глава 31: http://www.proza.ru/2017/06/14/1744
Игорь не смог сдержаться. Он честно пытался контролировать чувства-воспоминания, но клочки образов выплескивались из его «тишины», задевая сознание каждого, кто задерживал на нем внимание.
Когда я пришла в школу, находившиеся в кабинете одноклассники встретили меня ошарашенно-недоверчивыми взглядами.
Еще полгода назад я сгорела бы со стыда, но сейчас, уловив витающие от сознания к сознанию эротические картинки, лишь непроизвольно ухмыльнулась. Ничего стыдного не произошло. Стыдно верить бабнику, стыдно потерять разум и стать убийцей, а явиться ночью к когда-то любимому, хоть и слабаку, и сделать с ним то, что делают все нормальные женщины с мужчинами – это естественно. Это правильно.
Наблюдая, как уходят в свои размышления, переходящие в мечты, парни, как возмущенно анализируют обрывки информации девочки, как пытается понять, что произошло, Вероника, я наслаждалась тем, что жива. Привычный мир, предсказуемая реакция людей, близких с детства. Хрупкое всё такое, нежное…
Что должно на меня найти, чтобы я на кого-то из них напала?
То же, что находит на матерей, убивающих своих новорожденных – страх, невыносимый стыд, отвращение?
Или что-то другое, что в трезвом рассудке представить сложно?
Может быть, я внезапно забуду все, что накопила моя жизнь, и близкие люди покажутся мне жуткими монстрами?
Или вовсе не страх заставит меня бить, рвать и убивать, а удовольствие от этого?
Может быть, я вдруг узнаю, что смерть – не зло, а избавление?
Будущее безумие становится интересным.
Меня что-то толкнуло встать и пройти вдоль стены.
— Сидеть больно? — с неожиданным сочувствием, слегка прикрытым ехидством, шепнула вслед Клара.
Обернувшись, я улыбнулась в ответ.
«А что Микаэль?» — мысленно крикнула Вероника.
Мне очень хотелось ей обо всем рассказать – чтобы перестать чувствовать себя одиноко, и чтобы она помогла разобраться в том, что произошло и продолжается. Она умница, она могла бы понять, что еще не сходится в этой истории, и о чем надо подумать, чтобы найти выход, если он есть. Но меня останавливало, что из-за Кастора пострадал ее отец. И хотя от несчастного случая в шахте осталось лишь воспоминание, эта деталь может помешать ей мыслить трезво.
Кстати, как у него, Кастора, это получилось? Он может контролировать действия человека, даже когда его не видит (тогда я постоянно под его надзором, и скрываться бесполезно), но тогда зачем он мной управлял со следящего аппарата? Может быть, он, зная план этих действий, заранее вносит в них крошечные коррективы? Малюсенькие: просто в неподходящий момент дрогнет рука у оператора подземной машины или хирурга…
Зачем же такие сложности?
В кабинет заглянул Анри. Не входя целиком, он отыскал меня взглядом, как в тот раз, когда привез злополучные лыжи, и позвал:
— Идем, перевяжу руку.
Просто чтобы не затевать прилюдный спор, под заинтригованными взглядами одноклассников я вышла из кабинета.
— Ничего такой предлог… — буркнула уже в коридоре и осеклась, встретившись взглядом с Анри.
Он был словно вымотан приступом болезни: лоб напряжен, глаза покраснели, на щеках и подбородке светло-рыжая неряшливая щетина.
— Перевязать тоже надо, — согласился он и уверенно, как будто не раз бывал в «Каменном соло», направился в сторону апартаментов доктора Вильгельма, в медицинский кабинет.
В кабинете Анри уже не чувствовал себя, как дома. Он немного повозился, ища какие-то растворы, бинт и ножницы, протирая успевший запылиться стол. Молча кивнул на табурет, и я села, положив больную руку на влажную поверхность.
— Ты отомстила, — разрезая вчерашнюю повязку, констатировал он. — Теперь возвращайся.
