить тех, кто его презирает. Ушел ты с любовью, а остались с ненавистью.
Осмотрелся Лев, увидел, невдалеке рабочие копали могилу. Подошел к ним, взял лопату и вернулся. Поплевал на ладони, выкопал крест. Углубил ямку, установил крест вертикально и закопал.
- Ну вот, Мот, теперь ты вертикальный, правильный, пусть земля будет пухом, - произнес Лев.
Снова Лев опустил руку в портфель, достал искусственную алую розу и положил на холмик, проговорил:
- Это тебе от наших......, была жизнь, и не стало жизни.
Подошел рабочий, у которого была взята лопата, спросил:
- Друг похоронен?
Лев отдал лопату и с горькой усмешкой ответил:
- В некотором роде....,человек, - и пошел к своей машине, сияющей лаком от податей и пожертвований.
Жизнь продолжалась! На месте Моткова появился Мотыльков, которому тут же дали прозвище Мот. И судьба схожая. Мотыльков решил заняться малым бизнесом, составил бизнес план, получил кредит под залог своего дама, доставшегося по наследству от отца. Жена была не согласна, протестовала, но мужская стать непреклонно переступила через мнение жены. Бизнес не удался, банк отобрал дом. Жена с двумя дочками переселилась к своим родственникам.
Мотыльков сидел в переходе, озирался и краснел, когда ему в алюминиевую чашку бросали деньги, и он повторял: «Прости Господи». И не понятно было, кого он просит простить. Простить его, или простить тех, кто бросает милостыню, и за что простить. Пусть сам Бог разбирается с тем, что он сам натворил.