Отчаяние
Можем ли мы представить себе о чем думал император в тот момент, когда ему подсунули манифест об отречении? Вполне допустимо, что он в первую минуту растерялся. А потом? Несомненно, как и любого человека его разжигала ненависть к предателям.
Мы забываем о важных вещах, помня о массе второстепенных. Вроде бы царь отрекся в пользу брата Михаила. Но Михаил потерял право на корону давно, вступив в морганатический брак.
Думаю, что подписывать манифест царь отказался, тем более, без согласования с супругой. В случае подписания манифеста, потерял бы право на престолонаследие Алексей и не только в России, но в Дании и Англии. Что сталось бы с великими княжнами?
Александра Федоровна думскую бумажку отдала бы гвардейцам на самокрутки – другого развития событий я не вижу. Пугать и шантажировать царя и, и особенно царицу бесполезно, и зная об этом, Гучков выпустил утку, которая до сих пор летает.
Новая амазонка
Славной воительнице Марии Бочкаревой посвящено много статей, поэтому повторять их смысла не имеет. Но последние месяцы жизни ярой монархистки в части «расстрела» Романовых вспомнить необходимо.
Хотя Бочкарева старалась остаться нейтральной, все же ей пришлось участвовать в политических играх. Исполняя поручение генерала Корнилова она с поддельными документами в одежде сестры милосердия пробралась во Владивосток, чтобы совершить агитационную поездку в США и Англию.
В День независимости 4 июля 1918 г. Бочкарева была приглашена американским президентом Вильсоном на обед в Белый Дом. Когда Вильсон поинтересовался, «кто прав и кто виноват в России, то я ему сказала, что я слишком мало разбираюсь в этом вопросе и боюсь попасть в ложное положение», – вспоминала она впоследствии.
Находясь в Англии, М.Л. Бочкарева получила в середине августа 1918 г. краткую аудиенцию у короля Георга V, на которую прибыла в офицерской форме со всеми своими боевыми наградами. В ходе беседы король сказал, что рад видеть вторую Жанну д'Арк и приветствовал ее «как женщину, которая много сделала для России». Но вопрос о политических взглядах вновь поставил Марию в тупик.
«Король спросил, к какой партии я принадлежу, а я ответила, что верю только генералу Корнилову. Король сообщил, что Корнилов убит, я сказала, что я не знаю, кому теперь верить, и в гражданскую войну я воевать не думаю», – так в апреле 1920 года записал ее показания об этой встрече следователь особого отдела ВЧК Поболтин.
После возвращения в Россию Бочкарева находилась в резерве Архангельского фронта. Почти то же – "Я боевого дела во время Гражданской войны не принимаю", – спустя год заявила она командующему на Севере России генералу Марушевскому, когда тот пытался заставить Марию заниматься формированием боевых частей. За отказ разгневанный генерал приказал арестовать Бочкареву, но его остановило вмешательство англичан. Командование приняло решение отправить ее на прежнее место жительства в Томск пароходами, доставлявшими боеприпасы Колчаку.
Осенью 1919-го состоялась встреча c Колчаком, и тот уговорил Бочкареву продолжить службу и сформировать санитарный отряд. Мария произнесла страстные речи в двух омских театрах и за два дня завербовала 200 добровольцев. Но дни белой армии уже были сочтены. 1-й Женский добровольческий санитарный батальон Бочкаревой оказался никому не нужен. Бочкарева бросилась вдогон за Колчаком, но в Красноярске застряла и была арестована особым отделом 5 армии.
На все вопросы следователя Бочкарева давала бесхитростные ответы, чем поставила чекистов в сложное положение. Никаких явных доказательств "контрреволюционной деятельности" обнаружить не удалось, в боевых действиях против красных Бочкарева также не участвовала. После допроса ее отпустили домой, и в Томске Бочкарева сама явилась к коменданту города, а тот взял с нее подписку о невыезде.
В рождественскую ночь 1920 г. она была арестована и отправлена в Омск. В те дни начальник особого отдела ВЧК М.Кедров находился в Сибири с целью восстановления губернских ЧК и выявления крупных деятелей колчаковского режима. Вероятно, документы особого отдела 5 армии после ее расформирования были переданы в ЧК Сибкрая и попали к Кедрову, который подключил к следствию Уралова. Произошла некоторая заминка из-за кадровых разборок и только после приезда в Омск Павлуновского, члена коллегии ВЧК, дело закрутилось.