— Я не мстила, — возразила я, почти не соврав: местью была лишь короткая трансляция Микаэлю текущего события. То есть, соития…
Анри кивнул и надел очки, висевшие над столом.
— Тем не менее, Мику настолько плохо, что это должно тебя удовлетворить.
Не заинтересовал.
— Это он тебя послал?
Закончив резать бинт, Анри снял старую повязку. Смотреть на руку, пострадавшую по собственной вине, мне было почему-то стыдно.
Он коснулся пульта, и стол осветился изнутри. Сквозь очки Анри видел мою руку насквозь, но ему понадобилось время, чтобы разобраться в увиденном.
— Он не в состоянии никого никуда послать. Пьян до невменяемости.
Микаэль вообще не пил то, от чего мог опьянеть, говоря, что у него своей дури достаточно, поэтому сообщение Анри меня удивило.
— Турнир же еще не кончился. Кто им руководит?
— Ну, махнуть рукой, чтобы открыть второй турнирный день, он еще смог. Сейчас трезвеет, чтобы хотя бы закрыть, как надо.
— И с чего ты взял, что ему плохо?
Анри не ответил. По тому, как он виновато прикусил губу, я поняла, что к опьянению Микаэля он имеет непосредственное отношение. Это, да еще его замученное состояние, вдруг привело меня к неожиданному выводу:
— Ты – его эмоциональный симбионт. Чувствуешь то же самое, да? И напоил его, чтобы не мучиться?
Анри откинулся на спинку кресла, устало опустив голову.
Я набралась смелости и посмотрела на несчастную руку. Выглядела она не так плохо, как я представляла. Шрамы останутся, жаль.
— Живешь чужой жизнью. Стремишься испытывать те же ощущения, на какие способен человек, границы «тишины» которого гораздо шире твоих, но свои раздвигать не хочешь. Почему? Слабак, боишься, что не хватит энергии на всех, кто притягивается к такому солнцу?
Анри молчал, недобро глядя исподлобья куда-то перед собой. Блики света в очках мешали увидеть, куда.
— И все хорошо, пока он счастлив, пока он всем доволен. Но страдать вместе с ним ты не хочешь.
Анри молчал.
— Психокоррекция, — наиядовитейше напомнила я.
На это он ответил – усмехнулся и перевел ставший спокойным взгляд на мою руку.
— У нас не принято отказываться от эмоций, возникающих из привязанности. От любви. Она священна. Ладно, признаю, что смалодушничал. Я не выдержал этого ада.
Он опять склонился над раной. От его взгляда я ощутила в ней легкую щекотку.
— Не вернусь. А Микаэля мне не жалко, он получил то, на что нарывался, когда стал за мной ухаживать.
Анри смочил кусок бинта раствором и наложил его на рану.
— Или вы ожидали, что я сама побегу за Микаэлем, как приблудная собачонка, сразу после того, как впервые увижу? Поэтому была разыграна сцена, в которой он мог показать себя во всей красе?
Анри хмыкнул.
— Ну, не как собачонка… А, в общем, да, мы были уверены, что одного лишь знакомства будет достаточно, а дальше тебе не придется объяснять необходимость каждой следующей встречи – ты сама будешь с нетерпением ее ждать. Это очень облегчило бы задачу. Но у тебя не возникло нормального для девушки желания заполучить крутого парня, и Мик оказался в несвойственной ему роли ухажера. Поделом, конечно.
Руку покалывало: лечебный раствор проник в ткани.
— Ты боишься, что Саша его убьет?
Анри закусил губу и пронзительно посмотрел на меня.
— Об этом я даже думать не хочу.
— Не убьет – я не обижена. Мне, наоборот, хорошо: вы все были как заноза в моей жизни, и сейчас, когда я от вас избавилась, все просто снова так, как надо.
Связь Саши с Микаэлем, протянутая через меня, рвется. Это плохо, ведь они снова будут ненавидеть друг друга и пытаться убить. Я готова принести им в жертву свою жизнь? Нет.
