Напряжение этого дня шло по нарастающей. Волновал предстоящий перелет на самолете, первый в жизни. И к тому же еще это было первое путешествие за границу. И не в какую-то там курортную зону, где русских чуть не половина населения, а в загадочную и удивительную Францию. И от этого коктейля новых впечатлений все заметно нервничали.
Неожиданностей ждали буквально на каждом шагу: пропустят ли багаж, в котором было довольно много стекла и жидкостей; надо ли заполнять таможенную декларацию на серебряную сувенирную монетку, которую везли в подарок (других ценностей у нас с собой не было); не будет ли неожиданностей на контроле загранпаспартов. Когда все эти моменты были пройдены благополучно, мы облегченно перевели дух в предпосадочной зоне аэропорта. Нервишки еще подрагивали от пережитых забот и волнений, но потихоньку успокаивались.
А потом объявили наш рейс, мы перешли в автобус, который довез нас до трапа авиалайнера компании Айр-Франс. Расположившись на своих местах, решили запечатлеть самолет, но красивая стюардесса подошла к нам и начала что-то предостерегающе говорить. Тон мы поняли – мы сделали что-то не так – а вот слова остались совершенно непонятными для меня, учившей французский в школе, а потом на протяжении нескольких месяцев подготовки к путешествию самостоятельно повторяющей язык. Девушка говорила слишком быстро для меня, редкие слова в ее речи казались знакомыми, но из-за скорости я едва ли могла идентифицировать хоть одно из десяти. А стюардесса, увидев замешательство на наших лицах, перешла на английский. Дочь моя Татьяна, как оказалось, понимала английский куда лучше, чем я французский, и хотя тоже не имела разговорной практики, но сумела понять, что фотографировать можно, но только нас самих в кресле самолета. Салон – нельзя.
Что ж, мы покивали, что поняли, сделали пару снимков в дозволенном ракурсе, и убрали фотоаппарат. Пассажиры тихонько переговаривались в ожидании взлета, мы же примолкли. То, что экипаж не разговаривает по-русски, было для нас неожиданностью. Рейс-то из России! И это несколько тревожило. Не то чтобы мы жаждали общения с экипажем, но тут мы впервые почувствовали, что мы уже как бы не в своей стране, вокруг люди, которых мы не понимаем и которые не понимают нас. Владение иностранными языками, а самое главное, языком страны, в которую мы летели, оказалось катастрофически недостаточным. Что же будет дальше? На какой-то момент появилась дикая мысль встать и сбежать из самолета. У моего семейства мысли, судя по виду, были схожие.
Но сбегать мы все же не стали, а занялись изучением проспекта, в котором больше в картинках и схемах, понятных и без языка, описывались правила полета: когда и какими электронными приборами нельзя пользоваться, как пристегиваться, где находятся и как надевать спасательные жилеты. И кстати, в проходе между креслами появился молодой высокий стюард, попросил внимания и начал показывать, как пользоваться спасательным жилетом, на себе. Показав два раза, он удалился, и тут самолет начал свое движение.
По громкоговорителю приятный женский голос начал говорить приветствие. К нашей радости, текст прозвучал на трех языках, одним из которых был русский! Это подняло нам настроение, все же проблемы нужно решать по мере их поступления, а здесь проблема языка худо ли, бедно ли была улажена. Да и до языка ли, когда ты в первый раз взлетаешь на самолете! Меня буквально разрывали две почти противоположные эмоции: страха перед полетом и восторга. Разгон самолета был по ощущениям очень недолгим, потом отрыв, от которого перехватило дыхание, недолгий подъем к плотной завесе облаков, и вот мы пересекаем белый туман, который вскоре рассеивается, но мы оказываемся между слоями облаков. И только вроде самолет выровнялся, как начал следующую ступень подъема, пронзив верхний облачный слой.
Вот тут уже во все иллюминаторы брызнуло яркое солнце! Я думала, что подъем закончился, но, оказывается, нет – через несколько мгновений самолет взял еще одну ступень, поднявшись на высоту около 8 тысяч метров. Об этом мы прочитали на экранчике висевшего перед нами монитора. В данный момент он показывал карту местности, над которой мы летели и маленький самолетик над ней. По экрану пробегали различные числа и надписи, из которых наиболее понятными нам были высота полета и температура за бортом. Температура показалась нам уж очень низкой для лета: около минус 40 градусов!
