Жёлтый лес засыпал. На западе- за поросшими зелёными волосами-ёлками холмами- прятались последние лучи закатного солнца. Ночная осенняя влага выползала наружу, и деревню окутывал ночной туман- здесь, на берегу седого сибирского моря они не редки.
Минеичу привычно. Он, как обычно по пятницам, надел кепку, купленную в райцентре, тулуп, доставшийся ему от отца, и пошёл на восточную оконечность деревни- туда, куда не всякий захочет идти по доброй воле.
По дороге Минеич зашёл в магазин, чтобы купить пачку чая, сахару и хлеба. Привычным движением голой ветки, выгибаемой бесстрастным ветром, старик закурил возле магазина, и парни, собравшиеся там за бутылкой пива, махнули ему рукой и крикнули:
-Минеич! Ты опять к себе, на кладбище?
-Слава Богу, ещё не к себе, а только на работу! Сидите, давайте, а то на похороны не позову!- делано сердитым голосом ответил им старик и поплёлся на восток.
На пути ему встретилась Танька-цыганка, которая вот уже второй месяц не могла отдать старику занятые триста рублей.
-Ты смотри, Танька! А то ведь я быстро на лоскутки пущу- одеяло будет! За мной не заржавеет!
-Да не шуми, Минеич! С работой сейчас у всех плохо! Как на постоянную устроюсь- отдам!
А темнота тем временем всё сгущалась и сгущалась. Когда Минеич добрался до сторожки, было уже совсем темно. Он только и смог разглядеть замшелую серую калитку да несколько одиноких могил, расположенных в этой части култукского кладбища.
Ветер крепчал, становилось холодно. Минеич зажёг лампу, включил обогреватель, поставил чайник. На гвоздь снаружи он повесил закоптившийся фонарь и зажёг его. Втянув влажными ноздрями морозный воздух, Минеич посмотрел на небо. Все звёзды было видно, как на ладони, и не было и никаких преград.
Вдалеке замаячили тёмные фигуры с лопатами и фонарями- два могильщика задержались на работе.
-Ты уже на точке, Минеич?- гаркнул молодой могильщик с широкой улыбкой и рыжими, как огонь, волосами.
-На точке, на точке! А вы чего так долго тут?
-Да хрен тут один нарисовался. Помер у них кто-то- то ли дядя, то ли кто- не понял я! Отваливает нам каждому по тысяче, говорит, мол: чтоб к утру могила была и в лучшем виде! Вот мы тут и торчали!
Могильщики махнули старику рукой и отправились по домам.
А Минеич остался стоять возле своей старой сторожки, по размерам схожей с предбанник, и сказал сам себе, ибо никого больше поблизости не было:
-Да… Вот интересно- чем они сейчас займутся? Вот сейчас, наверное, идут, курят и разговаривают. А потом Митяй в одну сторону пойдёт, Гришка- в другу. Каждый домой придёт, чем Бог послал, может, рюмочку-другую засандалят! Да и на боковую! Эх… Чаю надо попить, вот что!
Для Минеича его сторожка на кладбище была не обычной сторожкой, а самым настоящим царством, где он (Минеич)-и царь, и Бог, и воинский начальник. Небольшая по размерам, эта деревянная постройка вмещала себя старый дубовый стол, который здесь поставили, видимо, за много лет до того, как родился Минеич, старую тахту и шкаф для личных вещей сторожа и могильщика. Также там была тумбочка, на которой стоял чайник, и в которую обычно прятал свои лекарства сторож. На столе стояла зелёная лампа- такие обычно показывают в фильмах про НКВД или про войну.
Сторож налил себе горячего чаю, закинул пару кусочков сахару, нарезал хлеб и углубился в чтение газеты «Байкал», которую распространяли по всему Слюдянскому району.
На улице температура упала до сурового минуса. Каждый кустик, каждая жухлая травинка дышала холодом и сырой землёй. Там в тот момент было чертовски неуютно- холодно, мозгло и как-то по-особенному темно. Так темно бывает только в старых деревнях или в могилах.
А Минеич тем временем сидел в своей уютной тёплой сторожке, потягивая чаёк из кружки, и читал статью об открытии в Слюдянке торгового дома.
-Совсем им заняться нечем! Рынок есть- и нормально!- кряхтел старик.
Ветер совсем озверел- он трепал деревья, нёс землю, закручивал у дороги вихри. Сторожка скрипела, как старая уключина. Вскоре пошёл холодный осенний дождь.
И вдруг в стекло кто-то постучал.
-Кто!- гаркнул старик, по привычке взявшись за лом, стоящий в углу!
-Добрый человек! Пусти к огню меня, добрый человек!
-Ты кто?
-Ваня я! Андронников! Открой, отец- Бога ради!
Старик взял лом и отпер дверь.
Перед ним стоял низкого роста человек, бледный, как смерть. Его пальто и капюшон выцвели и истёрлись, а обувь были так сбита, что едва походила на саму себя. У человека тряслись руки, дрожал каждый волосок в козлиной бороде, а серые, мутные, как у рыбы, глаза выражали ни то испуг, ни то сумасшествие.
-Пусти, отец!- скрипел Ваня на все лады- Нечто можно, чтоб христианская душа пропадала на ветру под дождём!
-Ладно, пёс с тобой!- прохрипел старик- Заходи!
С глазами верного пса Ваня вошёл в сторожку, и старик запер дверь на засов.
Войдя в сторожку, Ваня сразу же сел на пол и на карачках пополз к столу, где дымился в кружке чай.
-Старик! Налей и мне чаю! А то с утра маковой росинки во рту не было!
-Это уж понятно!
Минеич отставил в сторону лом и налил пришельцу чаю. К удивлению сторожа Андронников не накинулся на кружку и не кинулся поглощать хлеб. Он просто сидел и гипнотизировал Минеича своими рыбьими глазами.