Саша сильнее, он останется.
Анри, получивший это незакрытое умозаключение, возмущенно засопел и убрал высохший бинт. Не спеша начал накладывать новую повязку.
— Если ты не обижена, обдумай, пожалуйста, некоторые варианты. Первый: Мик становится твоим персональным телохранителем. Как и было раньше, только честно. Больше ничего: ты – клиент, он – охранник.
— Честно – это когда охранник там, где клиент, а не наоборот – клиент там, где охранник. Он так сможет? Чтобы не я теряла время у него дома, а он был там, где хочу находиться я?
Анри задумался. Ему явно хотелось обойтись малой кровью и сделать так, чтобы изменилось как можно меньше.
— Мне кажется, ты нас всех ненавидишь за то, что мы знали про девушек Микаэля и, как ты считаешь, смеялись над тобой.
Черт! Да. Именно так я и считала. Мне представлялось, что каждый из них смотрит на меня с насмешкой и думает: «Глупышка мнит себя избранной. Знала бы она, с кем ее красавчик провел ночь!»
— Мы прекрасно видели, насколько сильно он тебя любит. Мы боялись, что ты не простишь измены, мы убеждали девочек не лезть к нему, и очень часто – успешно. Он далеко не каждую ночь был с кем-то, поверь. Ты нам нравишься, а мы нравимся тебе. Да, наши интересы не совпадают, но мы уважаем друг друга и находим, о чем поговорить.
Аналитик хренов. Нашел ведь нужные слова, чтобы камень у меня в груди начал размягчаться…
Нет. Без обид, но я пережила невероятное унижение, и хочу о нем просто забыть, а так не получится.
— Второй вариант?
Анри подумал и кивнул.
— Второй: поступить, как мы. Выделить ему хотя бы один день в неделю.
Я не сразу поняла, о чем он говорит. Встречаться с Микаэлем по расписанию?! Потому что должна за его любовь?! Кровь бросилась мне в лицо, и Анри поспешно добавил:
— В две недели. В месяц. Только представь, что он будет жить ожиданием этого дня! Каждый из них будет незабываемым!
Меня передернуло от энергии, которую Анри вложил в свои аргументы. А потом еще раз – когда я вообразила подобное свидание.
— Нет, Анри. Это вообще никак не возможно.
— Почему?!
— Я брезгливая! Мне не нужно то, чем пользовалась до меня толпа женщин!
Он замер. Только кадык беспокойно перекатывался по горлу.
Ну да, мое объяснение прозвучало так, будто я не считаю всех прочих девушек достойными себя, будто я загордилась. М-м-м… а ведь так и есть. События недавнего этапа моей жизни не прошли даром.
Ладно – меня занесло. Но разве Микаэля это оправдывает?
— Анри, он обещал стать таким, как мне надо. Он обманул.
— Вовсе нет. Он стал таким, и ты в него влюбилась. Просто он был таким, как тебе надо, только для тебя. Когда ты его не видела, он был другим.
Анри тянул время. Перевязку давно можно было закончить, но он накладывал каждый новый слой бинта очень медленно, словно это требовало усилий.
— А зачем он был другим? — спросила я.
Анри удивленно вскинул бровь. Пришлось объяснить суть вопроса:
— На тебя не вешаются девушки. Ты не привлекателен для них. Ты намеренно непривлекателен. У тебя на лице написано: «Сделаю больно», и только для Марианны этой надписи нет, потому что только она тебе нужна. Микаэль очаровывает всех, кого встречает – зачем? Если он так сильно меня любит, зачем он нравится другим?
Новый слой, снова очень медленно. Я поняла: Микаэль через него чувствует мое присутствие, и в эти минуты спокоен, как если бы я была рядом с ним.
— Он такой, Лора. Он не имеет права измениться. Он именно такой важен для многих людей, которых он связывает между собой. Людям необходимо кем-то восхищаться, необходимо знать, до какой степени можно быть сильным, красивым и ярким.
