– Мне нужны краски для написания картины: розовая, желтая, синяя… Подберите мне всю радугу цветов, для смешивания, – попросил мужчина, обращаясь к продавщице, раскладывающей на прилавке всевозможные поделки народного творчества.
– Какие? Акварельные или масляные? – спросила продавщица.
– Лучше масляные. Они, думаю, более стойкие. Акварельные, наверно для пейзажей подходят, – ответил покупатель, разглядывая картины местных художников, развешанные по стенам и расставленные на полу так, что любой посетитель магазина мог бы сам лично выбрать нужную тему, перебирая холсты, прибитые к подрамникам и сложенные стоймя вертикально друг за другом. Там пахло масляными красками и растворителем.
– Мне для этого понадобится время, – сказала тихо продавщица, очень хорошо разбирающаяся в людях, так как узнала в покупателе своего постоянного клиента, который не раз приходил в магазин то за кистями, то за подставкой для картины, то за растворителем для красок.
«Наверно дети учатся в художественной школе, вот он и приобретает для них подарки», – решила с улыбкой продавщица. Она стояла около прилавка, где под стеклом красовались декоративные изделия: тряпичные куклы, вышитые крестиком мешочки, детские пинетки, салфетки-трафареты, бусы, браслеты, сделанные из янтаря и других природных минералов, подвески из цветного стекла на веревочках, серебряные серьги, деревянные шкатулки и всякая всячина.
Она медленно подошла к стойке, где в ячейках находились масляные краски, стала выбирать то, о чем говорил покупатель. Он оглядел комнату, обратив внимание на стол, за которым сидели двое, как он понял, знатоки живописи или художники, разговаривающие очень приглушенно о чем-то и посматривающие за входящими посетителями.
«Удивительно, – проговорил про себя Заметкин, беззастенчиво разглядывая людей, – сколько терпения надо, чтобы нарисовать хотя бы одну картину. А эти за столом – наверняка – бизнесмены, предприниматели или один из них директор... Интересно, о чем они так тихо разговаривают? Может быть, ищут натуру для картины? Ну, я не подойду к ним. А, по-видимому, хотят продать живопись дороже, чтобы хватило на пиво с рыбкой…»
Разговаривающие за столом мужчины, периодически поднимали листы, показывая что-то написанное или нарисованное от руки. Заметкин не мог разглядеть отчетливо, что именно, хотя все его внимание сосредоточилось почему-то на этих двоих.
«Магазин-салон расположился в подвальном помещении. Освещение только электрическими лампами. Платят они за аренду много. Вот и решают, как за счет клиентов выручку сделать…» – продолжал раскручивать свою версию разговора художников постоянный покупатель.
Выглядел Заметкин крайне невзрачным, но был абсолютно трезвым, доволен собою, что посетил такой респектабельный салон. Высокий лоб, густые каштановые волосы с проседью, среднего телосложения, в поношенной одежде.
«Из этих самих художников получились бы очень привлекательные натурщики. Вот, кажется, я отвлекся от темы…» – Заметкин посмотрел, что опытная продавщица уже нашла то, о чем он просил ее минут пять назад.
– Пожалуйста, – сказала она застенчиво, – это вам как раз подойдет?
– Для моего первого полотна, думаю, да. Картина будет в японском стиле под названием «Утренний разговор двух миловидных женщин», – объяснял Заметкин женщине в обычной, не форменной одежде, неловко ежась, ощущая прохладу подвального помещения. – Там у меня есть еще кое-что, но пока свой выбор остановил вот на таком названии. Хотел нарисовать черного дрозда на цветущем красными пионами дереве или белых журавлей – стерхов в степи, как олицетворение мирной семейной жизни… Но пока нахожусь в творческом поиске.
Продавщица сделала квадратное лицо и выписала завзятому покупателю чек. Пока он говорил, глядя прямо перед собой, воодушевляя себя на художественный порыв, его кто-то сзади толкнул в плечо. Заметкин оглянулся: рядом возвышался его бывший однокурсник по университету – еврей польского происхождения Швычек, костлявый, светловолосый, в потертом темно-зеленом пиджаке.
– Привет! Как тебя сюда занесло? Ты что безработный? – спросил Швычек, от ежедневного беганья по комиссионным магазинам его привычки приобрели фискальный налет, а сам он постепенно превращался в антиквариат.
