Сказавши «а»…
или А вот что было 45 лет тому назад (часть 2)
Так что же это такое произошло в 1972 году?
Когда мой тесть, Илларион Миронович Хуцишвили (к слову, все знали его как «Ларик»), заведовавший в то время корреспондентским отделом в «Комсомолке», зашел в свой кабинет, он сразу учуял запах нарушения режима в государственном учреждении, а именно — распития алкогольных напитков в рабочее время на рабочем месте. Правда, насчет «напитков» сказано громко, потому что на его «совещательном» столе стояла лишь одна (пустая) бутылка коньяка, которая (он это твердо помнил) была им надежно спрятана.
Но кто не знает, что журналисты (да еще и «Комсомолки»!) — это такой народ, который всегда найдет повод, чтобы выпить.
А уж если повод есть, то тогда (в поисках алкоголя) не останется невскрытым ни один сейф и не останется сокрытым ни один «загашник», будь он хоть на пятой полке за 14-м и 15-м томами собрания сочинений классика.
Ради справедливости надо признать, что на столе стояла и рюмка, накрытая лиском бумаги.
На ней было несколько строк, из которых следовало, что
«На свете много есть имён.
И вот теперь родился он —
пока еще без имени —
внук Хуцишвили. Пили мы.» .
А второй листок, лежащий рядом, оказался телеграммой, в которой я сообщал, что 18-го июля у нас родился мальчик с такими-то параметрами.
В рюмку тоже было налито, и, разумеется, культурно — не до краев, хотя могли бы и побольше оставить! Но и на том спасибо!
Естественно, И.М. бежит к начальству и, после соответствующего поздравительного ритуала, оформляет командировку в Тбилиси. Затем он скупает для внука всё, что ему кажется необходимым на первое время, — начиная с соски и кончая теплым жакетом (!) и двумя одеялами, — и немедленно вылетает.
Такую же телеграмму (и тоже на работу) я послал, конечно, и во второй наш «отцовский филиал» — моему папе в Туапсе.
Правда, на этот раз он был в больнице уже в качестве пациента — только что уложили на лечение по поводу тяжелого воспаления почек, поэтому, при всем желании, он выехать к нам не мог.
Но, конечно, этому радостному событию предшествовал большой предварительный период. После нашей свадьбы мы, естественно, как дисциплинированные люди, ровно через 10 дней вернулись в Цхалтубо, куда после окончания института были распределены санаторными врачами и где проходили интернатуру в районной больнице.
Кстати, кажется, нашего столь быстрого возвращения там не ожидали, странно на нас смотрели, и, конечно, тут же переделали расписание дежурств, навесив на нас их целую кучу.
Большой пятиэтажный дом, в котором нам обещали дать квартиру, уже давно был построен, но еще, как видно, распределение затягивалось, поэтому мы снимали маленькую комнатку с маленьким окошком в частном доме недалеко от больницы.
Зайти в нам можно было только из коридорчика, куда выходила кухня, где готовили себе пищу и квартиранты, так что дверь комнатки невозможно было открыть из-за плотной волны самых разнообразных запахов, часто в таких сочетаниях, что не то что беременная Нина, у которой были явления токсикоза, а и я сам не выдерживал. Поэтому мы старались поменьше бывать дома.
Когда было мое дежурство, Нина все равно приходила в больницу и мы в хорошую погоду допоздна могли быть на воздухе — в большом больничном дворе. Нина там как-то нашла сыроежки и даже лисичку, которую мы засушили.
Как-то раз из детского сада военгородка привезли более двух десятков малышей с поносом. Поместили их, вместе с матерями, в инфекционное отделение. Очевидно, инфекционист тогда был в отпуске, поэтому на эту «амбразуру» бросили Нину.
И ей, кроме того, что на всю кучу этого народа надо было писать истории болезни, приходилось по нескольку раз в день заглядывать в горшки, которые дети гордо перед ней выставляли.
Так что ничего удивительного в том, что Нина ничего не могла есть, не было. Естественно, упал гемоглобин... Были и другие проблемы, так что ее родители решив, что незачем рисковать, начали «операцию» по нашему переводу в Тбилиси.