Внизу видны были только белые шапки облаков, хоть и причудливые, но быстро наскучившие. Тем более что у иллюминатора сидела дочка, а я, чтобы посмотреть вниз, перегибалась через нее, что было неудобно ни ей, ни мне. Поскольку по окончании взлета разрешили отстегнуть ремни и даже ходить по салону, началось движение. Люди потянулись в сторону туалета, а вскоре стюардессы начали развозить обед и напитки.
Обед в нашем эконом классе был у всех одинаковым и представлял собой нечто не совсем привычное: знакомым был кусок жареной рыбы, но что было гарниром, для меня осталось загадкой – то ли макаронные изделия, напоминающие по форме семена тыквы, то ли действительно какая-то неизвестная отварная крупа. Вкус тоже не дал разгадки. Дополнял блюдо непременный атрибут французского обеда – кусочек сыра.
Перекусив и выпив стакан сока, мы снова заинтересовались видом за бортом. А там стало поинтереснее: в пелене облаков появились разрывы, и через них далеко-далеко внизу мы увидели необъятную гладь воды. Видимо мы летели над Балтийским морем. В нескольких местах дочка заметила на воде небольшие штрихи. Мы поняли, что это след от плывущего корабля, а затем и действительно разглядели малюсенькие светлые точки на концах таких штрихов. А потом увидели под нами еще один самолет, только он был так близко к земле, что казался нам совсем крохотным. На протяжении некоторого времени картина в иллюминаторе менялась мало, разве что иногда мы летели над облачным слоем, а потом снова попадали в разрыв, о чем сообщала Татьяна. Один раз мы увидали в иллюминатор самолет, летящий на одном с нами уровне, только на довольно приличном расстоянии, поэтому казался он тоже не слишком большим.
Но вот облачный покров почти совсем рассеялся, и оказалось, что мы летим уже над сушей. И вся суша была похожа на лоскутное одеяло: ровные лоскутки зеленого, ярко-желтого и коричневого цвета чередовались под нами, и вся земля выглядела от этого нарядно и аккуратно. Это были поля. Местами геометрически ровные лоскутки прерывались пятнами населенных пунктов. На таком огромном расстоянии было даже непонятно, города это или деревушки, да и ничего, кроме пестроты в них было не различить. Однако смотреть стало намного интереснее, и когда дочка насмотрелась и захотела почитать, мы поменялись местами. Теперь мы с мужем разглядывали, что там под нами и делились впечатлениями, пожалуй, слишком эмоционально для взрослых людей. Внутри меня, когда я смотрела прямо вниз, опять смешивались и страх перед невероятной высотой и восторг от увиденного.
За новыми впечатлениями три часа полета пролетели незаметно, и вот уже снова замигали индикаторы, что нужно пристегнуть ремни. Самолет начал снижение, и снова холодок сжал сердце. Все-таки во время прямолинейного полета, когда кажется, что мы не движемся, а надежно стоим на месте, успокаиваешься и в какой-то мере забываешь, что ты находишься на невероятной высоте. Но когда движение огромной машины стало снова ощущаться, все волнения и страхи выбрались наружу.
Зато после первой «ступеньки» снижения вид в иллюминаторе стал намного интереснее: облачности уже не было, и появилась возможность рассмотреть землю внизу подробнее. Видны стали дороги, крупные строения, поезд, казалось, еле ползущий по рельсам. Это зрелище отвлекало от переживаний. Но вот самолет начал разворачиваться. При этом он здорово наклонился на бок, так, что в наш иллюминатор стало видно синее небо, а в противоположном, даже издали мы без труда увидели землю. Многие ахнули. Мое трусливое сердечко на секунду забыло, как биться, зато в следующее мгновение заколотилось с удвоенной скоростью. Но самолет вскоре выправился и начал снижаться довольно быстро. Кто-то на противоположной стороне сказал по-русски:
- Вон, смотри, Эйфелева башня!
Но центр прекрасного Парижа вероятно остался именно с той стороны самолета, мы же через свой иллюминатор могли наблюдать во время снижения лишь окраины. Хотя и это было чрезвычайно интересно: под нами проносились здания, дороги, на которых уже можно было рассмотреть автомобили.
Взлетно-посадочной полосы наш самолет коснулся довольно мягко, и все зааплодировали. Мы тоже, особенно я, всей душой радуясь, что полет завершился. И хотя я получила массу захватывающих впечатлений, но очутиться снова на твердой, надежной земле было для меня куда большей радостью, чем летать над облаками.
