Вольнодумство Клима Абаева было таковым, что любовь к математике и литературе странно сочеталось с прогуливанием занятий и походами на реку за поселком, где перед весенним ледоставом по чистым слоям льда все ещё можно было гонять шайбу, а улегшись на прозрачную гладь видеть размерено двигающихся в холодных водах рыб. Но как то его друг Валентин - артековец и лучший математик школы с кем они иногда разрабатывали схемы самодвижущихся машинок, после одного из длительных прогулов заметил: как бы не пришлось тебе с таким поведением стать трактористом – не поступишь ты в вуз.
Клим воспринял критику и постарался заняться чем то действенным: выровнял учебу, улучшил грамматику, увидел вдруг в Химие логику, облегчавшую изучение, добыл себе проспекты «Для поступающих в вузы», а между делом организовали с Валентином футбольный турнир, взбудораживший школу. Как, оказалось, реализовать математику и проектирование машин можно было в Политехе, и он выбрал направление "Конструкторы подземных машин", хотя конкурсные баллы на специальность оказались самыми высокими и отличники из класса поговаривали: тебе бы туда лучше не соваться.
Перед экзаменами вуз организовал консультации и в город Клим отправился почти за месяц до их начала. Проблем с общежитием не было, и здесь появились новые знакомые. Убедившись в прочности знаний по математике и впечатлительный по натуре он не без воли случая познакомился с девушкой, с которой начали, было складываться отношения. Сдав на отлично два экзамена по математике, Абаев, к третьему - потерял голову, и просто не мог оторвать ни глаз, ни мыслей от этого зеленоглазого наваждения. Жили они по соседству и иногда в перерывах между занятиями позволяли себе расслабиться и потянуть в комнате у Клима портвейн. Это было проще, чем ходить куда-то в кафе - вокруг были друзья, подзадоривающие их в милой пикировке, были они сами, была, не плохая еда, и наконец, портвейн - делавшийся в те времена из настоящего винограда и стоивший не дорого.
Не сказать, что они этим злоупотребляли, но так уж повелось что то отмечать. Это расслабление для него затягивалось, но не в виде пития (оно было больше символичное), а построением планов мало связанных с подготовкой к следующей физике, и в основном о том, как прочнее связать себя с Николь. Видимо школьный опыт, при аномальной влюбчивости, оказался недостаточным и о мере он забыл. Вульгарное же, по мнению его товарищей, поведение Николь не только ни отталкивало, но наоборот казалось милым, и он во всем находил ей оправдание. Как то она постучалась к нему в комнату, спрашивая знакомого, который жил напротив, и где его по-видимому не застала. Огромные изумрудные глаза в окроплении светлых веснушек смотрели на него печально, а внутри них билась какая-то настырная мысль и она в немалой степени была вызвана выпитым алкоголем и стремлением быть в комнате.
И тут девушке стало плохо, что пришлось уложить её на кровать - она задыхалась, и пришлось расслабить её ситцевое платье в луговых цветочках и завязочках на шее. Как она объяснила, сидели - в компании старшекурсников .. и они стали приставать. Ей и в самом деле было плохо, хотя друзья Клима воспринимали этот демарш по своему - грубее, им казалось, что смятая постель и есть тому доказательство. Тем более, что с тех пор о друге к которому она тогда пришла, перестала вспоминать. Это сблизило их, и отношения между комнатами заметно укрепились, существенно отвлекая его от экзаменов.
Теперь они готовились вместе, если это можно было так назвать. А, кроме того, футбольный чемпионат мира в Англии достиг апогея и сражения сборной СССР с Германией и Португалией имели безусловный приоритет. Т.е. вначале Николь, затем Футбол.., а затем экзамены. Радиоточка в общаге работала исправно, а Николай Озеров комментировавший матчи, красочностью своих репортажей ничем не уступал нынешним, идущим по трехмерному телевизору. Броски Льва Яшина - лучшего вратаря мира тех лет он представлял и так достаточно уверено, и по фото читаемого еженедельника "Футбол" и, по реальной игре московского Динамо, на городском стадионе, где оно выступило в кубке СССР против местного Шахтера.
