Ой, я ужасная болтушка. Ни за что не рассказывайте мне такие вещи, о которых мне придётся долго молчать, а уж такие, о которых никогда-никому, — вообще под страхом смертной казни держите при себе. Если серьёзно, я умею хранить секреты, но очень не люблю это дело. Бывает, доверят мне тайну, а она щекотится внутри, крыльями мотыльковыми касается диафрагмы, пузырьками лимонадными лезет в нос. Такие радостные тайны очень хочется с кем-то обсудить, прямо мучительно хочется. Прыгаю через ступеньку, ловлю струйки фонтанов на площадях, всматриваюсь в глаза общих знакомых — а они слышали? Если найти сухой колодец на краю пустыни и крикнуть в него бьющуюся внутри чужую радость, то обязательно должен вырасти красивый тростник. Дудочка из него будет играть только весёлые мелодии. Но нельзя. Вдруг она пропоёт о том, что… Тсс, это секрет!
С такими тайнами жить ещё можно, обычно они недолго гостят во мне. Какая-нибудь подружка-болтушка вроде меня однажды загадочно протянет: "А ты слышала про Пашу с Танькой?" Я в ответ осторожно:
— А тебе кто сказал?
— Да Танька же!
— И мне!
— Здорово, да?
И всё, пузырьки вылетают, мотыльки рвутся на свет, мы радостно обсуждаем уже общий секрет, подозрительно замолкая при приближении третьей подруги. А она щурится на наши настороженные мордахи и кидает так небрежно:
— О чём шепчетесь, девки? Про Пашку с Таней небось? Не бойтесь, не выдам. Да не секрет это уже, все знают.
В этот момент я ещё немножко порадуюсь, что не я проболталась, всё же соблазн был велик…
Но бывают такие тайны, которые камнем падают на дно души, в самый ил, поднимая муть внутри. Тяжело с такими вдвойне, а то и стократ тяжелее, чем с радостями. Хожу тогда осторожно, незаметно для окружающих поправляя внутри углы давящей печали. Они то и дело норовят высунуться наружу, задеть кого-нибудь. Эта непосильная тайна со мной надолго, по крайней мере до тех пор, пока её вручатель не перестанет таиться от других друзей. Возможно, и они носят в себе эти кирпичи, но честное слово, не хочу даже проверять. От обсуждения ничего не изменится, может даже больнее стать. Хотя нет, с мудрыми рассудительными людьми хорошо поговорить о чужой тяжёлой тайне. Ещё о ней можно помолиться, если уметь. Я не в обиде на того, кто вольно или невольно вручил мне эту ношу, сама так нередко делала.
Болтушка я, говорю же. Свои собственные тайны раздавала близким, ничуть не заботясь о том, каково им это. Вот как научиться молчать, кто мне подскажет?
Совсем недавно попалась мне замечательная книга, в которой одна бабушка ткала ковры и в узоры каждого ковра вплетала какую-нибудь надпись. Но найти её можно было только тогда, когда морщинистые узловатые пальцы самой мастерицы раскроют тайну веточек, лепестков и завитушек. Следишь заворожённо за движением руки, открываешь букву за буквой, глядь, — уже слово выплывает, как ладья из дымки над водой. Последний её ковёр остался незаконченным и неразгаданным… Вот так и я: пусть не умею ткать, исписываю свои салфеточки бисерными буквицами, вплетая в обычную болтовню свои рвущиеся наружу секреты. Шито белыми нитками? Как знать. Может быть, я только что всё это выдумала, нет никаких тайн в моих творениях. Что возьмёшь с болтушки-то? Нельзя мне доверять, точно говорю.
P. S. И как узнать, какой ковёр будет последним, чтобы успеть его закончить, чтобы всё сказать? Или пусть останется хоть немного тайны?