Глава 3.
– Это ещё что за нехристь? – Спросил озадаченно дед, лишь повернувшись в мою сторону.
От грозного вида, строгого голоса таежного жителя, и конечно его пальца на спусковом крючке ружья наизготовку я совершенно оробел, но и следующий вопрос, возникший в моем мозгу, имел совершенно рациональную направленность: – «Интересно, каким зарядом снаряжены патроны в двух стволах направленного на меня оружия?». Причем я за доли секунды представил свое тело истекающее кровью после выстрелов из них в двух возможных вариантах. В первом она хлестала из многочисленных мелких ран от зарядов дробью, а во втором лишь из двух, но больших и страшных – от пуль. Что предпочтительнее для моего здоровья мой мозг не успел решить, хотя начал работу в этом направлении. Не хватило информации и времени. Для ответа требовалось знать размеры применяемой в зарядах, как дроби, так и пуль. Я хоть и не был охотником, но выражения из прочитанных за всю свою жизнь книг мало-мальски касающихся этого вопроса так и лезли из глубин возбужденного сознания. Дробь, картечь, пуля, заряд на белку, заряд на кабана, кучность боя, нет, знаний об охоте мне явно не хватало.
Впрочем, что они могли изменить? Я полностью зависел от доброй воли этого человека. Хотя и от своего поведения в ближайшие минуты тоже.
– Ну-ка, замолчи уже! – Сказал дед, обращаясь к собаке, как мне показалось, более сердечным тоном, чем разговаривал только что со мной.
Пес, мгновенно успокоившись, уселся в сторонке на землю и затих, с интересом следя за развитием событий.
– Я солдат. – не дожидаясь наводящих вопросов стал говорить я, решив что пока идет разговор убивать меня не будут.
Дед все так же озадаченно смотрел на меня, и я робко повторил.
– Солдат, советский солдат.
– Это откуда ты тут взялся, советский солдат? – Дед, усмехнулся, но ружье не опустил.
– Ну, строители мы, военные строители, наша часть там, – я показал направление, откуда мы пришли, – там станция недалеко «Ледяная».
– Ниче вас занесло, это ж черт знает где!
Вдруг какая-то идея озарила его лицо.
– А городок ракетчиков далеко от вашей части?
– У нас его зовут, десятый городок,– ответил я, – рядом он, десять минут ходьбы, обычным шагом.
Дед после моего ответа, наконец, опустил стволы ружья.
– А деревня там есть, между станцией и городком ракетчиков, без названия, знаешь?
– Ну как же, в ней семьи наших прапоров да сверхсрочников живут, ну и офицеры на первых порах, потом их в десятке жилье дают, как правило.
– Во, во! – почему-то дед совсем воодушевился, когда узнал что все места, о которых он спрашивал мне знакомы. Я же совершенно не понимал в чем его интерес, хотя не сомневался в его наличии. Он поставил ружьё к стенке и со словами:
– Да спускайся ты уже, наконец, – протянул мне руку, намереваясь помочь.
В избе вновь открылась дверь и на крыльцо вышла невысокая пожилая женщина в длинном ситцевом сарафане темно синего цвета, одетого на рубаху с широкими рукавами неопределенного от возраста цвета. Три полосы ярко красного цвета выделялись на нем. Верхняя принадлежала поясу из шерстяной ткани, подвязанному чуть выше того места могла быть талия, у таежной жительницы а две другие были пришиты по окружности почти у самого низа.
На ногах у женщины красовались вязаные из не окрашенных шерстяных ниток, баретки.
Несмотря на теплый день, голова её покрывал платок из такого же материла что и сарафан.
Выглядела женщина гораздо опрятнее деда, стоящего передо мной, благодаря своей чистой, не порванной и не штопаной одежде. А вот фигура её полностью вписывалась в ряд, дед, баба, жучка, неужели и внучка у них такая же, маленькая, массивная, с большой головой и без соблазнительных изгибов и выпуклостей? Видимо, как я не успокаивал себя, повстречать мне хотелось всё-таки женщину, а не кикимору таежную.
А подошедшая к нам вплотную старуха и лицом своим очень напомнила мне данного персонажа, или скорее, моего представления о нем. Его сплошь избороздили глубокие морщины, даже тонкие губы и крючкообразный нос. Таких морщин у людей любого возраста в городах мне не доводилось видеть ни до своей армейской службы, ни после. А маленькие злые глазки? От их сверлящего взгляда хотелось перекреститься, хоть я не знал, как это делается, по причине своей дремучей безбожности и сказать, что ни будь подобное: – «Изыди!»