Где-то в предновогодние дни (очевидно, дальше нельзя было тянуть, т. к. надо было выполнять план по сдаче жилья), квартиры, наконец, распределили и нам сообщили, что выделяют 3-х комнатную квартиру на 5 этаже. Дом, конечно, без лифта. Я пошел просить, чтобы нам дали квартиру поменьше и на первом этаже, но в жилуправлении были непреклонны: «Вы — растущая, перспективная семья и мы хотим создать вам все условия». Конечно, они знали, что мы долго не задержимся в Цхалтубо, а на эту квартиру, оказывается, уже «положил глаз» начальник районной санэпидстанции.
А пока — мы, одолжив у наших хозяем кровать, раскладушку и стул, разместились со всем нашим скудным скарбом в самой маленькой комнате, потому что отопление работало паршиво — всё время возникали воздушные пробки именно в нашем стояке. Дело дошло до того, что пришлось к батареям отопления приделать краны и я каждый день по нескольку раз выпускал из батарей скопившийся воздух, чтобы хоть немного согреться.
Вечерами мы стали шить мягкие игрушки по выкройкам — тигра, львенка, обезьяну, собачек. Покупали обрезки материй, пуговицы, где-то брали кусочки меха… Потом мы раздарили эти игрушки всем близким.
Сохранились только пара жирафов и Слоник, сшитые Ниной.
(А какой красивый был пёс Пиф, которого я сделал! Даже не помним — куда многое подевалось.)
А зима в тот год была очень холодная и снежная. Как-то раз, когда мы шли на работу, был гололёд, я не удержал Нину, сам поскользнулся и мы оба упали. Перепугались страшно!
В общем, благодаря «высоким» друзьям тестя и тёщи, удалось преодолеть все бюрократические препоны и в марте 72-го Нину перераспределили в Тбилиси— подростковым врачом в поликлинику, а меня — врачом медсанчасти химкомбината г. Рустави — сателлита Тбилиси. Квартиру в Цхалтубо, конечно, мы сдали, а главврач СЭС на радостях достал нам билеты на тбилисский поезд.
Конечно, как только мы вернулись в Тбилиси, сразу же стал вопрос о том, у кого Нине наблюдаться и где рожать. Через дядю Тенгиза, двоюродного брата моей тёщи, вышли на очень опытного акушер-гинеколога Акакия Бакрадзе, работавшего вместе с сыном Гиви в роддоме, где родились и мы с Ниной.
В том же роддоме старшей сестрой одного из отделений работала бебина соседка Люция, что тоже имело для нас большое значение.
Тёщу несколько смущал возраст доктора, которому было под семьдесят. Ей казалось более надежным рожать под наблюдением сына, поэтому она с облегчением вздохнула, когда незадолго до родов Акакий Трифонович позвонил Тенгизу и сказал, что передает Нину под наблюдение Гиви.
Учитывая группу крови Нины, мы даже запаслись 2 литрами (!) свежей резус-отрицательной крови I группы, что было нелегко из-за ее относительной редкости и большого спроса на нее со стороны клиник. Но что могло противостоять мне?
Коллеги из Центра переливания крови постарались и выручили.
Итак, 16-го вечером у Нины начались боли и мы повезли ее в роддом. Пришли туда и наши родственники, институтские и школьные друзья. Все писали Нине ободряющие записки (рубль сантарке, чтобы передала и принесла ответ), с призывами не терпеть, а кричать, так как это приносит облегчение, и прочими умными советами. Маша, приходящаяся Нине тётей, и бывшая всего лишь на полгода старше нее, желая подбодрить, послала в записке анекдот про то, как мужчина, зашедший в вагон метро, прежде чем сесть на свободное место, достал баночку с каким-то порошком и аккуратно посыпал им вокруг сиденья. Когда его спросили зачем
он это делает, он объяснил, что это против тигров. «Откуда в метро тигры?» — «Э-э! Порошок тоже не настоящий»,—ответил он.
Вот такой «предродовой» юмор!
Но «процесс» приостановился. Все разошлись, а мы с Магдой Фёдоровной (моей тёщей) остались и провели ночь в вестибюле.