Шахтер, которому они отдавали предпочтение, проиграл 1:2, но победный гол был забит после серьезной борьбы в дополнительное время. Естественно, занятые в Лондоне, Игорь Численко и Яшин не выступали, но и без них лидеров хватало. Команду не раз спасали высокие прыжки вратаря Скокова. А правый край обороны горняков разрезали быстрые проходы Еврюжихина, воображавшего из себя (и не без основания) не менее чем Гаринчу - чемпиона мира из Бразилии.
Новые впечатления лишали Клима чувств опасности наряду с наивной уверенностью в том, что блестяще сданные две математики не позволят допустить провала по физике - не поднимется у экзаменатора рука. Вечером Николь зашла к Климу, и они попытались, что то почитать, но было не до физики, и он, почему то решил обсудить её сочинение, хотя по счету это был четвертый экзамен. Стопка её тетрадей так и осталась у него, и она им не уделяла ровно ничего - вероятно, была уверена в себе, или просто пока не хотела говорить о том, что подвигало её к выбранным темам сочинений. Сам он знал, почему и кто, был источником его вдохновений и школьных страданий, хотя теперь неприлично забыл о ней.
Клим читал строки Николь и видел ту же любовь к свободной теме которую питал и сам. Было очевидно, что пишет она - от души, а думает, как и он о добре и любви к ближнему - и все отработанным слогом, но за ним пряталось то, что ему не нравилось и вызывало ревность. Хотя он чувствовал, что Николь тоже забыла источник. Но вот её явление в пьяном виде и слова, сказанные при этом, и дефиле без тени смущения в купальнике, в момент, когда они заходили к ним по делам. В советском имидже вообще такого не было, а здесь ... вот и поверь, что в СССР нет секса. Впрочем, в каждом отдельном случае было по-разному. И соседка у Клима в поселке, где он проживал, донская казачка по крови, одноклассница и отличница на дне рождении могла спокойно выпить рюмку водки (это в 5 классе) – и хоть бы что, без всяких вольностей.
Николь же и её подружка были что-то. За тысячу км. приехали .... сказал его приятель Саня. Из сочинений, Клим уверился, что многое внешнее - вульгарное иногда шокирующее в её поведении было наигранным, показным, но что она хотела этим сказать? И не затем они приехали за тысячу км что бы ….. - сказал он себе. Её мысли и общение с ним опровергали то, что видели глаза и слышали уши. Вероятно их Большое Кургальджино – это огромное южное озеро, воспетое великим поэтом - шестидесятником, раскрепощало людей, делало их воображение ярким, как розовое оперение Фламинго, гнездовавших на озерах. Постоянное пребывание у воды приучало к наготе, свободе и умению брать на себя инициативу, а длительные путешествия в поездах, где перестук колес глушит звуки – рациональной практике.
В тот злополучный вечер девочки, решив не оставаться в долгу, сами принесли портвейн и недолго поучив, пригласили за стол разлив вино по стаканам. Николь за нехитрой едой, что то говорила о Христе, хлебе и крови его и что-то о кесаре и кесаревом, она задавала вопросы, но не требовала ответов. В комнате в тот вечер не было никого - его напарник уехал к себе домой. Экзамен у него был на день позже. Пригласи её к себе, сказал тогда Валера - не будь один, а Николь, как обычно присутствовавшая, просто сказала - приду.
Они выпили а, Клим замешкался - ему почему-то пришла в голову блажь, что пить с ней сегодня надо из одного стакана - такой своеобразный брудершафт. Либо он плохо донес эту мысль до нее, либо.., но она приняла его слова за отказ выпить сегодня. А это было бы обидно и вызывающе с его стороны - раньше то он пил. Но она молча взяла стакан и медленно мелкими глотками выпила его до дна, не показав никакой обиды и ни дрогнув, ни одной мышцей. Вот ее губы через мутное стекло и струйка вливающегося розово - желтоватого вина. Медленно, медленно как судьба. Остановись, хотелось сказать Климу, остановись или нам не быть вместе...
Она ушла к себе, а он, без особого желания, прочитав еще пару страниц, лег спать. За окном накрапывал дождь, и ветер прорывался через щели не плотно запертого окна и стучали капли по стеклу, было холодно и неуютно. Что теперь Николь и ее подружка Лера – алкоголички и шлюхи? Нет, он так не думал и даже близко такие мысли не свербели его. Слова и интонации говорили о другом, что она не выставляла на свет. Нет, он, что то чувствовал за гранью видимого. Что-то говорило в нем: это другое. А может частое не допущение им дурного - есть от его влюбленности. От того, что он попался? Но, по-видимому, попалась и она, а сказанное ею однажды за столом: А может промеж нами Любовь, в присутствии всей их компании, были не игрой слов, а эманацией ручейков пробивавших ложе для нового чувства, ещё не окрепшего, но будоражившего обеих. И через много лет, когда он читал Булгакова и Евангелие, ему показалось, что он понял, в чем дело, он понял Христа простившего заблудшую, ибо любовь была в ней.