– У нас сейчас в стране кризис… Буду осваивать вторую профессию – художника, – ответил Заметкин прямо, не теряя нити предыдущего разговора. – По нашей специальности – историк – надо копаться в музеях, раскопках, архивах… Это слишком дорого для меня получится… – он хотел что-то еще добавить, но передумал, так как уже заплатил за предложенные ему в художественном салоне краски.
– Понимаю, уставшими глазами нельзя смотреть в прошлое, – как после тяжелого наркоза, проговорил Швычек, самостоятельно проходя между рядами картин, чтобы не задеть.
– Пойдем отсюда. А то здесь не курорт, – предложил Заметкин.
Они вышли, поднявшись по лестнице, открыв массивную дверь с витиеватыми вензелями, изготовленную из различных сортов дерева.
– А тебе что тут надо было? – в растерянности от прохладного, но солнечного апрельского дня спросил он уже на улице.
– Да, ну так просто, решил посмотреть, что к чему. Шедевры у них есть, но где-то спрятаны подальше от наших глаз.
– Ты с работы? – Заметкин позавидовал оптимизму друга.
– С кафедры сбежал, – ответил Швычек, распахивая пиджак, показывая шерстяной свитер ручной работы.
Ярко светило солнце. Синее небо отливало сапфиром. На углу около хлебного ларька стояли девушки в светлых плащах. В душе у Заметкина расцвели цветы. Он поискал глазами в толпе прохожих знакомых особ женского пола, смущенно, как первоклассник, обрадовался свободе.
– Тебе понравились картины? – внезапно спросил Заметкин, все его мысли крутились вокруг этого магазина, где в дальней комнате выставлялся богатый набор мебели 19 века: четыре кресла, два столика, трюмо с головками ангелов, консоль.
Оба восстановленных гарнитура были выдержаны в красивом миниатюрном стиле с обновленной обивкой. Никаких раскладывающихся предметов, как любят делать в наши дни все мебельщики, там не было. На верхних панелях – рабочих поверхностях столов – находились предметы первой необходимости: чашки с блюдцами, журналы с каталогом, список продаваемых вещей из коллекции помещичьей усадьбы.
– Ты знаешь, – подбодрил его Швычек, – я картинами не интересуюсь. Это все мазня. А вот мебелью не прочь обзавестись приличной. У нас современные взгляды на планировку, но ехать специально за границу, думаю, глупо!
– Да, ты полностью прав, – согласился Заметкин, протягивая на прощанье крупную ладонь, привыкшую к тяжелому физическому труду. – У меня сегодня еще лекции в главном корпусе – на вечернем у филологов и философов… Точно помню… У меня расписание… Посмотрю, когда приду.
– Тогда бывай, – отозвался Швычек, поворачивая в том же направлении, что и Заметкин.
– Так мы вместе идем? – снова спросил Заметкин, наблюдая за реакцией бывшего однокурсника.
– Идем.
– А то я смотрю, твоя фамилия часто упоминается в научных дискурсах.
– Ну, это я так от нечего делать. Правильно, надо осваивать вторую специальность – художника, например. Ты что, правда, решил нарисовать что-то стоящее? – любопытство Швычека носило формальный характер.
Они продолжали вышагивать в одном направлении. Яркие пятна сухого асфальта выделялись на солнце. Им навстречу спешили студенты-вечерники на занятия во вторую смену.
– Да. У меня и сюжет есть. Можно сказать с эротическим уклоном, – хвалился Заметкин, сам не представляя, о чем он говорил.
– Ну, надо же! Расскажи, наконец, если ты разбираешься в искусстве, откуда в нишах Центрального кинотеатра скульптуры: из Эрмитажа или специально вылепили? – снисходительно спросил историк-искусствовед со степенью кандидата наук простого школьного преподавателя, подвизающегося на ниве университета.
– Это все до поры до времени, когда-нибудь их уберут оттуда. Но в такие тонкости я не вникаю. Ты что, здесь поблизости живешь? – в очередной раз, проникшись уважением к своему коллеге, спросил Заметкин.
Он смотрел, что Швычек с солидным портфелем не собирался сворачивать ни вправо, ни влево, а направлялся точно за Заметкиным в двери Главного корпуса. Там располагались ведущие гуманитарные кафедры университета, куда он шел в вечернюю смену.
Заметкин успел заскочить в перерыв между утомительными школьными занятиями и лекциями для продвинутых студентов в художественный магазин-салон и купил красок для написания картины в японском стиле.