…Ну, да. Мир стал интереснее, когда я познакомилась с Микаэлем. Ну да, если забыть о вчерашнем унижении, он точно имеет ценность. Но лучше любоваться им издали.
— Всё? Варианты кончились?
Анри чуть поразмыслил:
— Обсуждаемые – кончились. Лора, время лечит. Подумай снова об этом завтра, или через неделю, когда, вот увидишь, произошедшее не будет выглядеть таким драматичным. Только не заканчивай сейчас.
— Анри, я решила, как мне будет лучше: в дурацком фарсе больше не участвую. Мы расстались. И не смотри на меня, как на убийцу, время лечит. Уже через неделю он про меня забудет. Завязывай, и пойдем каждый по своим делам.
Наверное, моя собственная уверенность в этих словах прозвучала убедительно – Анри горько вздохнул, намотал последний слой и закрепил повязку.
— Микаэль не только был твоим парнем, он тебя еще и охранял. Как решить эту проблему?
А она разве была моей?
— Наверное, Кастор предвидел возможность такого исхода своей провокации. Думаю, он об этом позаботится.
Анри снова протер стол и положил всё, чем пользовался, по своим местам.
— Странно, что тебя это не волнует, — завершив уборку, подытожил он. — По-моему, лучше быть с Микаэлем, чем оказаться парализованной или взаперти.
И ушел, оставив меня размышлять о не самых приятных перспективах.
Анри был прав. Я должна была подумать о безопасности – своей и окружающих.
Не отвлекаясь больше на эротические воспоминания, я доделала свою задачу в проекте Алана и Джеппо и покинула кабинет.
Поговорить с Кастором начистоту? Вроде бы, это проще и вернее всего, ведь он всё это время вел себя, как друг, и представить его врагом, вопреки откровениям Микаэля, было трудно.
Впрочем, это мог быть его экзекуторский прием: он внушил доверие к себе. И как же мне хочется, чтобы он на самом деле оказался другом!.. Наверное, это очень хитрый прием.
Почему не спросить прямо? Если Кастор подтвердит хотя бы факт моей потенциальной опасности – это уже будет огромным облегчением, ведь мы вместе сможем продумать оптимальный способ защиты, и я сознательно буду соблюдать правила осторожности. Это решит хотя бы половину проблемы!
Но этим я дискредитирую Микаэля, который не должен был раскрывать профессиональные секреты, а мне, не смотря ни на что, его жаль. Это во-первых.
Если посвящение меня в грозящую опасность позволило бы решить проблему, почему Кастор так не поступил? Это во-вторых.
Внутренний стопор запрещает мне это делать, создавая ощущение тревоги – в-третьих.
Как же с ума-то не сойти?
Возвращаться домой и гонять в голове ночь с Игорем, как было предусмотрено планом, не хотелось. Она оказалась слишком важной для него, настолько значительной, что использовать ее как прикрытие теперь было противно. Я чувствовала себя вандалом, у которого проснулась совесть.
А без прикрытия являться к Кастору опасно.
Пришлось вернуться в школу и, устроившись на скамейке на заднем дворе, попытаться обдумать все еще раз.
Может он следить за мной здесь? Не кружит ли где-то над головой муха-шпион? Управляет ли Кастор мной сейчас? Видит ли он мою тревогу? Как же не хочется знать, что ответ на все эти вопросы – утвердительный. Не хочу я жить в таком мире. Как жаль, что нельзя поговорить хоть с кем-нибудь об этом! Если бы можно было открыться Ангелине и Веронике, мне стало бы спокойнее. Хотя бы просто поговорить…
Задний двор «Каменного Соло» был заполнен макетами и опытными образцами студентов, и я незаметно для самой себя отвлеклась на новые постройки, возведенные младшими школьниками. Несколько макетов оказались очень интересными, и я застряла возле них надолго, считывая записанную на их поверхности информацию. Потом анализировала. Потом оставляла предложения по корректировкам. Желание не жить испарилось.