«ЗАКЛЮЧЕНИЕ
1920 года апреля 17 дня. Я следователь Особого отдела при 5-й армии ПОБОЛТИН, рассмотрев дело б. поручика армии Керенского и Колчака Марии Леонтьевны БОЧКАРЕВОЙ – 31 г. По обвинению ее по должности офицера армии Колчака (добровольца) в том, что она своей добровольной службой Керенскому образовала 1-й женский ударный добровольческий батальон, который принимал участие в борьбе с Советской властью в Петрограде. После свержения власти Керенского, БОЧКАРЕВА, будучи непримиримым врагом Советской власти, являясь сторонницей политики генерала Корнилова, отправилась в Америку, где имела свидание с президентом Америки Вильсоном и своим появлением в Сан-Франциско будировала на американские пролетарские массы, как мученица за идеал справедливости, в действительности являясь другом империалистов и капиталистов. БОЧКАРЕВА из Америки поехала в Англию и через богатую суфражистку добилась свидания с военным министром Англии, который ей и устроил свидание с королем Англии (…)
Преступная деятельность БОЧКАРЕВОЙ перед Р.С.Ф.С.Р. следствием доказана (см. протокол последнего допроса и приказ №65 от 11 ноября 1919 года). Бочкареву, как непримиримого и злейшего врага Рабоче-Крестьянской Республики полагаю передать на распоряжение Начальника Особого Отдела ВЧК при 5-й армии.
Справка – вещественных доказательств нет.
Военный следователь Особого Отдела ВЧК при 5-й армии Поболтин
РЕЗОЛЮЦИЯ: Бочкареву Марию Леонтьевну – расстрелять.
15/5.1920 Павлуновский, Шимановский».
Явно внесудебное решение. Но доверяться этому сомнительному документу из дела Бочкаревой М.Л., предоставленным архивом г. Омска полностью нельзя. Документ этот не подкреплен справкой об исполнении приговора.
Вовсе неуместна ссылка Поболтина на протокол и приказ особого отдела 5-й армии. Можно догадаться о чем в приказе №65 сказано, поскольку Бочкареву отправили домой. Стоит обратить внимание на даты: Заключение подписано в середине апреля, резолюция Павлуновского и Шимановского – спустя месяц. Были консультации с Москвой?
Вероятнее всего, они были. Расстрел Бочкаревой мог обернуться для Советского правительства очередными неприятностями по линии иностранных дел. Похоже, что Заключение переписано заново, но с прежней датой.
Вызывают недоумение последние строки Заключения: «…полагаю передать на распоряжение Начальника Особого Отдела ВЧК при 5-й армии.
Справка – вещественных доказательств нет.
Военный следователь Особого Отдела ВЧК при 5-й армии Поболтин».
5 армия уже расформирована. Павлуновский, заместитель начальника особого отдела ВЧК, с начала 1920 г. – полномочный представитель ВЧК по Сибири. Задача Павлуновского – установление контроля деятельности местных ЧК. Прибыл в Омск в марте 1920 года.
Получается, что в Заключении имеются крупные нестыковки, которые подтверждают слухи, о якобы прожившей долгую жизнь славной воительнице. Слухи превратились в красивую легенду.
Фигура Павлуновского настолько одиозна в негативном смысле, что Берия отправил его восвояси, когда тот приехал работать в Закавказье. Если принять во внимание отсутствие в характере Павлуновского либерального отношения к деятелям белого движения, то версия о счастливом исходе дела для Бочкаревой кажется сомнительной. Ее разговор с королем Британии никто не должен был знать, а он конечно касался жизни брата и племянниц Георга V.
Загадкой для нас остается развязка дела Бочкаревой. Кто отдал приказ о расстреле? На каком уровне решалась ее судьба? Ответ имеется.
Пермский узник
Родился Н.И. Бобин в заводе Молебском Пермской губернии. В 1901 году его изгнали из Петербургского института путей сообщения и отправили в ссылку за участие в студенческих волнениях. Высшее образование он все же получил.
С тех пор вся жизнь Николая Ипполитовича была связана с железной дорогой. Забыв об ошибках молодости, он отошел от политики. Был он чистым технарем и считал, что, добросовестно исполняя свое любимое дело, служит России. Работал хорошо и с простыми железнодорожниками умел найти общий язык. Во всяком случае, после февральской революции работники Пермской дороги, где до этого Бобин служил на разных должностях, избрали его начальником. Работой Бобина остались довольны и большевики.