Одиноко и сиро на душе. Утром дождливая погода продолжилась и, собираясь на экзамен в соседний корпус, они столпились на крылечке. Николь была тут же, она как будто растворялась в этих струйках дождя, а глаза её сияли теплотой и уверенностью, как будто бы она забыла вчерашнее. Климушка .. сказала тихо она идем .. он содрогнулся от этих слов. Она приглашала его под зонтик и то, что не случилось вчера вновь ожило в нем от чуда прикосновения теплых рук, влажного дыхания и света излучаемого из глаз. И они пошли к корпусу под ее зонтиком, и как ему казалось, счастливее не было никого и лучшей погоды нечего было, и желать, как в песнях моря от Карела Гота:
Ты, я – мы и зонтик.
Мокнем, ну и что ж?
Под любым нескромным взглядом,
Будем вместе, будем рядом,
Если будет дождь.
Клим и через много лет помнил эти линии дождя и тепло соприкасавшихся рук и глаз, излучавших добро, как от человека нашедшего равновесие, в душе которого после долгого ненастья наступил покой и порядок, или как от мамы, вышедшей на первую прогулку со своим ребенком. Он смотрел в её бездонные глаза и в нём звучали звуки Миансаровой:
Топ, топ - топает малыш
С мамой по дорожке милый стриж,
маленькие ножки не спешат
только знай себе, твердят
топ, топ скоро подрастем
ножками своими мы пойдем
будет нелегко малыш подчас
начинать все в жизни
в первый раз… топ топ
очень не легки первые шаги…
И он увидел её и себя, как они идут вместе, и с ними - их малыш топает не уверенными шагами. А потом, через несколько лет он задавал себе вопрос: разве мужчина и женщина думают сразу о ребенке, если встретились и идут вместе под дождем. Но он тогда сказал ей об этом, а она замолчала и опустила глаза. А там по потемневшему асфальту струилась влага, и разбивались капли дождя, о её узкие ступни, в лодочках и стройные поджарые ноги, скрывающиеся в шельфе серой юбки. И её в водяной пыли девчоночьи хвостики рыжих волос, перетянутые резинкой с цветками, отдавали необыкновенным девичеством.
Почему он так думал о ней, почему доверял мыслям и намекам, хотя были случаи, когда людям он не верил и ждал от них коварства. Как непрочны наши ощущения.
Но судьба испытывала Клима. Какая - то сила заставила его войти в корпус и (в общем, не курящего) задымить прямо у двери, где шел экзамен. Вышедший тут же экзаменатор, сделал ему замечание. Взяв же билет и усевшись за парту, он обнаружил двух своих одноклассников, которые волею судьбы попали с ним в аудиторию в один день и в один час. Задания свои они не знали, и пока Клим разбирался с ними, пытаясь помочь - получил второе замечание. А дальше было делом техники, ответив на 2 вопроса, и допустив ошибку в решении задачи, он получил неуд, без спасительных дополнительных вопросов.
Как на войне он был расстрелян, и жизнь его прекратилась, а ведь только час назад он был счастлив, и всё сулило ему лучшее. И его вид новоявленного битла и стиляги с его рок-н-роллом шестидесятых - не способствовали прощению. Расстрел был осуществлен срочно и без предупреждений. Его Никто его не собирался жалеть и прощать и тем более спрашивать об этом, точно также как внезапная смерть отца нежданная в самую яркую и радостную минуту его детства. Хотя он ждал вопросов и считал, что именно так и надо поступать: предупреждать, объяснять и прощать.
Расставание с ребятами и Николь превратилось в личную трагедию, и выявила полную неготовность к спасительным поступкам. Клим был хмур, неразговорчив и капризен и считал, что теперь его презирают - детство явно не ушло из него. Так что даже за столом, во время ставшей традиционной после экзаменационной пирушки не стал выслушивать и поддерживать обычное пикирование по поводу "их любви" ничем не поддерживая разговор, Николь казалась растерянной, но глаза не прятала – и в них была печаль и она не знала, как поступить.