Закончился полет, и улыбающиеся стюардессы сказали нам на прощание «О’ ревуар» и подарили по шоколадному сердечку. И вот мы действительно во Франции! Под огромными сводами просторного современного аэропорта Шарль де Голль разносятся объявления на французском и английском, теперь уже мы и не ожидаем услышать русскую речь. Пассажиры с нашего самолета идут куда-то по широкому коридору с застекленными стенами, и мы стараемся не отстать. Моя сестра, живущая во Франции, по приглашению которой мы и прибыли сюда, посоветовала нам, не отставая от других пассажиров, пройти в зал выдачи багажа, где она со своим французским другом будет нас ждать. Вот мы и торопимся. В конце коридора попадаем в таможенную зону, где нам ставят в паспорт въездной штамп, и снова продолжаем путь, придерживаясь основного потока людей. И вскоре попадаем в просторный зал, посреди которого расположен круг транспортерной ленты. Лента движется, люди разбирают свои сумки и чемоданы. И мы ждем, когда появятся наши вещи.
Вещи дождались, но вот моей сестры нигде не видно. И у нас рождается мысль, что мы что-то неправильно поняли, может встречают нас совсем не здесь? Тут раздается звонок мобильного, и сестра сообщает, что они опаздывают немного, и предлагает нам пройти следом за другими пассажирами поближе к выходу (здесь выход называется «сорти») и ждать их там.
Взяв вещи, мы послушно следуем за другими пассажирами, снова идем по каким-то коридорам, которые разветвляются на два, а где и на три. И пассажиры начинают делиться: одни сворачивают налево, другие направо. Но мы стараемся идти за большей группой, пока эта группа не рассасывается окончательно. Некоторые уже выходят через стеклянные двери, за которыми видна улица и припаркованные автомобили. Дверей таких невероятно много. И над каждой табличка: Sortir 11, Sortir 12 и т.д. Одним словом: кругом «сорти», и у которого же нам ждать? Тем более, поблизости негде даже посидеть в ожидании? (правильно, зачем на выходе сидеть?)
И тут мы замечаем небольшой эскалатор, движущийся наверх. Проехав на нем, мы попадаем в еще один огромный зал, в котором как раз недалеко от эскалатора, есть кресла. Здесь мы решаем остановиться и ждать. В громадном помещении мы совсем одни. Расположившись в креслах, сидим и рассуждаем: добрались мы сюда какими-то коридорами, где находимся – понятия не имеем, выбраться обратно – даже нечего пытаться, заблудимся, потому что аэропорт этот больше смахивает на небольшой город, чем на здание. Как же мы объясним сестре, где нас искать?
Наши мысли прерывает новый звонок телефона. Это Женя, сестра, и она интересуется, куда мы подевались. Я пытаюсь ей обрисовать, где мы находимся, рассказываю про бесконечные «сорти», за которыми уже видна улица, про эскалатор на второй этаж. Она задумчиво говорит: «Хм, ну ладно», - и отключается. А мы ждем дальше.
Минуты проходят, мы все ждем. И тут откуда-то из-за спины выныривает фигура в темных очках – Женька!
- Ну, наконец-то я вас нашла! - восклицает она.
А мы уже чувствуем себя спасенными с необитаемого острова и радуемся, и говорим что-то ей возбужденными голосами, перебивая друг друга.
- А где Жюльен? – интересуемся мы у нее.
Оказывается, он ждет нас на выходе, на том выходе, у которого Женя планировала нас найти. Жюльен встречает нас, как старых добрых друзей. Мы уже знакомы: он приезжал в Россию, жил у родителей, а теперь мы у него в гостях. И он встречает нас как радушный хозяин, с улыбкой, с шутками (ну и пусть мы не понимаем по-французски, суть вполне понятна по его тону, жестам, а кое-что и Женя переводит нам на ходу).
Идем к машине, нас размещают на заднем сиденье, и мы трогаемся в путь. На улице жарко. При перелете на запад мы потеряли 2 часа, и здесь еще день, вовсю светит солнце, поэтому мы спрашиваем разрешения открыть окна.
- Не надо, не открывайте, - говорит нам Женя, - Жюльен уже включил кондиционер и сейчас станет прохладно. А при открытых окнах будет очень шумно.