После чехословацкого переворота и прихода к власти Временного Сибирского правительства постановлением № 197 от 31 октября 1918 года, подписанным председателем Совета Министров Вологодским и управляющим министерства путей сообщения Степаненко, Бобин был уволен.
Ходили слухи, что отстранили его от должности за то, что был он слишком либеральным, слишком демократичным начальником. Оставшись не у дел, Бобин, помотавшись по Южному Уралу, смог добраться до Екатеринбурга. Работы не было, средства к существованию кончались, и Бобин перебрался в Омск, где повезло ему получить должность начальника отдела транспорта главной конторы Центросоюза потребительских обществ Сибири, Урала и Поволжья.
8 января 1919 г. поехал в Пермь за семъей, дабы перевезти их в Омск. Там его застал приказ генерала Гайды, которым Пермская железная дорога объявлялась на военном положении, а ее начальником назначался Бобин.
Начальнику дороги даже в условиях разрухи удалось наладить сносное движение транспорта. Когда встал вопрос о сдаче Перми, Бобин не без успеха занимался организацией эвакуации воинских частей и гражданских учреждений.
Перед падением Омска высшее начальство, памятуя о его организаторских способностях, откомандировало Бобина «для расшивки Омского железнодорожного узла», а говоря понятнее – для организации нормального движения на станциях, забитых эшелонами.
Организовав техническое исполнение этой непростой задачи, Бобин вместе с белыми отступал до Красноярска, где и был пленен красными.
Судьбой задержанного в Красноярске бывшего начальника Пермской железной дороги заинтересовались сразу несколько транспортных ЧК.
Из Томска в Красноярск телеграфировал Рудый: «Срочно отправьте под усиленной охраной арестованного инженера Бобина в Томск мое распоряжение. Предупредить сопровождающих что за сбег арестованного будут преданы суду революционного трибунала».
Одновременно Рудый телеграфировал в транспортные ЧК Екатеринбурга и Омска: «По моему распоряжению Красноярске арестован задержан Бобин точка Прошу срочно сообщить направлять ли вам такового или обвинительный материал будет вами выслан Томск для дачи местную ТЧК».
Сошлись на том, что расследовать дело будут в Томске.
Для этого туда прибыл сотрудник экспедиции РТЧК Омской, Томской железных дорог и Обь-Енисейского водного бассейна Ноздрачев. 25 января 1920 г. Бобин был отправлен в Томск. На допросе не признал себя виновным в каких-либо контрреволюционных действиях. Не чувствуя вины перед Советской властью, говорил следующее:
«Я не мог и не могу быть контрреволюционером. Еще в ученические годы я был привлечен к ответственности за распространение нелегальной литературы. Дело было прекращено вследствие коронационной амнистии. В 1905 году я состоял председателем Центрального комитета служащих и рабочих Пермской дороги. Крупной собственности никогда не имел».
Тогда же он дал любопытную характеристику колчаковского режима и высказал свое отношение к Советской власти:
«Мой личный взгляд на правительство Колчака как на власть, насильно захваченную, и после того, как я узнал о действиях этой власти в Сибири, считаю таковую сплошной безобразной атаманщиной. Советскую власть как объединившую всю страну я считаю таковую желательной».
Из этого заявления можно сделать вывод, что хотя Бобин и служил «атаманщине» Колчака, после его падения он, так сказать, «разоружился», признал новую власть и был готов служить ей верой и правдой.
Тем не менее, Ноздрачев 4 февраля 1920 г. составил документ, именуемый «характеристика дела № 3»; видимо, заменяющий в то время обвинительное заключение. В нем Ноздрачев писал (стиль подлинника сохранен):
«Характерно отметить, что Бобин, как специалист инженер-техник и как видно из его биографии после окончания института быстро получал повышение по службе, но как человек бюрократического строя после свержения царизма, когда власть пришла к народу, то Бобин не пошел навстречу народу и не отдал свои технические знания на строительство рабочей крестьянской власти, а всячески старался подорвать транспорт, за что и был уволен от службы Главным железнодорожным комитетом, а 10 января 1919 г. Советская власть пала, то он как техник своего дела был назначен чешским генералом Гайда на прежнюю свою должность, где Бобин извлек все свои технические знания по восстановлению транспорта в пользу бюрократического строя.