– Нет, мне нужно поговорить с техническим персоналом. Там у нас намечаются некоторые перестановки… Вот мне, то есть нам, –Швычек замялся, – требуется лаборант, но чтобы могла помыть полы, вытереть пыль. Есть у тебя на примете кто-то, кому нужны деньги?
– Сейчас деньги всем нужны. Но я спрошу своих студенток, кто еще не нашел работу по специальности, может в будущем останется у тебя на кафедре преподавателем.
Заметкин разочарованно понял, что никакая сила не изменит натуру его коллеги.
«Вот взял бы ведро, тряпку, швабру, да и мог бы помыть сам», – мелькнула у него коварная мысль.
– Подошли мне сейчас, – Швычек назвал номер своего кабинета на другом этаже, не там, где у Заметкина должна была состояться лекция. – Буду подписывать заявление об уходе нашей прежней лаборантки, а потом займусь с новыми кадрами. На такую должность лучше принять знакомого человека.
Они расстались около пустого гардероба на кафедре истории, которую возглавлял Швычек собственной персоной. Каждый пошел в свою аудиторию.
Заметкин, не торопясь, пробежал список присутствующих, пустив по рядам лист, чтобы студенты ставили свои фамилии. Достал текст лекции, перекликающийся со школьными темами, но в другом научном аспекте. В голове у него неотрывно мелькали образы японских женщин в кимоно, как бы он хотел их изобразить на своем полотне.
– Есть вакансия лаборанта на кафедре Современной истории. У кого есть желание и время, может сейчас подняться и поговорить с заведующим. Кто смелый? – задал вопрос Заметкин о том, что его мало волновало, но просто из дружеского участия к заведующему кафедры – Швычеку.
Никому из пришедших студентов не хотелось отлучаться с лекции, чтобы найти себе проблемы во время сдачи сессии, поэтому молчали.
– Можно подумать? – услышали все громкий голос из середины аудитории.
– Нет. Надо сейчас сказать, – обрадовано сказал Заметкин, предполагая, что дискуссия закончилась.
Из-за сильного напряжения кто-то все-таки решился покинуть лекцию, чтобы потом вернуться и дослушать то, о чем будет вещать будущий доктор наук. Швычек в это время расписался в требуемых бумагах у бывшей лаборантки, отработавшей две недели по законодательству, которая была принята по большому блату, но решила уволиться по семейным обстоятельствам. Ей понадобилась всего несколько суток, чтобы найти себе другое подходящее занятие с большей зарплатой и замечательными видами на будущее.
– Нашла уже работу, Ира? – спросил он, подписывая заявление и обходной лист на увольнение.
Ира – бывшая лаборантка – занималась набором текста докторской диссертации для заведующего, которую он собирался защищать в ближайшие три месяца или полгода. Практически все было готово: оппоненты написали свои рекомендации, авторефераты отосланы. Оставалось лишь пробиться в ВАК, чтобы прислали свое отношение. О банкете и дне защиты он не волновался. Решил день сам назначить, когда совет соберется на очередное заседание.
Мыть полы ей не позволяли, но пыль иногда приходилось вытирать со стола перед каждым торжеством, когда она накрывала на стол, купленные и принесенные ей продукты питания, на собранные преподавателями деньги, чтобы отметить праздник или дни рождения. Такая работа ее устраивала.
Правда, потом приходилось убирать со стола, копошиться в раковине, стирая жирный налет, перемешанный с томатной пастой, с тарелок. Хорошо, что горячая вода текла нормально, а моющее средство всегда было у нее под руками. Но ей в этом грязном и неблагодарном деле всегда помогали сами устроители, поэтому она могла даже раньше уйти домой, чтобы не мешать им расставлять на кафедре чистые тарелки, рюмки, стаканы, ложки и вилки. Но последнее время преподаватели пристрастились покупать пластиковую посуду, с которой вообще никаких проблем не было. Испачкали. Поели. Выбросили. У Иры работы поубавилось.
Она с детства мечтала блистать в высшем свете, выставляя на показ свои прелести. Подбирала яркие стильные пластинки, заслушивалась Стингом, Джимом Моррисоном, Миком Джагером, Майклом Джексоном, Лед-Цеппелином, Фредди Меркьюри и Квин. Увлекалась чтением Драйзера, Золя и Стивена Кинга. Любила рассказывать анекдоты, чем привлекала к себе пристальное внимание посторонних. Одевалась безвкусно, но вычурно.