– Это еще что за гости к нам пожаловали? – Между тем спросила у деда старуха, вполне таки понятным голосом.
– Солдатик, к нам в гости пожаловали! Один ты пришел, иль много вас?
– С другом я, двое нас!
– Ну, иди за ним, – Сказал дед, а старуха недовольно промолвила:
– И на кой они нам нужны солдатики эти?
– Они служат возле городка ракетчиков!
Ответил дед и старуху словно подменили:
– Иди, иди, веди своего дружка, а я чай поду заварю!
И только тогда я спустился с забора, игнорируя руку деда и опасливо косясь на пса.
– Погладь его, погладь! – сказал дед, – А то не поладите.
Он-то не видел, как летел пес от моего пинка, а псу было начхать на желание своего хозяина подружить его со мной, и на мои раскаяния по поводу своей чрезмерно жесткой обороны от его атак. Он с интересом наклонил голову в одну сторону, затем другую и неожиданно и стремительно сорвавшись с места рыча, бросился на меня. Дед едва успел перехватить его за ошейник и пристегнуть к цепи.
– Ты что себе позволяешь? – Гневно спросил он у задыхающего от ярости пса. – Ну, ка где мой прут, Дарья?
У пса, чего не отнять, нервная система работала великолепно. Он тут же замолк и, глядя с подобострастием на хозяина несколько раз вильнул дружелюбно хвостом.
– Во так-то лучше! – Удовлетворенный дед коснулся ладонью лба собаки. Пес запрыгал, стремясь лизнуть деда в лицо. Тот уклоняясь стал трепать пса за загривок, а я опасливо сторонясь направился за другом.
Через несколько минут, когда мы, возвращаясь, проходили мимо встречающего нас стоя сбоку от конуры пса, я понял, что навеки стал его врагом. Помня вероятно о кнуте деда, он не лаял, но злобствовал серьезно, тихо рычал, шерсть на загривке поднялась, как наэлектризованная, а глаза, явно, наполнились кровью за время моего недолгого отсутствия.
Потом дед и вправду напоил нас чаем, а одежду резвая бабуля, оказавшаяся в доме, очень быстро и ловко высушила и прогладила чугунным утюгом, который ставила время от времени на топящуюся, несмотря на теплый день плиту.
Во времена, о которых я веду рассказ вся страна жила не особо богато. Но такой откровенной бедности и убогости я не видел в своем городе нигде как в этом, казалось бы, большом и добротном доме.
Стены его, никогда не видели хоть какой либо отделки, ни побелки, не покраски ни тем более обоев. Просто довольно небрежно и нечисто оструганные топором бревна, с торчащим из швов мхом, потемневшие от времени, дыма от очага, он и сейчас чувствовался внутри дома, и чада от приготовления пищи на плите.
Большой по виду снаружи дом, внутри имел всего две комнаты, разделенной бревенчатой стенкой между собой, с большим проемом посредине, шириной и высотой достаточными, чтобы пройти сквозь нее двум, нормального телосложения взрослым людям, не нагибаясь и поворачиваясь боком при этом. Причем в проеме этом дверь, похоже, никогда не стояла. Вместо нее висели во всю длину занавески из грубого льняного материала, сдвинутого максимально к краям во время нашего визита в этот дом.
Комната, сразу за входной дверью, занимала примерно треть площади всего дома, и служила и прихожей и кухней и даже столовой.
В ней на стенке по обе стороны от входа, висела одежда, для разных времен года и дел. Я рассмотрел среди нее и овчинный тулуп, и пару фуфаек, и длинную вязанную из толстой шерстяной нити кофту и даже армейскую шинель.
Моё же внимание привлекла, явно сделанная недавно, любительская фотография размера 9 на 4 выделяющая среди всех прочих фотографий на этой стенке.
На ней улыбчивая девушка в школьной форме с цветами в руках стояла на фоне школы. Она, конечно была непохожа на те что я видел в своем городе, многоэтажные и каменные, одноэтажное и бревенчатое, но большие, явно казенные окна, плакат с горнистом на нем, в простенке, а главное лозунг над дверью: - «Учиться, учиться и учиться!», однозначно указывали на предназначение здания.