Заключение.
Принимая во внимание изложенное предъявленное обвинение инженеру Бобину в контрреволюционной деятельности против Советской власти, нахожу установленным, исходя из вещественных доказательств и его личности, предлагаю:
1. Инженера Бобина, как вредного для Советской власти, подвергнуть высшей мере наказания, т. е. расстрелять, принимая во внимание постановление об отмене смертной казни, заменить таковую заключением в концентрационные лагеря впредь до окончания гражданской войны.
2. Дело прекратить и сдать в архив».
Абсурдное решение! Мало того, что никакой вины перед Советской властью у Бобина не было, так в документе Ноздрачева был еще и явный юридический нонсенс: если «дело прекратить и сдать в архив», тогда как по прекращенному делу можно было наказывать инженера Бобина?
Однако в тот день «тройка» экспедиции РТЧК Омской, Томской железных дорог и Обь-Енисейского бассейна в составе Игнатьева, Россье и Ноздрачева, признав виновность Бобина в контрреволюционных действиях против Советской власти и активном участии по вылавливанию советских работников вполне доказанной, подтвердила это решение, постановив:
«К инженеру Бобину применить высшую меру наказания, т. е. Расстрелять, но ввиду отмены смертной казни гр. Бобина заключить в концентрационный лагерь впредь до окончания гражданской войны».
Дело «вместе с личностью» пошло на утверждение в Омскую РТЧК («с личностью» означает, что Николай Ипполитович был отправлен в Омск, где его допросили один-единственный раз).
В Омске кто-то начертал на «характеристике дела № 3», составленной еще в Томске, дикую резолюцию:
«Признать обвинением, И. Бобина в активной борьбе со сторонниками сов. Власти доказанным и применить к Бобину высшую меру наказания, т. е. Расстрелять». И четыре подписи, разборчивая из которых только одна – председателя Омской губернской ЧК Уралова.
Безумное решение Омской ЧК должен был утвердить (или не утвердить) Павлуновский. Казалось бы, необходимо отменить расстрел, поскольку смертная казнь в Советской России была отменена. К тому же за жизнь Н. И. Бобина началась настоящая битва на самом высоком уровне.
Каким образом в Москве узнали об инженере Бобине? Возможно, жена его Эмилия Иосифовна писала жалобы в высокие инстанции, наиболее вероятно, что Бобина знали в Москве как хорошего организатора работы и его опыт хотели использовать для восстановления железнодорожного движения.
В Омск пришла телеграмма:
«Телеграмма чрезвычайная. Вне очереди. Получена 1/Ш-1920 г. в 8 час. 30 мин утра по телеграфу Омск РТЧК угол Волковской и Симоновской 28 из Москвы-Кремля № 129
Прошу приведение приговора к расстрелу над инженером Бовиным приостановить впредь до распоряжения Президиума ВЧК
Пред. ЦИК Калинин».
Еще через день в Омск Уралову и в РТЧК поступила более категоричная телеграмма: «Военная вне очереди по прямому проводу
Пришлите немедленно краткой запиской данные дел инженеров Бобина и Плахтиня арестованных Омской РТЧК Предписываю воздержаться от применения каких бы то ни было мер наказания без моего разрешения за вашей Омской РТЧК ответственностью 362
Председатель ВЧК Дзержинский».
Эта телеграмма в копиях ушла ЦЧ Свердлову и в НКПС.
Заместитель народного коммиссара путей сообщения — начальник отдельной экспедиции Свердлов телеграфировал из Екатеринбурга: «ОмскГубЧК Уралову копия РТЧК Ивонину Москва НКПС Маркову
Вследствие получения из центра разъяснений в дополнение моего отношения 3043 предлагаю приведение в исполнение приговора по делам Бобина Плахтия Кругликова Козырева отсрочить впредь до распоряжения центра – 3240
Замнаркомпуть Свердлов».
13 марта 1920 года Свердлов, подписавшийся на сей раз только как начальник отдельной экспедиции НКПС, телеграфирует в Омский исполком, политотдел дороги и РТЧК обязательность исполнения процитированной мною телеграммы председателя ВЧК Дзержинского, прилагая к своей телеграмме ее текст.