Приехала Маша и, желая подбодрить Нину, написала о том, что случилось с ней, когда она уехала с нашими друзьями вчера ночью. Оказывается, Марик случайно прищемил ей руку дверью такси, когда она неосторожно сунула ее туда, куда не нужно. К счастью, обошлось без серьёзной травмы.
(Кстати. Марик, наш друг, потом станет единственным в республике хирургом-манусологом, специализировавшимся по лечению заболеваний кисти и запястья. Тогда, конечно, он этого не знал, а всё время собирался поехать куда-то за границу — то в Италию то в Париж… У меня где-то сохранился даже сценарий фильма «Марик едет в Италию», который собирались мы снять. В записке, написанной на моем рабочем рецепте, он даже «передавал» Нине оттуда привет).
Так продолжилось и 17-го, и утром 18-го. Время приближалось к полудню — представляю (нет, даже НЕ представляю!), как там Нина всё это выдерживала. Мы все тоже испереживались,. Даже М.Ф. (директор школы!) не выдержала и написала записку, в еоторой призывает дочь "кончать базар"!. Правда, пока письмо добиралось, явилась санитарка -«махаробели» (т.е. «сообщающая радостную весть») и объявила нам о рождении сына.
Тут же с ней ушла и следующая записка - уже радостно-поздравительная.
Примчался московский дед со своим сводным братом Сергеем.
Насчет этой неординарной личности можно рассказывать и рассказывать. Здесь же ограничусь тем, что фигура Сергея приближалась к кубической, он писал сатирические стихи, не стесняясь в выражениях, и в своей польской (по отцу) родословной докопался-таки до Костюшко, о чем никогда не забывал напоминать.Сейчас же, по словам Ларика, Сергей пытался прорваться к Нине, грозы всех смести с пути.
Школьная подруга Нины — Белла послала Нине письмо, в котором кроме поздравления и указания, что принесенные фрукты уже помыты, есть фраза: "Тебя ждет поправка с цветом моих волос"
Маша всё сокрушалась, что не сможет присутствовать при выписке, потому что улетает в Ленинград, а оттуда — на море, под Сочи, куда должен был приехать ее товарищ Алик, который тогда «женихался»;
и, очевидно, приехать уже с определенными «предложениями», потому что по Машиным запискам чувствовалось, что дело идет к этому.
(К слову. Так оно всё и вышло. Вскоре они поженились, а через год уже мы волновались за Машу с Аликом и передавали в роддоме записки. Правда, родила она девочку — Наташу.)
Моя бабушка, сама родившая двух сыновей и имевшая еще и двух внуков, всю жизнь мечтала о том, чтобы подержать на руках хоть правнучку. И, вероятно, в глубине души она надеялась на это сейчас. Но, разумеется, была очень рада рождению маленького Гоги.
(Напомню, что тогда не было эхоскопов и мы не знали кто у нас — мальчик, или девочка. Через три года мы исполним ее мечту — у беби будет правнучка — Лена. А от второго ее внука — Пети — добавятся еще две, но этого она, к сожалению, уже не застанет.)
Вечером, когда остался только дежурный персонал, я попытался проникнуть к Нине и ребенку. До Нины я добрался.
Непривычно было видеть ее без «пузика», прежнего обитателя которого мне издали, через стеклянную перегородку, так и не удалось хорошо рассмотреть.
Странно было видеть спеленутым перед собой того, к малейшему шевелению которого мы с Ниной прислушивались и присматривались, следя, как он изнутри упирается и выпячивает стенку ее живота то в одном, то в другом месте.
Мне боязно было даже попытаться прощупать чем это ребенок так «барабанит» — головкой, кулачком, или пяткой.
О.С. Через несколько дней нас выпишут домой, где его с нетерпением ждали столько людей и столько благих пожеланий!
И у всех нас начнется уже совсем другая жизнь.
Еще долго мы будем прислушиваться к каждому его писку и движению. Его дыханию, когда он будет болеть… Будем радоваться его первым зубам... шагам… Будем помнить, а потом и записывать его первые слова… Но всё это будет потом… потом...
Наверняка в том году в мире произошли и другие события.
Для нас же 1972 -ой — это год рождения нашего первенца — Гоги, которому 18 июля исполняется 45 лет!