Всегда старалась продемонстрировать свои ровные ноги в бежевых капроновых чулках, но когда вышла замуж, то потеряла всякий лоск и былую красоту. Крупная, высокого роста, русоволосая, она перекрасилась перекисью водорода, превратившись в вульгарную блондинку. Никаких иллюзий насчет себя она не питала, но дожидалась светлого будущего, вопреки неблагоприятным политическим прогнозам.
Ира переминалась с ноги на ногу, так как разговаривать с бывшим начальником ей не хотелось.
– Мне муж предложил работу в магазине «Ткани» уборщицей на полставки и продавцом там же, – ответила миролюбиво Ира, забирая свои бумаги.
– Желаю здравствовать! Он у тебя, кажется, милиционер?
– Нет, но первый муж – милиционер, – с досадой ответила женщина, уходя из кабинета заведующего, наткнувшись по пути лицом к лицу со студенткой, направлявшейся прямо туда, откуда уходила бывшая лаборантка.
На последний вопрос женщина посчитала нужным ответить, отправляясь на «свеженайденную службу», так она называла свою деятельность. С новым мужем – слесарем-сантехником, с которым она познакомилась, когда пригласила к себе для ремонта крана на кухне, они продумали план, как Бони и Клайд, ограбить художественный магазин-салон, а вину потом свалить на любого другого, лучше на бывшего мужа или самого директора магазина. Она страстно мечтала отомстить проходимцу, оставившего ее без копейки денег и еды в холодильнике.
«Пережили вместе смену власти, реформы, талоны на сахар и водку, а поделить жилплощадь он не захотел… Вот теперь пусть сам побегает за продуктами по городу. Я ему сколько раз говорила, выпиши мне хорошую справку, чтобы я могла встать на расширение квартиры. Нашел бы знакомых в отделе по распределению, я бы ему спасибо сказала, а то захотел меня с моими креслами, которые еще бабушка обновляла, и ремонтом шантажировать… Сколько можно ждать было от него подачек. Ведь мои дети уже выросли, тоже хотят где-то прилично жить. А он говорил, пусть сами добиваются…» – рассуждала Ира, когда пересекала улицу, добираясь пешком из корпуса университета до магазина «Ткани», – вспоминая своего прежнего спутника жизни.
«Для милиции все двери открыты, ну а слесарь сделает дело и уйдет. Мне деньги достанутся, если выгодно продать антиквариат. Свалим с деньгами за границу подальше отсюда. Можно в Израиль или в Сочи съездить, когда приберем к рукам дорогостоящие вещи. Там картин много. Они – сейчас самые ценные экспонаты для любого музея. Жаль, там книг старинных нет, а то бы с книгами нам можно было бы даже до Америки докатиться. Плохо одно: у него родственников много. У этого слесаря-месаря. Ну, а с другой стороны – есть куда картины спрятать… Мне они, собственно, не нужны, а людям нравятся. Сколько народу в этом салоне вечно толкается. Бешеное количество. Научиться рисовать так, как эти художники умеют. Сразу бы памятник поставили где-нибудь в центре города!»
Жильцов в их малоквартирном доме устраивало, что слесари постоянно менялись. Было двое-трое штатных сотрудников, ноль внимания уделявших трубам в котельной. Но кто хотел улучшить работу водонагревательной системы, вызывали специалиста по объявлению в газете. Таким образом, Ира вышла замуж за слесаря, когда он отремонтировал ей кран на кухне и в ванной комнате.
У нее была задача, которую они долго обдумывали вместе со вторым мужем – войти в доверие к директору магазина «Ткани», который располагался над художественным салоном, сделать в полу большое отверстие, через пол проникнуть в художественный магазин-салон, вынести через отверстие ценности, закрыть пол снова линолеумом. А затем перетащить «изъятое», как они решили называть, на машину и отвезти куда-нибудь, чтобы продать, а деньги разделить между собой. Для этого им понадобилась бы обычная машина или фургон. Смотря по обстоятельствам, что они найдут и возьмут там. Точного ориентира нужных для продажи вещей они еще не знали, поэтому хотели уточнить стоимость наиболее понравившихся товаров, чтобы сразу найти покупателей.