Архитектура – моя жизнь, моя страсть, мое счастье. Мне не важно, кто за мной следит, и чем я больна, пока у меня есть возможность работать. А ее отнять никому не под силу.
Наступил вечер. Внутри зацарапался голод.
Настолько сильно, что утолить его требовалось немедленно, в ближайшем месте, где водится еда. По счастью, это место было в ста метрах от ворот школы – кафе, куда я и одноклассники заглядывали очень редко ввиду постоянного наличия еды в школьных автоматах.
Оплатив ужин, я заняла самый дальний столик в углу зала, спиной к входу, надеясь, что останусь без внимания со стороны переживающих за Микаэля.
Села и сразу вспомнила прошедшую ночь. Растворившуюся в небытие сказку…
В один момент огромная часть моей жизни оказалась ложью, и нет гарантии, что в следующий миг не окажется гипнотическим мороком всё остальное, что я о себе знаю. Как зыбка правда…
Поговорить с Сашей?
Зачем? Он может противопоставить что-нибудь Кастору? А станет? Ведь Кастор всё делает правильно?
И все-таки: он наблюдает за мной сейчас или нет? Из того, что рассказал Микаэль, вытекает, что за мной надо следить постоянно, ведь безумие настигает внезапно, хотя и имеет какие-то предвестники. Саша может ответить на этот вопрос?
Почему Саша? Почему не сразу Президент?!
Чтобы спросить господина Президента, нужны ночь и боль.
— Лора, добрый вечер… Приятного аппетита!
Напротив меня оказалась Каролла. Как и вчера, решительная и самоуверенная, она немного нервничала – ее выдавали плотно сцепленные на столе пальцы.
Кто-то меня узнал и «пустил волну». А пробыла я здесь не больше пятнадцати минут. Какие же они быстрые!
Интересно, почему меня так сильно раздражает пожелание приятного аппетита? Из-за его нелогичности: аппетит либо есть, либо нет? Эта глупая фраза кажется даже обидной, словно кто-то вмешивается в мое личное пространство, в мое право определять, вкусна еда или противна.
— Ты выиграла? — холодно спросила я.
Двусмысленный вопрос сбил ее с толку. Подумав, она ответила:
— Нет. Выиграла ты.
Если бы я знала, что участвую в соревнованиях, то сошла бы с дистанции еще на старте.
— Я не играла.
Глаза Кароллы стали умоляющими, а пальцы сцепились еще крепче.
— Не бросай его. Пожалуйста.
Округлившиеся глаза с бровями «домиком» ей очень шли: нос так стал тоньше, подбородок острее, губы пухлее. Такое выражение на лице сильной женщины создавало ощущение драматизма и особой важности происходящего. Я позволила себе полюбоваться Кароллой целых полторы минуты.
— Так приятнее с ним встречаться – в обстановке секретности, скрываясь и шифруясь? Ощущения ярче?
В ответ от нее прилетел слабый импульс стыда – я угадала.
— Нет, — тем не менее, соврала она, — я хотела бы оказаться на твоем месте. Быть его невестой, и чтобы все об этом знали. Скрываться и шифроваться – унизительно.
Униженной Каролла не выглядела. Мне осталось только допить чай, но сбегать побежденной не хотелось. Разыгрывать драматические сцены не хотелось тоже.
— Я не в настроении говорить о тебе, — спокойно уведомила я.
Она смущенно опустила глаза в пустую тарелку.
— Я не собиралась… прости. Ему сейчас очень плохо.
Представить «плохого» Микаэля оказалось невозможно. Жалости я не почувствовала, зато чай показался очень вкусным – с нотками усталости и дождливой хвойной ночи. Такой бы пить всегда.
— Ты кому-то обещала сообщить мне это? Ты сообщила. Если спросят, так и скажу.
— Возвращайся, — глухо произнесла она, по-прежнему глядя в тарелку.
— Десять баллов за артистизм, — оценила я. — Можно забрать посуду? Здесь самообслуживание.
— Ты вернешься?
— Только из-за того, что ты меня попросила и сказала: «Ему плохо»? Нет.
