ГЛАВА 11
СОМНЕНИЯ
Пётр Петрович помнил всё – до подробностей, что видел на том свете. Ни врачу, ни коллегам, ни соседям по палате – никому он не рассказал о своих потусторонних видениях. Может быть, потому, что до встречи с потусторонним миром Пётр Петрович верил только в законы природы. Учитель никогда не мнил себя атеистом. Он считал себя здравомыслящим человеком, который живёт в реальном, а не в сказочном, придуманном мире. И сейчас он боялся поделиться с другими людьми новыми мыслями, которые пока ещё страшили его. Эти мысли были не устоявшимися, сумбурными. Хотелось говорить много. Рассуждать, рассуждать… Не каждый поймёт. Могут принять за сумасшедшего. Скажут: человек пережил такое потрясение – выкарабкался из лап костлявой старухи – вот и тронулся временно умом. Новый духовный опыт не разрушил совсем его прежних убеждений, лишь надломил их. Так что старые и новые взгляды сплелись, схватились между собой, как неуживчивые соседи.
Учитель часто стал вспоминать давно умершую бабушку Аню, мать своего отца. Добрая, искренняя, весёлая, любящая детей, она души не чаяла в единственном внуке. И Петя детской открытой душой тянулся к ней, как маленький побег к солнцу. Мальчик любил слушать бабушкины рассказы о деревенском быте, простых людях, для которых труд и совесть были главными показателями настоящего человека. О народных традициях русской деревни внук много слышал, когда бабушка с любовью перебирала в сундуке, стоявшем в её спаленке за ширмой, дорогие сердцу вещи: вышитые панёву* и полотенца, холщовую рубаху, цветастые платки. То начнёт она жиденьким голоском тянуть тоскливые песни, вспомнив горестные дни, то с молодым задором станет выкрикивать частушки, припомнив девичьи гуляния в хороводе. И грустил, и радовался мальчик вместе с бабушкой. Молодые родители-учителя почти всё время отдавали школе, а сыну – минуты свободного времени.
На бабушкиных плечах держался дом. Потомственная крестьянка умело управлялась и с подсобным хозяйством: скотом (коровой, двумя боровами, десятком кур), огородом и двумя овощниками, хотя тяжёлая работа давалась ей нелегко. Высокое артериальное давление не позволило бабушке Ане доработать до пенсии няней в детском саду – пришлось уволиться. Освободилось много времени, и бабушка, всегда верившая в Бога, стала посещать часовню, кладбищенскую деревянную церквушку, где не только отпевали умерших, но и проводили богослужения по двунадесятым праздникам.
Иногда бабушка рассказывала внуку об отношении советской власти к религии. Мальчик удивлялся: оказывается, что с тридцатых годов по всей стране стояли разрушенные или закрытые храмы, заросшие бурьяном. В родном городе Пети две церкви не разрушили, а, сбросив с них кресты, после ремонта приспособили под нужды города: один храм, побольше, вместил в себя клуб, библиотеку и музей; другой, поменьше, стал кинозалом. Местные чиновники не тронули часовню, но вовсе не из добрых намерений: место отпевания усопших смогли отстоять верующие.
По рассказам бабушки, за верующими в городе была установлена негласная слежка, как за неблагонадёжными гражданами. Прятались соглядатаи за могильными оградами и фотографировали всех, кто входил в часовню. Бабушка уже не работала, поэтому ей не могли запретить посещать богослужения. А Пете, который однажды вместе с бабушкой был в церкви на Вербное воскресенье, попало в школе: на классном собрании осудили за поведение, недостойное октябрёнка. Позже не хотели принимать в пионеры. И родителям на работе досталось: вынесли выговор с перспективой увольнения.
Это единственное посещение церкви запомнилось мальчику. Он постоянно видел перед глазами святые лики, с надеждой взирающие на пытливого мальчугана. И что-то необыкновенное – празднично-грустное – случилось с Петиной душой. Он открыл для себя новый мир, полный желанной справедливости и самоотречения ради блага людей. Взрослея, понимал, что открыто верить в существование Бога – ходить в церковь – не сможет. Тогда Петя решил подавить в душе тягу к Божественному, чтобы стать похожим на других ребят. Пришёл в клуб юных техников и записался в кружок резьбы по дереву, а позже, в старших классах, – и в кружок электроники. Постепенно общение со сверстниками затянуло, и мальчик почти забыл о Боге. Почти забыл. Всегда помнил, что человечность, добросовестность и справедливость должны брать верх над бессердечностью, рвачеством и ложью.