-Откуда ты такой взялся?- спросил сторож, глядя, как ветер и дождь пытают землю, обрывая жёлтые монетки-листочки с берёз.
-Я местный. Шёл домой, дорогой… видать, сбился где-то! А потом не пойми как… ну сюда забрался. А потом эта свистопляска началась. Я подумал- куда уже идти-то? Зайду-ка к сторожу! Авось, в сторожке переночую.
-А где живёшь-то?
-Да тут, недалеко…
Они немного помолчали.
-Что думаешь про новый торговый дом в Слюдянке?- спросил Минеич своего гостя. Ему хотелось как-нибудь подвинуть молодца к разговору.
-А что там?
-Да вот. Прям на рыночной площади! Старые склады там… Теперь торговый дом будет!
Минеич хлебнул чаю:
-Вот ты мне скажи? На кой хрен им этот торговый дом? Что- народу в Слюдянке стало больше? С Иркутска, с Ангарска, с Байкальска- все в Слюду ломанулись? Всё это- издевательство над народом и трата денег. Будет два торговых дома, затони одного ветучастка! Вон, у меня в соседях ветеринар с женой. Каждый день он туда мотается! Дурдом на колёсах! Я человек спокойный, и то, блин, выведут! Бабло это всё, Ваня- бабло рулит! Бабки балом правят!
-Да… Знаете, всё это так не вечно! Люди, дома… Всё летит, всё меняется. И то что вы сейчас здесь негодуете, через год или два никого волновать не будет. Это всё временное да зыбкое.
-Да и сейчас-то всем до фонаря, что негодую. А вообще… Тут я с тобой, Ваня, согласен. Ну, подохнут все эти толстосумы- и что? К гробику прицеп сделать- и всё с собой, в могилку? Я вот их, трупиков-то каждый день вижу! При жизни смотришь- даже не здороваются друг с другом. А как жмурами делаются- вон! Вместе, на соседних участках лежат! Считай, под одной крышей!
Ваня холодным взглядом окинул сторожку и посмотрел в чёрное окно.
-Да… Жизнь катиться, а мы никак её не поймаем. Вот раньше- по молодости- думал: всё ещё будет, всё ещё успею, а пока вот- трудись, деньгу заколачивай! А потом оглянулся и понял, что мало что оставил себе на чёрный день. Мало людей, мало знаний, мало всего. Хватило у меня ума, чтобы понять да не хватило сил, чтобы что-то поправить.
-А ты знаешь!- Минеич подсел к собеседнику вплотную- Может, и не надо ничего менять! Пусть всё идёт как идёт! Пахать- значит пахать! Пахать- значит, паши и не жужжи!
Ваня позеленел.
-Да не в пахоте дело, отец! Вернее, не только в ней, хоть без неё никуда! Дело в птичках, в зверях, в детях, которые завтра утром выйдут на дорогу в лужах побарахтаться. Если хочешь, дело в этом дожде!- Ваня махнул головой в сторону тёмного окна. Там в полсилы рокотала старая больная гроза- В том, что дождь идёт и землю притаптывает, и ветром землю ровняет! Вот это надо к концу жизни понять! Вот этому всему порадоваться! С этим потом к Богу придти.
Снова воцарилось молчание. Минеич выключил лампу, сторожка погрузилась во тьму. Сторож долго присматривался к бешеному мраку, царившему за окном. Через минуту он снова включил лампу.
-Показалось…- констатировал он и подлил себе чаю. Его собеседник за прошедшее время к чаю не притронулся. Он всё больше, не моргая, глядел куда-то в пустоту своими тусклыми глазами.
Первым молчание нарушил Минеич.
-Вот ты говоришь, к Богу, мол, прийти! А есть ли он- Бог? А то всю жизнь говорили, что Бога нет. Семьдесят лет прошло, начали со всех сторон трандычать, что, мол, всё-таки есть! Кому теперь верить?
-А что тебе душа говорит?
-А ничего она мне не говорит. Мне тело говорит!
-И что же говорит?
-Говорит, что подохну скоро.
На часах было без четверти четыре утра. Сонный холодок бродил по телу Минеича, слипались глаза.
-Ладно, брат…- сказал он Ване- Чай беречь надо, да и спать уже давно пора…
-Тогда, Минеич ложись… А я уже скоро пойду! Надо мне… обратно!
-Может, тебя проводить?
-Не надо… Ложись спать, а я ещё посижу…
-Э, нет, брат ты мой! Разговоры разговаривать ты у нас, конечно, мастак- спору нет. Да только знаю-то я тебя первый день. Чёрт тебя знает- может, ты бандит.
Ваня улыбнулся.
-Раз так, то вы ложитесь, а я пойду!
Минеичу вдруг стало как-то совестно.
-Э, нет! Раз так- то давай вместе не спать! Куда же ты в бурю-то пойдёшь!
-А буря мне не страшна. Мне с тобой, Минеич, поговорить надо было.
-СО мной?
Старик растерялся.
-Ты же вроде правильный мужик… А вроде и не правильный. Вроде одно говоришь, а другое думаешь. Наряду в тебе нету.
-Да откуда же ему взяться? Мне ж уже к семидесяти подбирается.
-Да я знаю… Ну и ладно.
Ваня встал и направился к выходу.
-Ванька, стой!- гаркнул старик.
-Что?
-А что- Бог-то есть?
-Есть… Будь уверен- и будь спокоен теперь.
Сказал- и растворился в воздухе, как будто бы и не было его.
Через неделю Минеича хоронили. В ночь с пятницы на субботу, на дежурстве помер он. И никто, кроме него самого не знал про Ваню Андронникова, похороненного на култукском кладбище больше двухсот лет назад…