«Наконец дошла. Вот кажется мое будущее место работы. Надо заскочить вниз, посмотреть, что самое ценное. Ну, а заодно с директором познакомлюсь, если он будет на месте. Говорят, что им натурщицы всегда нужны. Но зарплату они собираются мне в конверте отдавать, а может быть, натурой отобьюсь или продуктами, чтобы толще казалась. Моя фигура всегда всех мужчин устраивала… Даже мама хвалила меня перед своими женихами и сожителями, некоторые ко мне в постель перепрыгнули. Как это сейчас называется? Сходить налево, а может быть направо? Сколько же их у матери было?»
Своими личными вопросами Ира поставила себя в тупик, когда появилась в зале художественного магазина-салона в сером нараспашку плаще и серых, подаренных новым сожителем, ботинках с черным рантом и шнурками.
– Такие картины у вас! – восхитилась она по-своему. – Просто загляденье!
Продавщица, заметив появившуюся из-за металлической, с сигнальным устройством, двери, женщину, оторопело смотрела, не зная, как поддержать разговор.
– Вас что-то конкретное интересует? Вот бижутерия, кольца, браслеты, – она указала на стеклянный прилавок. – Если хотите дешевле, то можете приобрести салфетки или сувениры с видами города.
– Вот этого мне не надо. А остальное – я вижу сама, – восхищаясь про себя украшениями из серебра и натуральных камней, громко сказала Ира, намечая, что из всего этого ей «конкретно интересно», по словам продавщицы.
«Постараюсь внушить своему напарнику – забрать все эти вещи оптом, чтобы можно было носить. Но думаю, он не согласится оставить, а заставит меня отдать ему на продажу. Ладно. Будет видно. Сейчас померяю и тогда определю, что смогу купить на вырученные картины, если мы не сговоримся брать украшения, или они спрячут все в сейф. Ведь сейф он не сможет выкорчевать из стены», – прилагая максимум усилий к изучению произведений искусства, обдумывала свои дальнейшие шаги женщина.
– Может быть, хотите примерить? – глядя на восхищенные глаза Иры, спросила продавщица, которой не надо было быть психологом, что понять душу покупателей, особенно женского пола.
– Да. Покажите мне серебряный набор – серьги и кольцо, – как-то вымученно сказала Ира, приближаясь очень близко к прилавку и закрывая полой плаща часть наружного стекла, где как раз лежали самые привлекательные изделия народных мастеров.
Изделия из дерева: бусы, ковшики, стаканы, марионетки, туески, подставки из можжевельника, кружки, тарелки, картины с элементами декора и выпуклым изображением фруктов, рыбы – все эти вещи Ира скромно проигнорировала. Она понимала их значительную себестоимость. Полотенца, подушки, покрывала, салфетки из хлопка, вышитые яркими нитками гладью, выставленные на другом стенде, показались ей роскошными. Она обратила на них свой взгляд.
«Такие вышивки нам в школе показывали на домоводстве, как делать. У меня, конечно, есть вкус прекрасного, но моей маме эти хлопчатобумажные ткани понравились бы еще больше, чем мне. Она любит все такое яркое и витиеватое, без пятен и затяжек. Ни один ее друг не согласился купить ей эти простые скатерти. Только один был валяльщик валенок, да и тот сбежал куда-то, не помню», – Ира опять углубилась в воспоминания своего детства.
А живописными картинами, тщательно написанными масляными красками, с изображением букетов и пейзажей, стоящими в центре зала, она осталась довольна, понимая их дороговизну. Никаких гротескных изображений она не признавала.
Продавщица аккуратно достала из-под стекла серебряный набор с этикетками и положила перед Ирой. Та покрутила в руках ювелирные изделия, посмотрела цену, померила кольцо, которое как раз соответствовало ее размеру пухлых пальцев с ногтями без маникюра, изнеженных легкой работой.
– Кажется слишком узкое кольцо для меня, – сказала Ира, отдавая назад товар прямо в руки продавщицы.
– А серьги не желаете примерить? – спросила продавщица, заигрывая с разборчивой покупательницей. – Вам пойдет.
– Да, спасибо, – ответила она, а у самой от счастья заиграл румянец на щеках. – Очень элегантно.
Примерив весь набор, что предложила щедрая продавщица, Ира покинула художественный магазин-салон в отличном настроении, что запомнила расположение комнат и картин. Теперь ей надо было спешить устраиваться на работу в магазин «Ткани», о чем ей сказал слесарь, который также отремонтировал у них прорвавшуюся отопительную трубу.
