Уже третий год я работал промысловиком. Продолжительная зима начала сдавать свои позиции. В середине апреля солнце уже не только освещало снежное покрывало земли Таймыра, но и согревало.
Проезжая по путику, где стояли капканы на соболя, расставленные вдоль реки Батык, я въезжал на снегоходе в межгорное ущелье, поднимался по склону на небольшое плато, выбирал ровное место, раздевался догола, стелил на снег оленью шкуру, и падал на нее, подставляя тело под теплые, солнечные лучи. Температура была около десяти градусов ниже ноля. Но в отсутствии ветра лучи солнца, отраженные от ледяного наста крутых склонов, так нагревали оленью шкуру, что я мог пролежать не более часа. Тело начинало раскаляться, тогда я загребал рукой снег и втирал в кожу. Он таял, поднимая клубы пара. Обтерев себя полотенцем, одевался, снимал темные очки, щурясь от яркого солнца, закрывал глаза и просто лежал. Иногда проваливался в сон в оглушительной тишине безмолвных гор, которую временами нарушали звуки летящего где-то высоко в синеве самолета, да стаи куропаток, с внезапным шелестом пролетающие мимо.
К началу мая я успевал загореть так, как будто провел долгое время у моря.
Зимний промысел был окончен. Рыбацкие сети были подняты на вешалах. Капканы на песцов, городушки, вывезены в незатопляемые места. Соболиные капканы подвешивали на деревьях и оставляли в лесу. Наступил период межсезонных каникул, который продлится до начала летней путины. Как только вскроется озеро и освободится ото льда, начнется новый летний сезон промысла.
Радость наступления этой весны омрачал один и очень существенный фактор. Так называемая «болезнь века», аллергия проникла к нам. Добралась до местечка, удаленного от ближайшей цивилизации на сотню километров. Отыскала здесь нас и, пользуясь нашей незащищенностью, устроила еще одну проверку на выживаемость.
Причиной тому стало полное отсутствие мяса в нашем рационе. Осенью мигрирующий олень прошел стороной наши угодья. Местный ушел на горные лайды восточной гряды. Добраться до него было не реально.
Доставленные на зимовку вертолетом продукты из мясного ассортимента содержали только китайскую свиную тушенку. Причем внутри банок находился только застывший жир и желе. На вопрос, заданный по радиосвязи, «Почему только свинина?» получили краткий ответ: «В связи с полным отсутствием на складе говядины в любом виде».
Первые месяцы зимовки прожили безболезненно. Обходились мясом куропатки и зайчатины. Зайцев ловили в силки, попадали они и в песцовые капканы. На куропаток специально не охотились. Ловили их в накинутые на кусты старые рыбацкие сети, в которых они запутывались. А если кому-то из нас удавалось наткнуться на стаю «черноуски» (разновидность куропатки), которая совершенно не боится выстрелов, снимали из ружья до десятка штук за раз.
Чем глубже входила в свои права зима, тем меньше попадалось куропаток и зайцев. Морозы усиливались, светлое время суток сократилось до двух часов. Об отдельной охоте на куропатку или зайца уже не помышляли.
В канун Нового года я уехал на неделю в город. Возвращаясь после праздничной поездки, загрузил в сани, сколько смог, говядины, оленины. Необходимы были и другие продукты, запасные части и прочее. По мелочи разного груза набралось много. Снегоход перегружать было опасно. Сильные январские морозы держались за минус сорок. Путь был не близкий - сто километров. Остановиться где-то в пути из-за поломки означало гибель.
Нас в бригаде было трое. Говядины и оленины хватило почти до конца марта. Ожидаемый вертолет, который должен был забрать выловленную нами рыбу и привезти мясо, с прилетом откладывался на неопределенное время.
Плановой экономике не нужны были какие-то десятки тонн свежей северной рыбы. Управляющий аппарат сидел в теплых кабинетах, регулярно получал должностные оклады, и ему было совершенно безразлично, чем и как живут промысловики. В сеансах радиосвязи сотрудники планового отдела регулярно вели опрос отдельно по каждой бригаде о количестве выловленной рыбы. Собирали заявки на первоочередные доставки, подсчитывали, рапортовали «наверх», а промысловиков месяцами «кормили» обещаниями.
