ВОДА УНЕСЁТ…
– Жара опять сорвалась с поводка, как взбесившийся ишак! Тьфу ты, напасть, а… – Глафира Осиповна беззлобно ворчала, поглядывая на Залику Амировну, соседку-татарку. – Успела ты вчера тот участок долить? Кобза не перехватил?
– Успела. Я хитрая, – закусила красивую губу, зыркнула карим взором, покраснела приятным румянцем на миловидном лице, так и не постаревшем почти, хоть и перевалили годы давно за пятый десяток. – Я ему принесла машинку, попросила покопаться. Сказала, что «жуёт» тонкие ткани, а мне надо шить срочно и много.
– Умно. Любит он это мешкотное дело! И терпения ещё хватает, – покачала головой Глаша, поправила выгоревший ситцевый платок, опустила ниже на глаза – мошкара привязалась. – Мне весной часы дедовы перебрал и «ходить» заставил. Умница рукастая, только вот характер… эээ, не слишком приятный!
Расхохотались женщины, оторвавшись от лотков фанерных, куда укладывали на пару половинки падалицы абрикосов – урюк* сушёный зимой в радость: и компоты, и в пироги, и пожевать у телика. Да и в детсад или интернат всегда можно излишки сдать – мальцам радость и польза.
– Ну, с этими вёдрами мы с тобой расправились. Умаялись. Давай-ка, уложим на крышу их и пойдём на речку, – Глаша подала листы подруге, поддерживая лестницу. – Вместились?
– Да. Как раз. Угадали.
Через двадцать минут уже шли с тазами через дорогу к речке Оспанке вниз.
– Неймётся нам с тобой. Полоскали бы дома… Вот две привереды старые…
– А мне нравится, – Залика тепло улыбнулась ворчунье. – Арык** узкий, таскай это крыто… А тут хорошо: окатил камень, он парит! Бельё вывалила и возишься не спеша, по вещичке, карманы выполаскиваешь…
– Это ты меня так приучила. Никогда не заглядывала раньше, даже не рылась перед стиркой.
– Зато деньги были потом чистые!
Хохотали громко и открыто, вспоминая милые недоразумения по молодости и неопытности.
Расположившись на «своих» камнях с выстиранным бельём, стали полоскать, переговариваясь, замолкая, переглядываясь.
«Столько воды утекло за тридцать лет! И дум. Здесь так хорошо думалось… И плакалось… – Глаша замедлила работу, выворачивая рукава мужниной рубашки, застёгивая пуговицы, что-то поправляя. – Да уж. Вылито немало. Пока Юрка остепенился, помотал мне нервы. Спасибо, взялся за ум, не довёл до развала семьи…»
– Лови! – подруга кинула пойманный в воде носовой платок. – Опять карман не проверяла?
Ошалев, Глаша вертела незнакомый лоскут в руках.
– Не наш. Чужой. Откуда он взялся?
Оторвались от работы, сошлись, отжав, осмотрели находку.
– Женский? Похоже. Не торопись! – Залика остановила торопыгу. – Платок – мелочь, сунуть в карман мог любой. Если это сделала женщина – намеренно. Не горячись. Твой муж хороший человек, достойный. Видно, кто-то позавидовал твоему семейному счастью. Отдай мне эту вещь. Мама погадает, пока видит ещё. Потом расскажу, – ловко убрала влажную тряпицу в карман фартука. – Не думай о плохом. Тебе уже не двадцать пять. Забудь.
Помолчав, разошлись и занялись полосканием, громко хлопая влажным бельём, осыпая себя и траву вокруг хрустальными брызгами, что играли радугой на солнце.
Домой шли неспешно, устав, загрустив.
– Спасибо, подруга, – Глаша выдавила через силу, не поднимая глаз.
– Сообщу, не сомневайся.
Развесив бельё, Залика поспешила в дом, где звенели детские голоса и посуда – время обеда.
Дочери помогали бабушке, мальчишки выносили под навес корпе*** и подушки.
Вскоре и глава семейства показался возле калитки.
Старший сын, Ринат, схватил ведро воды, ковш и полотенце и ринулся навстречу – ритуал.
Вечером, когда выдалась свободная минутка, Залика отдала высохший носовой платок матери, вкратце объяснив суть.
Старая Адиля долго мяла лоскут, что-то неслышно шепча под нос, слегка раскачивалась, не раскрывая слепнущих глаз.
– Злая. Молодая. Распущенная. Вижу светлые кудрявые волосы, – тихо шептала на татарском. – Ах, негодница! Сына на отца решила поменять! Какая коварная…
– Я всё поняла, мама. Знаю, кто это. Спасибо, помогла…
– Эй, анисе****, – на пороге комнаты стоял Дамир, муж, – выйди.
Устроил допрос с пристрастием – подслушал нечаянно. Когда понял, в чём смысл, долго думал и… запретил вмешиваться в дела чужой семьи.
Поклонившись, Залика растерялась, не совсем понимая супруга, но противиться или действовать за спиной было немыслимо – выучка и правила религии. Только тайком пожалела подругу, над семьёй которой нависла новая беда.
Развязка грянула быстро.
Лерка-разлучница попала в такую передрягу, что вскоре ей стало не до чужих мужиков – пришлось свою жизнь спасать.
Как-то вечером «на низах» её выловили местные парни и… Еле выжила.
Поняв, что теперь просто не отцепятся, решила уехать из республики.
Кто подстроил распутнице «сладкую жизнь», Глафира и Залика догадались много позже, но даже наедине не смели это обсуждать. Залика – боясь сородичей и мужа, Глаша – что сын кинется вслед разбитной Лерке. Молчали, молились и облегчённо вздыхали: «Спасибо, избавили от лиха. А слухи стихнут и смоются весенней талой водой. Она всё и унесёт…»
* …урюк – сухофрукты из дички абрикоса.
** …арык – оросительная канавка.
*** …корпе – самодельные тонкие матрасики из ваты.
**** …анисе – уважительное обращение к замужней женщине, буквально: мать моих детей.
Июль, 2017 г.
Фото из Интернета.
http://www.proza.ru/2017/09/09/1600