При входе в магазин «Ткани» Ира увидела, стояли большие рулоны драпа, и только у избирательного количества людей эти теплые тона не вызвали бы восхищения. На стенах, выкрашенных масляной серой краской, были развешаны натуральные шелка по баснословным ценам и дешевые, импортные, набивные, ажурные, с люрексом и без, искусственные вискозные волокна. Тяжелые деревянные прилавки покрывали метровые остатки ткани, намотанные на фанеру. Они красиво смотрелись в отделке изделий. А цельные рулоны трикотажа, шерсти, крепдешина, ситца, батиста, атласа, штапеля, сатина с купонным рисунком стояли у стенки за спиной продавца.
– Простите, где здесь отдел кадров? – Ира спросила приятным голосом, грамотно врываясь в естественный ход рабочего дня торговых работников.
Ей указали прямо на дверь в центре торгового зала, куда она зашла и прошла сразу в кабинет директора, минуя продавцов.
Кабинет директора представлял собой небольшую комнату, набитую мебелью, с раздвинутыми короткими занавесками на окне. На столе стоял персональный компьютер, а напротив холодильник, сверху с микроволновой печью, а рядом большой сейф и шкаф.
Директором магазина «Ткани» оказалась молодая женщина славянской внешности.
– Я пришла устраиваться на работу продавцом и уборщицей на пол ставки, – сходу высказалась Ира, передавая свою просроченную справку из торгового университета, который она бросила после четвертого курса, так и не доучившись до конца. – Вот моя трудовая книжка, – она показала то, о чем говорила.
– Сейчас схожу, позову директора. Она просила меня посидеть здесь, пока разбирается с приемом товара, – сказала заместитель директора, выступающая в роли секретаря. – А вообще-то вот она и сама.
Появилась настоящий директор – женщина бальзаковского возраста, как Ира, – буквально через минуту. Она осмотрелась, завидев посетительницу, предложила ей присесть на стул, стоящий у стены. Следом за директором в комнату вошла еще одна женщина в синем рабочем халате. Ира поняла, что за ней следом пришла продавщица.
– Ты пришла сюда зачем? Иди, работай, – строго одернула вошедшую продавщицу директор. – У вас есть стаж работы в торговле? – по-деловому спросила, обращаясь к Ире, директор в красивой, полосатой, желто-красно-коричневой, с белыми вкраплениями водолазке, черной кожаной расклешенной юбке и такой же жилетке с бантиком на спине, а та поняла, что подобные шикарные ткани и одежда по карману только очень богатой женщине со связями.
– Да, но не слишком большой, только один год, – не соврала Ира, вновь устраивающаяся на хорошую должность, чтобы не ударить в грязь лицом.
– Ладно, приходи завтра к половине десятого. Поговорим, а сейчас иди, проходи медкомиссию по месту жительства. А документы можешь оставить, только напиши заявление по образцу, а я подпишу, – директор достала из стола пример заявления и дала претендентке на вакантную должность.
Ира быстро написала то, что ей предложили, поставила число и свою неразборчивую подпись.
Спешно отдала и ринулась обратно, вызывая восторг всех присутствующих продавщиц своим бойким поведением.
– Ты видела, ну и скорость! Она вместо Ольги в декрете…
«Наконец все мытарства закончились», – после медкомиссии с жалостью к себе любимой, чуть не плача от усталости, раздумывала женщина.
Утром другого дня ей разрешили встать за прилавок, а вечером она за час должна была вымыть весь магазин, а тогда обязан был подъехать ее дружок, с кем они договорились заранее. Она вызовет сразу милицию, в которой служил ее первый муж, чтобы он осмотрел помещение магазина «Ткани» перед грабежом художественного салона. А часы она собиралась перевести на час позже, чтобы отвлечь от себя вину.
Так было и проделано. Утром ее встретили нормально. Директор все подписала, а сама отправилась на совещание в Торг.
День выдался не слишком суетной. Покупатели сновали мимо нее. Но она была под крылышком старшего продавца, которая показывала ей свое умение правильно отрезать материю, отмеряя каждый сантиметр.
К концу рабочего дня ей передали, где находились ее рабочие инструменты для мытья полов – ведро и тряпка. Она с видом специалиста приняла позу манекенщицы, надела синий старый халат, оставленный кем-то для нее. Вымыла рабочее помещение, когда дверь захлопнулась за последним посетителем.