- Почему шумно? – не понимаем мы.
- Потому что мы сейчас выедем на автостраду и поедем со скоростью 130 км/ч. На такой скорости через приоткрытое окно ветер будет очень шуметь.
Муж только присвистнул от удивления, услышав о скорости. Мы с дочкой тоже удивленно поахали. А машина между тем выехала с территории аэропорта и поехала по широким улицам.
Мы, конечно же, поинтересовались, увидим ли мы Эйфелеву башню по пути. Тут Женя нас разочаровала, сказав, что мы уже удаляемся от Парижа, так как путь нам предстоит еще долгий, до самой темноты, поэтому заезжать сейчас в Париж не стоит. Но она успокоила, что перед нашим отъездом обратно в Россию они спланировали для нас пару дней в Париже, чтобы мы повидали хотя бы основные достопримечательности. Это нас вполне успокоило, даже обрадовало.
Тут мы выехали на автостраду, и машина понеслась, как стрела. Впрочем, в машине скорость совсем не чувствовалась: на ровной, как стол дороге нас даже не качало при движении. Понять, как мы несемся, можно было по стремительно убегавшим назад мимо нас деревьям на обочине и дорожным указателям. Ну и конечно по показателю спидометра, который мне, сидевшей в середке, был неплохо виден. Мы были и удивлены, и восхищены, но конечно больше всех – Олег, мой муж. Он начал расспрашивать Женю, много ли здесь таких дорог, а когда сестра заверила, что довольно много, и что даже дороги местного значения такие же ровные, только поуже, Олег только заметил:
- Живут же люди!
Впрочем, помимо необычайно ровных дорог, мы подметили и аккуратно окошенные обочины, на которых не было ни малейшего признака мусора, и красивые очертания деревьев и редких кустарников, явно окультуренные чьей-то умелой рукой. Все это было так не похоже на пейзажи вдоль родных российских дорог, в которых если и чувствовалось вмешательство человека, то скорее портившее природу, чем украшающее: мусор вдоль дорог, неприбранные вырубки придорожных территорий, погнутые дорожные знаки и ограждения, и, конечно же, вечно разрушающийся асфальт.
Женя отвлекла наше внимание, расспрашивая о том, как прошел полет. Тут мы, все еще переполненные самыми разными эмоциями, начали рассказывать, дополняя друг друга, все наши приключения и пережитые волнения. Сестра время от времени пересказывала кое-что Жюльену.
Поговорили о родителях, о новостях из дома. За разговорами начало смеркаться, постепенно совсем стемнело.
- Скоро приедем, - сообщила Женя.
- А как нас примут? – задала я вопрос, который меня беспокоил.
Дело в том, что хотя ехали мы в гости к сестре, но она сама жила гостем в доме родителей Жюльена. Мы не представляли, как может выглядеть со стороны людей другой страны вот такой вот приезд гостей, которых хозяева никогда даже в глаза не видели. Это и в нашей, традиционно считающейся гостеприимной стране, не каждому хозяину придется по душе.
- Может быть, нам лучше в какую-нибудь гостиницу? – поинтересовалась я.
- Ну, вот еще! – возмутилась Женька, - Вас ждали, готовились. Места всем хватит, не переживайте.
На часах уже было 11 часов по местному времени. А для нас – уже час ночи. За окном была черная-пречерная ночь. Темнота и переутомление от многочисленных событий сегодняшнего дня, клонили в сон. Дочка уже дремала, мы с мужем с трудом сдерживали зевоту. Судя по всему, мы уже ехали по проселочной дороге. Потом повернули раз, затем другой. Впереди стали видны невысокие строения, фонари. И вот машина завернула в один из дворов и остановилась.
Мы вышли в хорошо освещенном гараже, находящемся в цокольном этаже дома, заспанные и немного очумевшие от долгой дороги. Женя провела нас через боковую дверь в дом. Там нас встретила миниатюрная милая женщина с короткой стрижкой. Это была мама Жюльена. Женя представила ей нас, мы покивали головами и поулыбались, не умея поддержать разговор. Ах, как плохо не знать языка гостеприимных хозяев, которые согласились принять нас!
Женя скомандовала:
- Пойдемте, я покажу ваши комнаты, положите вещи, а потом ужинать!
- Жень, наверное, поздно ужинать? Даже для хозяев уже ночь, а для нас тем более.