Находясь в больнице, Пётр Петрович порой представлял себя только что родившимся человеком, который уже имел опыт жизни, но в другую эпоху – материальную, греховную. Теперь он очистился от грехов – и возродился. Может отличить добро от зла. Знает, что человек волен сам выбирать свой путь – линию жизни или линию смерти. Достоинство и честь, пороки и бесчестие – всё по собственному желанию. Возродившемуся, ему открылось всеобъемлющее значение слова подвиг – «движение души». Только в творении Добра заключается движение души. Живая душа не может не бороться со злом, которое меняет свои личины с каждой новой эпохой. Чем сильнее духом человек, тем труднее его жизнь.
Учитель стал задумчив. Мало общался с соседями по палате, не поддерживал их бесед на бытовые темы и нудных пересудов людей, считая подобные разговоры бессмысленной болтовнёй. Кроме того, проблемы стали наплывать одна за другой. Первая наметилась во время очередного обхода лечащего врача: доктор порекомендовал сменить профессию.
- В школе слишком высокие эмоциональные нагрузки, а ваше здоровье требует внимания. Не испытывайте судьбу. В следующий раз мы, врачи, вас вряд ли спасём, – убедительно сказал он.
- Я больше ничего не умею. Школа – моя жизнь. Может, с лекарствами смогу продолжить работу и в школе? – не терял надежды учитель.
- Понимаете, Пётр Петрович, – вкрадчиво начал кардиолог, – вы перенесли на ногах два инфаркта. Об этом говорят рубцы на сердце. Этот инфаркт – третий.
- Почему же мне раньше не сказали об этом? – удивился педагог.
- Я думаю, что вы и сами знаете причину: не хотели лишний раз волновать, – откровенно признался врач. – Но сейчас, когда вы окрепли, вам нужно, в первую очередь, изменить мышление: думать только о хорошем, стараться получать от жизни положительные эмоции. Как этого добиться, даст консультацию психотерапевт. Позже я направлю вас к нему. – Заметив, что пациент загрустил, доктор успокоил его: – Считается, что третий инфаркт миокарда обычно оказывается последним, хотя много случаев, когда смертельным бывает и первый удар. Я склонен отталкиваться от общего состояния организма. Если вы будете вести правильный образ жизни, то проживёте после третьего инфаркта ещё лет двадцать. Без инвалидности.
- А каково у меня общее состояние организма? – угрюмо спросил Никитин.
- Неплохое, весьма неплохое, – порадовал пациента врач, – поэтому я назначаю вам дозированную ходьбу – прогулки по территории больницы. Пока пятьсот метров. Посмотрим на реакцию организма. По лестнице вы уже спускались и поднимались с посторонней помощью, теперь – прогулки. Хорошо, что у вас нет лишнего веса, это многое упрощает.
После ухода врача всплыла и другая проблема. Никитин вспомнил, что во время весенних каникул у него произошёл неприятный разговор с Жиловой, школьной директрисой. Помогая городскому отделу народного образования выполнять оптимизацию системы образования в районном масштабе, она искала среди преподавателей «слабое звено»: ей позарез нужно было найти «лишних» педагогов, иначе она сама, шестидесятилетняя руководительница, ветеран труда, могла стать в представлении заведующего гороно «слабым звеном». В глубинке жизнь российского педагога на заслуженном отдыхе не столько скучна, сколько страшна нищетой: всё дорого, а пенсия небольшая. Женщина осознавала, что если потеряет работу, то ни одна организация не возьмёт пенсионерку на ответственный пост, поэтому нужно всеми средствами держаться за должность директора школы. И тогда всё в её жизни останется по-прежнему: санаторно-курортное лечение, экскурсии по стране и отдых за границей, помощь дочери и внукам…
В марте, предварительно распределяя нагрузку на следующий учебный год, искусная в интригах директриса вызвала Никитина в свой кабинет.
- Пётр Петрович, в последнее время я замечаю снижение вашей активности во внеклассной работе по предмету. Вы почти не принимаете участия в областных и всероссийских конкурсах, а ведь у вас высшая категория. Через год – аттестация. Как вы собираетесь подтверждать категорию? – изысканно одетая женщина растянула в улыбке крашенные яркой помадой губы.
- Я могу подать заявление на категорию или на две ниже, – предложил учитель свой вариант, не зная о планах Жиловой. – Я на пенсии, да и здоровье временами шалит. К чему мне высшая категория? Наработанный опыт всё равно никуда не денется.
- Всех здоровье подводит, потому что работаем на износ, – твёрдо ответила молодящаяся директриса. – Вам никто не позволит опуститься с высшей категории до первой или до соответствия. Это резко снизит рейтинг школы.