Красиво причесалась перед зеркалом в кабинете директора, села за ее стол, набрала номер телефона своего бывшего мужа-милиционера, участкового, старшего оперуполномоченного районного отдела, майора, чьи дежурства она не отслеживала, но знала, что, когда бы она ни позвонила ему, он всегда был на связи.
– Привет, милый, – сказала Ира, выверяя свои биологические часы. – Это я твоя жена. Не забыл еще?
– Так, точно, – с чувством оптимизма ответил майор. – Помню.
– Теперь работаю первый день в магазине «Ткани» продавцом, – она назвала свой точный адрес. – Вот задержалась на час. Приезжай, встретишь меня, и вместе пойдем домой после твоего дежурства.
– Наверно ты очень устала? – спросил майор заботливо, вспоминая, что надо купить на ужин.
– Как обычно. Терпения хватило, – отозвалась она лаконично, надеясь на его предусмотрительность.
Разговор быстро закончился. Слесарь уже дожидался за входной дверью с набором инструментов. Она пропустила его внутрь.
– Сейчас подъедет майор, как мы договаривались. А ты спрячешься вот под этим прилавком, где надо делать ход, пока я буду его отвлекать. Потом мы вместе выйдем, а ты останешься. Сможешь сделать отверстие под линолеумом. Я там тоже буду тебя контролировать, когда скажу майору, чтобы он сходил в магазин. Наверняка, он забудет купить на ужин продуктов. Подъеду на такси, ты тем временем, будешь выносить мне антиквариат из-под пола через входную дверь.
– Такси не надо, могут заподозрить. Я сам все загружу. А ты сиди дома и не показывайся здесь. Продукты купишь сама сейчас, где-то по дороге. Машина у меня припаркована. Поняла? – проверяя свою любовницу на сообразительность, сказал слесарь.
– Да. Какие-то у тебя есть планы на вынос рухляди? – спросила Ира со страхом за свою жизнь.
– Знаю, что брать на вынос. Доверься моему вкусу.
– Не забудь, на прилавке лежит серебряный набор и много чего. Где их сейф, я не знаю, но картины бери только красивые, – мило щебеча, Ира вызывала его на откровенность.
Словоохотливый слесарь точно последовал ее совету, примостившись сбоку прилавка, около полок, где хранились отдельные рулоны, предназначенные для раскладывания. Но потом он убрал эти рулоны и попытался залезть внутрь прилавка. Эта вылазка ему не очень удавалась, поэтому он затих, когда на пороге магазина собственной персоной появился майор.
Они посуетились, что-то шепча и переговариваясь. Слесарь услышал отдельные фразы.
– Иди, стой на улице. Здесь нельзя находится, – фыркнула новенькая продавец-консультант.
– Это почему? – спросил майор резко.
– Потому что сейчас уже поздно, – ответила Ира нравственно, боясь за жизнь слесаря и свою, так как заметила на боку у майора кобуру с пистолетом.
– Ты же здесь находишься, – сказал майор и стал разгуливать по магазину, заглядывая в каждую щель. – Вот захочу и лягу на прилавок, а может под прилавок. Устал, – сказал майор прямо над головой слесаря.
Слесарь, сидящий около прилавка, сжался в комок, прикрывшись тканью для конспирации, не понимая, к кому обращался милиционер. Майор обошел весь магазин, заглянул в подсобное помещение. Спокойно вышел, направляясь к двери. Потом вернулся. Ира стояла на улице с ключом.
У майора был шанс вытащить слесаря за пиджак из-под прилавка, но он культурно взял его за плечо и повел наружу навстречу мечте об ограблении художественного магазина-салона, а на самом деле магазина «Ткани».
– Вот нашел здесь кого-то неизвестного…– сказал он, обращаясь к Ире, стоящей на улице около приоткрытой двери. – Ты знаешь, как он проник сюда?
– Откуда мне знать. Ты сам пришел или приехал? – спросила она, понимая, что их план со слесарем провалился.
– Вот сейчас в отделении все выясним, – ответил он, разгадав их замысел провернуть дельце.
– Я ни в чем не виновата, – тут же она стала внушать майору милиции. – Ты же сам все видел.
Слесарь нисколько не сопротивлялся. Майор надел на него наручники, вызвал милицейскую машину. Снял сам у себя свидетельские показания, пока слесарь в том же положении находился около прилавка, но без матерчатого укрытия. Когда машина подъехала, посадил Иру на заднее сиденье вместе со слесарем в наручниках. Сам сел на переднее сиденье вместе с дежурным во вторую смену.