Наш заработок был привязан не к выловленному, а к сданному улову. Были годы, когда рыбу успевали вывезти только с нескольких близлежащих точек. А на более отдаленных участках, добытый таким каторжным трудом улов оставался лежать в мешках до наступления тепла. Рыба начинала портиться, а затем ее приходилось сжигать. Бригады рыбаков оставались не только без заработка, а в бухгалтерских отчетах заносились в списки должников, так как продукты питания, которые брались на период путины, были кредитом в счет будущего сданного улова.
Подошел апрель. До начала навигации оставалось еще три месяца. Говядина и оленина закончилась, осталась только пресловутая свиная тушенка. Утро, день, вечер - свинина.
Признаки аллергии начали проявляться в конце месяца. Заходить в избу, где на печи в кастрюле варилась пища из свиной тушенки, я уже не мог. Запах ударял не столько в нос, сколько в голову. Тошнота и рвота выворачивала наизнанку. Каждый день для нас становился не испытанием, а пыткой. Состояние ребят тоже было удручающее. Как только на реке появились первые забереги и прилетели утки, несколько раз пробовали организовать охоту. Но в многочисленных протоках забитых льдом к реке подойти было невозможно.
Гусь пролетал мимо нас стороной и садился на лайды у самых гор. Куропатка весной стала пугливой и скрывалась в кустах, не подпуская на выстрел. Ходить по островкам пешком, было невозможно из-за сплошных зарослей ивняка, поваленных деревьев, многометровых сугробов и снежной каши.
Вадим, ответственный за приготовление пищи, чтобы не вдыхать пары тушенки обвязывал рот шарфом, открывал настежь двери, проветривая помещение. Что бы как-то избавиться от пропитавшего все вокруг запаха свинины, пол устилали ветками пихты и использованными березовыми вениками. Какой-то период времени это помогало и даже спасало. Но в один из дней, когда Вадим готовил суп, у него началась рвота. Он схватил кастрюлю с ее содержимым и выбросил во двор. Собаки долго бегали вокруг, а потом начали пожирать и вылизывать снег пропитанный бульоном. С этого дня свинина ушла из нашего рациона. До начала навигации оставалось еще два месяца.
В конце мая протоки и заливы начали освобождаться ото льда. Озеро еще стояло под плотным панцирем серого одеяния. Северные склоны островов, холмов, бугров были еще покрыты толстым слоем снега, но южные стороны уже радовали зеленью, добавляя контраст. Почти не заходящее солнце делало свое дело. Выпустила листву ива, багульник. Это была уже не локальная борьба весны с зимой, а полномасштабное наступление тепла по всему фронту Таймыра.
В протоках из воды повсюду торчали ледяные глыбы. Зацепившийся за дно лед толщиной в несколько метров постепенно начинал ослаблять свою хватку. Оторвавшись из глубины на поверхность то там, то здесь с грохотом всплывали монстры, обвешанные пучками травы, кореньев и ила. Долго раскачиваясь в воде, они старались смыть свое одеяние. Отколовшиеся куски льда прозрачными стержнями рассыпались с хрустальным звоном и расплывались по протокам, отыскивая течение. Кустики верб обросли сережками, лиственницы зазеленели новыми иглами.
Многочисленные стаи куропаток, дразня, сновали в кустах, поедая распухшие почки, молодую листву, но при звуке мотора сразу скрывались в зарослях ивняка.
Я положил в лодку тозовку тридцать второго калибра. Промысловый сезон не заканчивался, а переходил от одного вида, к другому.
Пробудилась ондатра, вышла из своих нор, начала кормиться и греться под лучами солнца. А это, как в знаменитой сценке, «не только пушистый мех, но и два-три килограмма легкоусвояемого, диетического мяса». И на это мясо была наша надежда. Тозовка очень подходила для охоты на ондатру. Спаренные вертикальные стволы были удобны для стрельбы, а чтобы как можно меньше портить шкурку ондатры, патроны я заряжал двумя дробинами.
Старенькая дюралевая лодка «Казанка» легко вышла на глиссирование. Выписывая виражи, обходя ледяные торосы и плавающие куски льда, я начал прочесывать протоки. Внимательно осматривая все вокруг в надежде обнаружить зверька.