Помимо телеграмм Свердлова Народный комиссариат путей сообщения шлет в Омск телеграмму уже из Москвы:
«Омск РТЧК копия казенный дом номер 264 инженеру Пригоровскому
Получил сообщение что инженер Бобин может быть освобожден на поруки под мое телеграфное поручительство Если рассмотрение дела находится в такой стадии когда освобождение возможно то могу дать поручительство что Бобин должен по первому требованию ревтрибунала явиться для предоставления всех необходимых объяснений Принятые меры прошу телеграфировать № 1372 ЦП Мартков».
А дальше произошло нечто странное и жуткое. Игнорируя просьбу главы высшего государственного органа – ЦИК, игнорируя приказ своего непосредственного высшего начальника – председателя ВЧК, игнорируя, наконец, постановление ЦИК и СНК об отмене смертной казни, Иван Павлуновский написал синим карандашом:
«РТЧК поручается приговор о расстреле Бобина привести в исполнение до первого мая с/г».
1 мая 1920 г. ожидалась амнистия (они проводились ежегодно 1 мая и 7 ноября), и тогда Бобин избежал бы не только расстрела, но и вообще какого-либо наказания.
Вскоре в деле появился еще один документ:
«Акт 1920 года апреля 30 дня
Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий в том, что сего 30 апреля в 11 часов 30 минут приведен в исполнение приговор высшей меры наказания, т. е. Расстрел, над гражданами:
Николая Ипполитовича Бобина
Степана Прокофъевича Плахтий
Ивана Афанасьевича Козырева что подписями подтверждается
Председатель РТЧК Херувимом Секретарь ГубЧК Р. Лепсис Комендант ГубЧК Гужанов».
Наплевал Павлуновский на телеграммы Калинина и Дзержинского, чего не дозволялось делать никому. Говоря современным жаргоном, крыша у Павлы была самая крепкая и задача поставлена конкретная– выявить всех фигурантов, знавших истину.
Не стоит вдаваться в перипетии других уральцев – их выловили почти всех. Не спасали даже другие имена и поддельные документы. Выжили лишь те, которые успели бежать в Китай.
За что же расстреляли Бобина? Можно лишь предположить, что он будучи начальником Пермской железной дороге, знал истину о пресловутом поезде Петроград - Тюмень. Конечно он знал о всех событиях, происходивших в Перьми, летом 1918 г.
Первобытный человек
В предыдущем рассказе «Уральские сказки» автор сетовал на отсутствие подлинных документов, касающихся «расстрела» Романовых. В этой миниатюре речь пойдет о человеке, хранившим документы как зеницу ока.
21 мая 1921 г. президиум ВЧК в составе Уншлихта, Мессинга и Менжинского, рассмотрев дело по обвинению Н. В. Асейкина в контрреволюции, постановил: «Расстрелять и поручить тов. Фельдману расследовать причины освобождения Николая Асейкина в Омске».
Кем же был Николай Васильевич Асейкин, и почему его освобождение в Омске вызвало бурную реакцию Президиума ВЧК?
В отличие от многих других дел, где биографии репрессированных можно проследить лишь по их собственным показаниям, основные этапы жизни Асейкина отражены документально.
Происхождением из крестьян. В 1904 г. поступил на службу в 6-й Гренадерский Таврический полк. С тех пор вся его сознательная жизнь была связана с армией. Учился в пехотных училищах. В 1907 г произведен в подпоручики. Направлен для прохождения службы в 9-й Пехотный Сибирский резервный полк. С 1911 г. – поручик.
К началу мировой войны служил начальником пулеметной команды 195-го Оровайского полка. 30.07.1914 г. отправлен на фронт. В течение четырех месяцев лихо дрался с австрийцами, заслужив несколько наград и тяжелое заболевание.
Долго находился в госпитале; с июля 1915 г. переведен в этапный батальон на должность начальника этапа. После Февральской революции избирался председателем ротного офицерско-солдатского совета, принимал участие в дивизионном и армейском съездах Советов. Солдаты избрали его командиром батальона.
Спустя неделю, 3.02.1918 г. комендант этапа № 4/25 этапного батальона Асейкин уволен со службы
«в первобытное состояние за достижением предельного возраста в г. Екатеринбург Пермской губернии». (Подпись – председатель Совета 2 роты).