Учитель обсуждал этот вопрос с другими педагогами школы, которые должны были в следующем году проходить аттестацию. Многие из тех, кто работал и получал пенсию по выслуге лет, не хотели «волокиты с бумагами» и твердили друг другу, что категория им не нужна – достаточно соответствия занимаемой должности, а все денежные потери компенсирует пенсия.
- Другие же будут подавать на соответствие занимаемой должности. Почему бы и мне не подать? – смело заявил Никитин.
- Я знаю, кого вы имеете в виду. Мы с ними побеседовали по душам. Они всё поняли. И вы поймите, Пётр Петрович: если не начнёте активно участвовать в жизни школы, то я смогу найти вам только двенадцать часов математики в 5 «А» и 5 «Б». Понимаете, да, что в денежном эквиваленте это очень мало? Или предложу вам вести только ОПК , – упивалась властью Жилова.
- Курс православной культуры должен вести историк, а не математик, – не согласился Никитин с мнением работодателя.
- В Куревском районе ОПК ведётся не как предмет, а как факультатив, и вы это знаете. Достаточно пройти курсы, и вы имеете право знакомить детей с православной культурой. Неважно, кто вы: историк или математик, – ядовито улыбнулась женщина и поправила на пальце перстень с крупным изумрудом.
- У меня, к счастью, нет соответствующей корочки, – упорствовал учитель математики.
- Завучи подадут заявку в гороно и в следующем году поедете учиться в монастырь. Думайте, – поставила жирную точку в разговоре наделённая властью женщина.
У Петра Петровича всё кипело внутри: «Мне, учителю, который всю жизнь положил на алтарь школы, и ОПК!»
В тот же день, увидев на ступеньках школьного крыльца учителя музыки Лунина, своего приятеля, поделился с ним обидой:
- Мне предложили вести ОПК. Представляешь?
- Ты даже не представляешь, как я представляю, – горько усмехнулся приятель. – Ты не первый, кого «мадонна» пугала православной культурой. Про монастырь тоже говорила?
Никитин кивнул, переложив из левой руки в правую тёмно-коричневый портфель, похудевший без ученических тетрадей. Сердце мучительно ныло, не хватало воздуха, и ничего вокруг не радовало: ни весенний запах оголившейся земли на клумбах, ни весёлые ребячьи голоса, особенно звонкие на каникулах.
- Все, кто на выслуге, не хотят подтверждать категорию, а на Жилову напирают в гороно: им ведь тоже надо отчитываться в области. Система! Сам пойми: если Жилова не заставит нас аттестоваться, как требует районное начальство, то ей быстро напомнят, что она пенсионерка. Как говорится, с далеко идущими выводами. Вот и лютует наша молодушка пенсионного возраста. А тут ещё этот факультатив. Ищет, кому бы его всучить. Со всеми по одному сценарию, – объяснил ситуацию учитель музыки.
- Да всё я понимаю… – начал Никитин.
- А я не понимаю, – нетерпеливо прервал его Лунин.
- Чего?
- Почему такую хорошую идею на корню губят? Зачем всё взвалили на школу? Почему священники не ведут занятия по православной культуре? Это же их стихия.
- Во-первых, в районе двадцать школ – священников всего шесть. Большая часть школ находится в сельской местности. Как туда добираться? А дорога занимает много времени. Когда же батюшкам свои прямые обязанности выполнять? Во-вторых. Кто будет ходить на ОПК? Два-три ученика – дети учителей, которым нельзя отказаться? Зачем священникам пустая трата времени? – доказывал Никитин свою правоту.
- Почему же пустая? Ты не прав, Пётр. Вот ты математик. Ты заинтересован в том, чтобы твои ученики знали алгебру и геометрию, успешно сдавали экзамены. Верно? – не уступал Лунин.
- Верно.
- А священник, выходит, должен быть заинтересован в том, чтобы донести до народа слово Божье. Верно?
- Верно. – Никитину понравился ход мыслей приятеля и, несмотря на боль в сердце, Пётр Петрович вслушался.