Проехал несколько проток, как вдали между островами увидел плывущее животное. «Олень!» - сердце учащенно забилось.
Неужели спасение. Неужели исчезнет из рациона свинина и ее убийственный запах. Уже подсчитываю, на сколько дней хватит нам туши. В голове стремительно рисуется порожденная фантазией кастрюля, наполненная кусками оленины. Я уже чувствую запах шурпы. Сглатываю подкатившую слюну. Запах подгоняет. Добавляю обороты. Лавируя между островками, лодка наклоняется на виражах то вправо, то влево. Наконец влетаю в протоку. Только не это…
На поверхности воды торчит голова, на носу прилипшие водоросли, как гигантские усы. Часто фыркая, молотя передними лапами, протоку переплывает медведь. Не поворачиваясь, чуть наклонив голову в мою сторону, продолжает месить воду. Приступ аллергии и запах свинины снова подкатил к горлу. Ведро с шурпой больно ударило по вискам. И я решил - лучше плохая медвежатина, чем хорошая свинина. В эту пору медведь ценности не имеет. Шкура линяет и представляет собой разномастную скомканную шерсть, свисающую по бокам многочисленными клочьями. После продолжительной спячки жировая масса отсутствует. Но остается мясо, много мяса.
Но как взять медведя? Возвращаться к избе за ружьем и пулями, на это нет времени. В лодке нет даже топора. А использовать ружье и патроны, заряженные двумя дробинами, для охоты на медведя – безумная авантюра.
Вспомнился анекдот:
- Сынок! Ты медведя убив?
- Убив!
- Так шо ж. Тащи его сюды!
- Батяня! Так вин меня не пущает!
Мысли работают лихорадочно, решаю, как поступить. Наехать лодкой и «притопить»? Но воспоминания о печальной и смешной истории с Дригой, когда он попробовал наехать лодкой на плывущего медведя, заставили сразу отказался от этой идеи. Что делать? Напрашивался единственно правильный вариант - оставить медведя в покое и спокойно продолжить поиск ондатры, но азарт пересилил разум. И я решил попробовать измотать медведя в воде, отсекая его от островов, заставить устать, а затем приблизиться как можно ближе, ударить ножом. Главное было измотать зверя.
Отсечь медведя от лесного массива и заставить развернуться не получилось. Он упрямо плыл к ближайшему острову и, достигнув, стал выбираться на сушу. Я причалил с противоположной стороны, не заглушая двигатель, поставил нейтрал. Схватив ружье в одну руку, нож в другую выскочил на берег. Северный крутой склон, был покрыт льдом, медведь никак не мог зацепиться за него, когти скользили. Он с яростью работал лапами, круша грязную, рыхлую верхушку глыбы, так что в разные стороны летели куски льда.
Я кричал и размахивал руками, но испугать медведя не мог, на мои крики он не реагировал. Наконец, зацепившись за край льдины, он сделал рывок и оказался на суше. Потоптавшись, взглянул в мою сторону, замотал головой. Пряди мокрой, повисшей на носу и голове прошлогодней травы разлетелись в разные стороны. На меня смотрел зверь в мокрой, обвисшей по бокам клочьями линяющей шерсти. По впалому животу было понятно, что он недавно вышел из спячки. Взгляд его был пристальный, злой.
Расстояние между нами было не более двадцати метров. Медведь смотрел на меня, а я внимательно следил за его движениями в надежде, что он все же развернется. Потоптавшись на месте, он поднял голову, обнюхивая воздух. С рыком шарахнулся в сторону, резко обернувшись на звук развалившейся за его спиной льдины. Втянул носом воздух, обнажая и показывая огромные зубы. Раскачиваясь, сделал несколько шагов назад, вдруг резко поднялся на задние лапы и, размахивая ими перед собой, пошел в атаку. Зацепившаяся за когти трава и грязь, полетели в разные стороны. Я продолжал кричать и размахивать руками. Расстояние между нами сокращалось. Вступать с ним в рукопашную борьбу не входило в мои планы, к тому же у нас были явно разные весовые категории, поэтому с острова меня мгновенно «сдуло» и я оказался в лодке. Медведь упал на лапы, пробежал несколько метров и плюхнулся у берега в воду. От лесного массива его отделяло всего два острова, а там - лес, просторы.
Продолжение на Ridero.ru