В Екатеринбурге Асейкин служил в правлении ссудно-сберегательного товарищества и, судя по выданному правлением удостоверению, работал в столярной мастерской товарищества. Кроме службы в товариществе, Асейкин продолжал активную общественную деятельность. Примкнул к трудовой народно-социалистической партии и даже стал одним из его руководителей. В мае делегирован на межпартийное совещание меньшевиков и эсеров для выработки совместных действий согласно текущему моменту.
Тем временем Советская власть пыталась использовать военный опыт Асейкина в своих интересах. 6.07.1918 г. окружной комиссар по военным делам Уральского военного округа обратился к Асейкину с письмом: «Прошу Вас срочно сообщить в штаб Округа в аттестационную комиссию (Госпитальная ул., Высшее начальное училище) желаете ли Вы занять должность инспектора курсов Уральского Военного округа. При желании занять должность обязательна личная явка для переговоров».
Нам осталось сравнить этот документ с выдержкой из книги А.М. Кручинина «Российский полк с финским именем».
«В ряды вновь формируемой Красной армии на Урале бывших офицеров принимали крайне неохотно и с большим разбором. Не имевшие, как правило, никаких гражданских профессий кадровые строевые офицеры оказывались без средств к существованию, и им приходилось браться за любую работу, вплоть до грузчиков и чернорабочих. В трагическом положении оказывались пожилые и больные бывшие офицеры, а также инвалиды минувшей войны. С началом Гражданской войны в Сибири и на Урале их положение еще более ухудшилось. Советская власть начала активно брать заложников, что вынуждало многих бывших офицеров переходить на подпольное существование и скрываться в окрестных деревнях, на дачах и покосах. Таким образом, офицерство представляло собой горючий материал, который только ждал момента, чтобы вспыхнуть и выступить на стороне противников советской власти».
Как отреагировал на письмо советского комиссара Асейкин, неизвестно, но с красными из города не ушел. И при белых он не очень сильно хотел вспыхивать, хотя выступить против советской власти пришлось.
Город взяли чехи и белые. 26 июля Асейкин от ТНСП вошел во Временный Комитет народной власти и был включен в межпартийную комиссию по выработке платформы Уральского Областного Правительства.
31 июля члены комитета Екатеринбургского отдела ТНСП Н. Асейкин и М.Н. Хитрин приняли участие в объединенном совещании социалистических партий. В состав сформированного 19.08.1918 г. Временного Областного Правительства Урала вошли: председатель П.В. Иванов, заместитель председателя Л.А. Кроль, главноуправляющий горных дел А.Е. Гутг, главноуправляющий юстиции Н.В.Глассон, главноуправляющий внутренних дел Н.В.Асейкин, главноуправляющий земледелия и государственных имуществ А.В.Прибылов и главноуправляющий труда П.В.Мурашев. Н.Н. Ипатьев занял должность начальника контрольного управления.
Товарищем министра Асейкина был назначен присяжный поверенный Н. Ф. Магницкий. Именно Асейкин и Магницкий должны были обеспечивать расследование убийства в доме Ипатьева. Их имена вообще отсутствуют в «документах» следователя Соколова.
10 сентября Асейкин принял машинисткой в свою канцелярию с окладом триста рублей в месяц дочь умершего в госпитале командира батальона Александру Бочаеву.
Первым шагом на посту министра было составление Асейкиным обращения к гражданам Урала. Называя большевиков «насильниками», а чехословаков «доблестными нашими братьями, заслуги которых велики», Асейкин поздравлял уральцев с приходом новой власти и выражал надежду, что найдет в своих делах твердую опору в гражданах Урала.
Соавторство Декларации и авторство обращения (собственноручно исполненный черновик его есть в материалах дела) вызвали впоследствии гнев сотрудника для поручений при особом отделе ВЧК Банги и послужили основным доводом необходимости расстрела Асейкина.
В должности министра Асейкин пробыл недолго – Колчак разогнал правительства Сибири и Урала. Начальник штаба 2-го Степного Сибирского армейского корпуса предписал Асейкину не позднее 15 января 1919 г. прибыть в штаб корпуса. 27 января назначен начальником наградного отделения управления дежурного генерала штаба Сибирской армии. Вскоре его произвели в капитаны.
Служил на этой канцелярской должности Асейкин до падения белого режима. В боевых операциях не участвовал и их не разрабатывал. За добросовестный труд произведен в подполковники приказом № 90 от 28.02.1919 г., подписанный командующим Сибирской армией г-л Гайдой и начальником штаба г-м Богословским.
