- Мама, мама, «подайте ресторане» пришли!
Я кричу и впереди своего крика бегу к маме на кухню по длиннющему извилистому коридору, где можно играть хоть в салки, хоть в колдунчики, а лучше всего в прятки. Это пока не разгонят взрослые, потому что шум. У парадного светло, тут весь день горит лампочка. Потом тумба, над которой висит телефон, я до него уже почти дотягиваюсь. В этом закоулке тоже еще светло от лампочки. А потом сам коридор, он темный, и к полу прибиты клочья толстой клеенки с задранными краями. Если не знать - можно грохнуться со всего разбега. И с одной стороны все двери, двери, двери – за ними все наши ребята со своими родителями, а с другой стороны на стене три корыта, бак для белья, лестница, чтоб менять лампочку и ставить жучка на пробки, и два велосипеда. Всего этого не видно, но я знаю. А потом кухня и мама.
- Мама, мама, «подайте ресторане» пришли!
Мама на кухне не одна. Соседки, тетя Рая и тетя Таня, смеются, страшная Наталья Михайловна смотрит на меня как всегда - зло. Она точь в точь Баба-Яга, и я ее боюсь. Тут же и старуха Райхман, но она не понимает, что это я говорю. Она вообще никого не понимает, только папу. И то, когда он говорит с ней на другом языке, которого не понимаю я, а мама чуть-чуть.
- Как пришли, так и уйдут… - говорит мама. Она раскатывает тесто на лапшу и даже головы не поднимает на мои слова. -- Самим бы кто подал…
Как я люблю сырое тесто! Но вижу по маминой спине, что сейчас лучше не канючить.
- Что за «ресторане»? - отсмеявшись спрашивает тетя Рая. – Какие из себя?
Я хочу ответить, но видел их чуть-чуть, в щелку двери, приоткрытой на цепочку. Вроде там тетька и пацан с меня ростом. Так и говорю.
- И чего таскаются? – уже серьезно говорит тетя Таня – Работали бы...
- Ты на деревне давно была? - вдруг говорит Наталья Михайловна тихо, но так, что мне еще страшнее. – Работать… Ишь, работяга, руки в боки… Тебя б туда, на гнилую картошку, и что б работала за палочки… - И уходит, боком оттолкнув старуху Райхман. Хотя и так могла бы пройти, та ей проход не загораживала. Но она ее не любит. Она никого не любит, а старуху Райхман особенно.
Какие палочки? Я не понимаю. И почему «ресторане» смешно – тоже не понимаю. Ведь ресторан - я слышал - это где едят. Ну, наверно и эти, которые за дверью, решили, что здесь ресторан. Когда у нас на кухне готовят, то на лестнице иногда слышно…
Тетя Таня с тетей Раей что-то зашептались меж собой, а Наталья Михайловна зашла к себе в комнату (она у самой кухни), потом вышла, сильно хлопнула дверью, и зашаркала по коридору к парадной. И говорила сама с собой громко, но непонятно: про каких то дармоедов и каких то жидюг, которые имени Христова ни слышать, ни выговорить не могут. Ну, дармоеды – еще так-сяк, я это слышал во дворе, а вот жидюги, да еще какой-то Христ… И причем тут ресторан?
Я хочу к себе домой, в нашу комнату, но боюсь столкнутся в коридоре с Бабой-Ягой, которая сейчас еще злее, чем всегда. Тут мама поворачивается ко мне и показывает, что б подошел. Она дает мне яйцо, которое, наверно, не пошло у неё в тесто.
- На, отдай им. Да не разбей дорогой! – кричит она уже мне вслед. - Пол мне потом замывать…