- Дети – будущее страны, и это не пустые слова. Нас, конечно, уже ничем не возьмёшь, потому что выросли во времена атеизма. Воспитание – мощное орудие, вроде пушки. Куда направишь, туда и выстрелит, – делился мыслями Лунин. – Ругаем современных учеников за жестокость и безразличие, а они не виноваты. Они всё впитывают так же, как и мы когда-то. Сейчас дети смотрят на гнусных шоуменов по телевизору и начинают кривляться, развратничать, как вся эта шваль. Убивают всех подряд в виртуальных компьютерных играх и в жизни готовы друг друга порвать на куски. А лучше бы помогали родителям, старушкам-соседкам, ветеранам, добрые слова говорили. Только священник научит человечности. Его слова примут за истину. Он живёт по другим принципам, по Божеским законам, а мы… – достал из кармана пальто пачку сигарет и закурил. После паузы сказал разочарованно, глядя себе под ноги: – Мы, интеллигенты, стали дикими, переняв законы капитализма. Гнилыми мы стали.
- Ты думаешь, что гороно просто так заставил школы провести опрос среди родителей? – пристально посмотрел Пётр Петрович на Лунина.
- Ты про согласие родителей на посещение детьми факультатива?
- Именно.
- Да-а, – махнул рукой приятель Никитина, – это обычная процедура, для проформы, как всё у нас делается, – и глубоко затянулся, прищуривая левый глаз.
- Правильно сказал, для проформы. Только тому учителю, которому навяжут эти занятия, работать придётся по-настоящему. Будут требовать от учителя посещаемости, но при этом запретят ему заставлять детей в обязательном порядке приходить на факультатив, чтобы родители в гороно не пожаловались. И будут постоянно стучать по голове. И так у всех головы трещат. Ещё одна головная боль.
- Да брось ты, Петь, ерунду городить, – разозлился Лунин, резко выпустив табачный дым изо рта. – Кто тебе стучать будет? Кому нужны эти занятия? Нашей «мадонне»? – стряхнул пепел с сигареты. – Если навяжут мне ОПК в следующем году, то брыкаться не стану. На курсы съезжу. Ну, поживу месяц в монастыре, что тут такого. Везде люди живут – и в монастыре тоже. – И взволнованно выпалил: – Но вести занятия не буду. Я музыкант, а не историк.
- Как не будешь?
- Не буду, – с сердцем произнёс «музыкант». – Раз начальству для проформы нужно, чего я буду напрягаться до геморройных шишек, – с досадой бросил на грязный снег не выкуренную полностью сигарету и растоптал её сапогом. – Неужели не понимаешь, что даже районному начальству только отчётность нужна? Может, и придёт кто-нибудь из них в школу. Так, тоже для проформы. Им главное, чтоб жалоб родителей не было.
- А если придут на занятие, а ты не готов?
- Пусть приходят. Не мне же попадёт.
- А кому?
- Кто часы распределяет, – намекнул Лунин. – Скажу: специфический предмет, нет способности к закону Божьему. Так что пошипит и утрётся. Пусть ищет другого дурака.
- А тематическое планирование?
- Планирование напишу, и пусть оно лежит мёртвым капиталом.
- Под сокращение попадёшь, – напомнил Никитин, переминаясь с ноги на ногу.
- А где наша «мадонна» учителя музыки найдёт? Музыканты на вес золота в каждой школе. Я один на себе всю музыкалку держу в нашем богоугодном заведении.
Ещё тогда, в конце марта, Пётр Петрович подумал: «Великие дела нельзя вершить с гнилой интеллигенцией. Одно дело, когда гниль понизу распространяется, её видно и обойти можно. Страшно, когда гниль сверху накрывает – дышать нечем, а вырваться нельзя». Вспомнил четверостишие любимого поэта Николая Зиновьева об интеллигенции:
Пусть не всегда была ты стойкой
И горькую пила украдкой,
Но всё-таки была прослойкой,
А нынче стала ты прокладкой.
Никитин постоянно думал о ближайшем будущем и не видел просвета в мраке надвинувшейся безысходности. Гнал от себя тревожные мысли, но они не отступали: как коварные вирусы постепенно уничтожают плоть, так и противоречивые суждения непрерывно терзали душу, иссушая её. К кому обратиться за советом? Без сомнения, совет может дать любой человек, но каждый будет танцевать от своей печки. Только самому нужно найти ответ на поставленный жизнью вопрос.
Выздоравливающий педагог каждый день выходил на прогулку: то медленно вышагивал среди старых высоких сосен, заложив руки за спину, то сидел на скамейке возле входа в кардиологическое отделение. Солнечные дни установились надолго. Солнце набирало силу к Пасхе – Воскресению Христову. Прибывало силы и решительности у Петра Петровича.
«Может, в церкви помогут найти ответ», – всё чаще думал учитель.
СНОСКИ:
* Панёва – женская шерстяная юбка замужних женщин-крестьянок.
Продолжение http://proza.ru/2017/07/15/381
16 августа 2016 года
Светлана Грачёва
Воскресенск