Под Красноярском добровольно сдался красным. При нем были обнаружены документы, на основании которых и реконструирована его биография. Был среди этих документов и один особо «крамольный» – донос на одного из чиновников штаба, но не отправленный в контрразведку. В симпатии к большевикам Асейкин уличал сослуживца.
Следователь Михолаш в следующем документе заподозрил криминал. Письмо Королевского Датского консульства от 8.11.1919 г., которым Генконсул уведомлял, что «находящиеся в этом помещении товары, материалы и все имущество, как движимое, так и недвижимое, принадлежат датской фирме «Сибирская компания» и потому, как собственность датских подданных, находится под защитою Датского Королевского правительства, которое дипломатическим путем и всеми иными доступными мерами будет преследовать всякое нарушение прав его подданных».
Письмо, видимо, попало к Асейкину в бытность его председателем отделения военно-экономического общества. Удивляет дата – 8 ноября. Спустя неделю 5 армия РККА вошла в Омск, и значит, что консульство не собиралось эвакуироваться. Асейкин при получении данного письма беседовал с представителями Дании. О чем?
Несмотря на излишнюю подозрительность заключения Михолаша, решение коллегии ОмгубЧК было довольно либеральным. Коллегия под председательством Уралова 7.04.1920 г. постановила за службу у белых приговорить Асейкина, как указано в решении,«бывшего Главноуправляющего Внутренних Дел, Члена Екатеринбургского Комитета Трудовой народно-социалистической партии, имевшего связь с контрразведывательным отделением штаба Сибармии», к общественно-принудительным работам в концентрационном лагере сроком на 5 лет».
Отбывал наказание Асейкин, работая в Губкомтруде, а 22 октября постановлением Президиума Губисполкома был назначен заведующим канцелярией Президиума. В связи с принятием этого решения председатель исполкома просил председателя ГубЧК оставить Асейкина на этой должности. На письме председатель ЧК Гузаков наложил резолюцию: «Дайте согласие отделу принудительных работ на работу Асейкина при Губисполкоме». В тот же день 28 октября такое согласие было получено. Вскоре ему разрешили покинуть лагерь и жить в городе на частной квартире.
5.03.1921 г. с применением амнистии он вообще был освобожден от назначенного ему наказания.
В Губисполкоме Асейкин трудился, как и везде, добросовестно. Во всяком случае, когда возник вопрос о призыве его в РККА, председатель исполкома и управляющий делами писали 29.01.1921 г. в Сибирскую Центральную комиссию по отсрочкам: «Губисполком настоятельно просит о предоставлении отсрочки по призыву в действующую армию заведующего канцелярией тов. Асейкину Николаю Васильевичу, как незаменимому работнику по занимаемой им должности. Тов. Асейкин является непосредственным помощником Управляющего делами в технической части».
Ходатайство было переправлено в ГубЧК, которая пошла навстречу совчиновникам. Вдруг в марте он был вторично арестован и возвращен в лагерь. Причина второго ареста остается загадочной. Либо поступил донос на либерализм ГубЧК и Губисполкома в Центр, либо в связи с началом чистки учреждений от бывших «беляков». Возможен и третий вариант – поиск фигурантов, знающих истину, и их ликвидация.
28 марта дело Асейкина было направлено в Москву «согласно постановлению от 25.03.1921 г». На сопроводительном письме Омской ГубЧК есть резолюция (без подписи): «Т. Артузову». Сам Артузов этим делом не занимался, передав его сотруднику для поручений при особом отделе ВЧК Банге, который и пришел к выводу, что Асейкина следует расстрелять, а по поводу освобождения его из концлагеря и допущения к работе в Губисполкоме провести строжайшее расследование. На заключении есть подпись Артузова под резолюцией «Согласен».
У Асейкина, столь скрупулезно собиравшего и хранившего документы, не нашлось ни одного, касающегося, хотя бы косвенно, расследования убийства в доме Ипатьева.
Акт об исполнении приговора в деле Н. Асейкина отсутствует. Впрочем, расстреливали и без актов; например, Романовых в доме Ипатьева.
Вдруг, откуда ни возьмись, появился Соколов.
Продолжение следует.
Начало: Царские дочки, Дом Ипатьева – интерпретация интервенции, Дом Ипатьева – уральские сказки.