Я показал на заинтересовавшую меня фотографию.
- Внучка наша, - сказала мне бабуля, - в Москве сейчас, учится!
- Ух ты красавица! – Встрял Саша. – А ты говорил….
Не какой красавицы на маленькой фотографии висящей на стене я не увидел. Скорее сбывались мои опасения об похожести всех в этом доме, бабке, дедке, Жучки и внучки. Похоже что последняя была маленького роста, но большого веса.
- Вы тут не засматривайтесь! – Заволновалась бабка. – Не для вас она такая!
- Ясно, что не для нас, где мы, а где она! – Сказал я. Все–таки на фотографии внучке лет четырнадцать, и за прошедшие годы всякое могло произойти, в школе преподают физкультуру, в Москве кормят хорошо. Нет внучку я не собирался отвергать не увидев.
- Да, она приедет на днях! – Простодушно сказал дед, и от этих слов бабку его не на шутку взбеленилась:
- У тебя старого совсем ума не осталось, болтаешь, кому не попадя, будут теперь пороги обивать. Солдатикам то чего надо? Молодку да водку.
- Ну, это вы зря так, - сказал я рассудительно и налил в стаканы из поллитровки грамм по сто, - у советского воина гораздо богаче внутренний мир и шире потребности!
Саша при этой моей тираде расплылся от восхищения.
- Гораздо шире! – Сказал он и протянул мне стакан, чтобы чокнуться.
Мы выпили, и хоть в голове уже становилось веселее, мысль о внезапно возникшей внучки не давала мне покоя. Это было наиболее реальное из всех наших ожиданий и мечтаний о таежных красавицах.
- А живет она тоже в этой деревне? – осторожно спросил я, - Дом далеко от вашего?
- Да здесь она живет! – В сердцах сказал дед. Он все еще, похоже, переживал, что проболтался про внучку. – Родителей нет у нее, поехали целину поднимать, да задохнулись там зимой от печки, а Оленька, грудничком была еще, выжила. Мы ее забрали из дома малюток, да вырастили сами.
Но помяните мое слово, не будет вам к нам дороги, как приедет она, знаем, как это бывает, вобьет себе в голову, увидев вас, что любовь к ней пришла и все побоку полетит и учеба и мечты ее. Знавал я за свою жизнь таких историй столько, сколько вы книг не прочитали. А прочитали вы их достаточно, по слогу слышу, я то сам грамотный, речь правильную сразу определяю.
- Да что мы все о будущем, – решил я форсировать события, – дальше там как будет, так и будет, а вот что вы сейчас от нас хотите, очень интересно! Ведь хотите же?
Дед с хитринкой посмотрел на нас, на свою старуху и сказал:
- Дальше ничего хорошего для вас не будет, уясните это раз и навсегда. А не поймете, может, пристрелю вас будете при внучке сюда шастать, да в тайге при копаю, как настроение будет, но скорее всего, повяжем вас с мужиками да в милицию в райцентр увезем на тракторе, те придумают, что с вами сделать.
Мы, не сговариваясь с Сашей, одинаково нагнули головы и уставились в старую, потрескавшуюся клеенку накрывающую стол.
- Суровы вы очень, - сказал Саша, после небольшой паузы.
- Вовсе нет! – Возразил дед, и стал разливать остатки из бутылки, бабка при этом накрыла свой стакан ладонью, вызвав, у всех остальных я думаю, включая деда приступ глубокого удовлетворения – Там, в Москве, Полинкой паренек интересуется, учатся они вместе. Родители у того из высших сфер. – Дед для наглядности поднял вверх руку и покрутил ладонью, с слегка сжатыми пальцами почти в точности как если бы закручивал в электрический патрон лампочку. – Зачем вы девку смущать будете, паренек тот щуплый да в очках, а вы видные да высокие, да толку от вас как от кота молока, если даже в армии службу в стройбате несете.
- Ну, обстоятельства всякие бывают! - Сказал я. – Какие наши годы, выучимся еще, я писателем буду, а друг мой банкиром.
- Это еще бабка надвое, сказала, кем вы станете! А пока у вас по году службы, похоже, - дед пытливо смотрел на нас и, не дождавшись никакой реакции спросил сам, - так это?
- Чуть меньше, - ответил я, разливающее по телу тепло от новой дозы водки, несколько скрашивали всю суровую правду слов деда - в мае нам демобилизоваться!