Потом он шел на остановку автобуса, что бы вернуться восвояси домой в свой поселок, мимо её раскрытых окон - в комнатах было также темно, как и пасмурное безмолвное расставание в последний вечер. И уже перед поворотом, когда должно было исчезнуть из вида здание раздался стон: низкое девичье сопрано тянуло Климушкаааа, Климушкаааа Абаев, ев.. ев. Через 10 лет этот голос он слышал вновь - им в свои 26 лет пела Алла Пугачева, так похожая на Николь. Но возвращаться было уже поздно, да и как он понял, стонала не она, а её подруга, но стонала за Николь и от того, что понимала состояние её души.
Им было хорошо вместе, и вопрос о национальной принадлежности даже не поднимался, как иногда бывало с другими, но жизнь проверяла на прочность, она требовала от него действий, доказывая, что легко и жестко может отобрать то, что только дала. Он же поддавался слабости и уже не знал, что же ему нужно. И все больше вспоминал девчушку, оставшуюся в поселке. Странно как раньше он мучился о ней, а тут Николь выбила из него все и влезла во все переулки. Но оказывается не вовсе. И это раздражало его, и мучило, потому что в самом главном (так ему тогда казалось) - он оказался не устойчивым. Он любил и мучился не мало, но теперь он забыл, кого любил, и это приводило его в отчаяние.
В тот год, из-за одновременного выпуска 10 и 11 классов был повышенный конкурс, правила поступления в вузы упростили, стало возможным тут же пересдать документы на вечернее отделение института. И конечно, он объявил об этом, впрочем, не обращаясь непосредственно к Николь. Это отделение давало студенту такие же права, как и дневное, например, отсрочку от службы в армии.
Семья его встретила с пониманием, мама нервничала про себя, руки ее покрыла сыпь: нервы не выдерживали тяжелого напряжения – теперь со смертью отца, всю ответственность она возложила на себя. И надо было успевать во всех делах: обеспечивать детей летом и зимой, тащить домашнее хозяйство и скот. Хорошо, если получается, но бывало, приходилось биться как рыба о лед. Да и сын же, закончивший 11 летку также продолжал борьбу за поступление в другом городе.
Амбиционность Клима оказалась, кстати. Он отрекся от мира, не встречался с друзьями и даже не сыграл ни одного матча за команду, в которой уже 2 года был капитаном. Хотя по вечерам выходил во двор и с остервенением пинал мяч о каменную стенку пристройки. Он осунулся и повзрослел, а мама уже просила его бросить эту затею с поступлением – сдавая за сезон 15 экзаменов, можно было и надорваться. Но Клим упорствовал, и ему надо было еще заново изучить и химию, где также мог отступиться.
Настойчивость дала плоды, и через месяц упорного труда физика была сдана на «отлично», приглашенный ассистентом ради этого случая заведующий кафедрой Марк Павлович Глузберг, пожал ему руку, так и не поняв, как же он провалил физику на дневном отделении.
А ещё через несколько дней, после зачисления в вуз, в цветении бульвара под густыми ветвями серебристых тополей, он шел на телеграф и мельтешившая листва, словно уносила его в бездонное небо, уже задумавшееся об осени. Если бы знал он тогда, сколько десятилетий ему придется ходить под их сенью, и столько событий произойдет за это время в мире.
Я студент мама - сказал он в черную трубку телефона – удобно сидя в простом кресле за стеклом кабины. Приятно пахла нагретая пластмасса, и он легко представлял, как там в его поселке мать выйдет во двор, и в ярких лучах заходящего солнца будет поливать сад и радостно улыбаться, как зазвенят струйки воды, и благодатная почва распаренная солнцем примет её в себя, что бы ответить богатым цветом, урожаем и добром. Ей станет легче и на миг покажется, что все беды отступили.
Она сядет среди зелени, и долго будет смотреть на расстилающиеся в ветках плоды осени: отливающие сизой чернотой смородину, краснеющие помидоры, пылающие желтизной ранетки. А когда синие вишни вечера прикроют розовый закат, она помолится о счастье детей и избавлении от смертельной болезни её третьего - старшего сына, чье время стремительно сокращалось.