- Все уже на столе, и чем быстрее вы соберетесь в столовой, тем легче будет всем.
Так что давайте поторопимся!
И она повела нас по лестнице на второй этаж.
На втором этаже сестра показала нам комнаты: одну для дочери, другую для нас с мужем. Потом показала туалет, ванную комнату. На втором этаже находилась также комната Жени и Жюльена, еще одна гостевая спальня, что-то вроде кладовки и небольшая ниша с книжными полками, где можно было посидеть на красивой скамеечке или в мягком кресле, полистать книжку. Комнаты были небольшими, но уютными, и все было отделано со вкусом, хотя наше переполненное впечатлениями сознание едва ли могло оценить сейчас все это по достоинству.
Только мы успели переодеться и умыться с дороги, как Женя повела нас снова вниз. Там располагалась летняя столовая, где стоял большой накрытый стол. За столом уже сидел Жюльен, его мама, а навстречу нам поднялся приятный улыбчивый мужчина, папа Жюльена. Он попытался заговорить с нами, но мы опять только кивали и улыбались, как «болванчики».
Стол был красиво сервирован. За что особенно зацепился взгляд, так это за салфетки, не бумажные, а из плотной ткани, свернутые рулончиком и вдетые в широкое деревянное кольцо. На некоторых кольцах были выгравированы имена, другие были гладкими. Похожая салфетка лежала и в хлебнице под хлебом.
Кстати, кроме хлеба на столе из еды ничего не было, но это для нас не было неожиданностью, так как сестра приезжая домой как-то раз устраивала для нас «французский обед», демонстрируя не только некоторые блюда, но и традиции французского застолья. В отличие от российского, где стол сразу накрывается закусками, салатами, здесь каждое блюдо вносится именно к началу трапезы. Сам обед делится на определенные части: антре – начало трапезы, закуска для пробуждения аппетита, далее основное блюдо, потом сыры (это отдельная французская история!), и, наконец, десерт, чай или кофе. И к началу следующего этапа блюда из предыдущего со стола убираются.
Насчет еды мы немного волновались. Хотя и знали, что лягушки на столах французов – это скорее анекдот, чем правда (на столах многих французов такого блюда никогда не бывает, а желающим попробовать его, нужно еще потрудиться отыскать ресторанчик, в меню которого есть лягушачьи лапки), однако другая страна – есть другая страна, и мы готовились к неожиданностям.
Вопреки опасениям, еда оказалась вполне привычной: мясо, отварной картофель, порезанные огурчики и помидорчики. К позднему ужину было подано красное вино. Мы думали, что это «за встречу», но никто не говорил тостов, не поднимал бокалы в определенный момент, а просто запивали вином ужин. Вот этот момент был непривычным, хотя и не совсем неожиданным: о том, что французы пьют вино не только в праздник, но и за обычной трапезой мы слышали раньше.
За столом французская семья вела спокойный разговор, сути которого я даже не пыталась уловить. Изредка Женя переводила обращенные к нам вопросы: как прошло путешествие, нравится ли нам еда, вино. Спросили про родителей, когда они соберутся во Францию. Последний вопрос несколько оживил обстановку. Дело в том, что родители были решительно настроены никогда не посещать Францию, но это никак не было связано с какой-то неприязнью к стране или к Жюльену и его родителям, скорее это была стеснительность. Ответить же нужно было так, чтобы никак не обидеть гостеприимных хозяев. И мы какое-то время подкидывали Женьке варианты шутливых отговорок. В конце концов, Женя что-то сказала всем по-французски, что вызвало улыбки. Мы, конечно же, заинтересовались, что именно.
- Я сказала, что они выслали вас на разведку, - ответила сестра, - а там видно будет, может, со временем родители осмелятся и приедут.
Мы согласились, что такое может быть, особенно после нашего возвращения с подробным рассказом.
Вскоре ужин закончился. Мужчинам (Жюльену и его папе) рано утром нужно было на работу, поэтому они ушли первыми, пожелав нам «бьен дорми» - спокойной ночи. Я собралась помочь вымыть посуду, но оказывается, с посудой здесь справляется посудомоечная машина. Поэтому мы только помогли убрать со стола, создавая, впрочем, только суету и толкучку.
Вскоре и мы отправились наверх. Какое-то время мы еще сновали между ванной и туалетом, но вот все угомонились, мы легли в просторную и удобную постель и уснули, кажется, только коснувшись щекой подушки.