— Ему очень плохо, — упрямо повторила Каролла. — Он на себя не похож. Ему больно. Вернись.
— Угу. Я вернусь, и ты будешь периодически на него прыгать…
Она помолчала немного, потом ответила, хотя и так всё было ясно:
— Я не знаю. Бывает, мне до жути его хочется, до потери гордости и совести, и если так снова будет – я снова к нему приду. Что тебя настолько расстраивает? Ты не найдешь себе занятие на одну ночь? Умрешь от ревности? Брось. Нельзя, чтобы на одном человеке концентрировались все мысли, надежды и желания. Всегда можно отвлечься от временных неприятных эмоций, тем более, зная, что завтра он снова будет с тобой.
«Ну поделись игрушкой, ну жалко тебе, что ли…» Песочница.
— И много вас таких? — быстрее сказала, чем подумала, я. — Сколько ночей на неделе мне надо будет знать, что завтра он снова окажется моим?
Пропустив удар, Каролла обиженно нахмурилась.
— Не знаю. Общества поклонниц не существует. Но таким, какой сейчас, он вообще никому не нужен.
Я собрала посуду и ушла. Гладкий такой ход мыслей: обеспечь мужчину, который мне нравится, а я буду с ним спать… Никогда их не пойму.
На улице меня ждал Кастор. Он сидел в своем мотоцикле, рассеянно наблюдая за выходившими из кафе посетителями.
— Привет, — ловко завалив на лопатки мгновенно подкравшийся страх, почти пропела я. — Кого-то ждешь?
— Тебя, кого же еще? — вздохнул он.
— Зачем?
— Домой отвезти, подопечная. Раньше я всегда знал, хотя бы примерно, где ты находишься, а теперь мой канал ты закрыла.
— Угу, — кивком подтвердила я. — Но я же не маленькая, чтобы забирать меня из школы.
Кастор показал глазами на мои наручные часы.
— Так ведь поздно уже. Правильный опекун должен волноваться.
— Но ты, вроде, неправильный?
Заставив себя улыбнуться, я села в мотоцикл позади него.
— Только отдельными местами, — шуткой отозвался он, и, заняв нужное положение, стартовал к дороге.
Дома, не найдя другого выхода, я снова «включила Игоря» и попросилась в гости к Ангелине и Георгию. Кастор пришел следом.
Впрочем, едва я объяснила проницательной Ангелине свое «грустное лицо» расставанием с Микаэлем, как она вспомнила к случаю историю из жизни своих знакомых и рассказала ее так, что все собственные воспоминания выдуло у меня из головы словно порывом ветра. Звенящий голос Ангелины и ее исключительное умение рассказывать заколдовали меня на два часа, унеся в Другую Страну и еще какие-то страны, в деревни, о которых почти ничего не знала, на корабли, пересекавшие моря, в лаборатории, рассекреченные лишь недавно и лишь на десять процентов, во времена, когда компьютеры были огромными, а Нашей Страны не существовало совсем. Я тогда поняла, что мы, телепаты, навсегда потеряем со смертью наших родителей – умение передавать свои мысли и опыт словами, мастерство подбирать их, описывая не только события и вещи, но и свое отношение к ним. В тот момент мне казалось, что эта потеря будет чудовищной, ведь исчезновению подлежит речь, которая считается основой интеллекта, отправной точкой эволюции человека.
— Я думаю, Лора, — сделав значительную паузу, закончила Ангелина, — вам нужно дать возможность Микаэлю исправить свою ошибку. Поверьте, что бы между вами ни случилось, всё еще можно изменить.
Кастор, задрав правую бровь, пристально посмотрел на меня, и мне пришлось сбивчиво пообещать обдумать это.
У себя в комнате я приняла душ, надела удобную одежду и выбралась через окно на крышу. По плану следовало спуститься по внешней лестнице и уйти подальше от дома, но небо оказалось таким серо-свежим, а крыша – шершавой и мягкой, что я рискнула остаться и села там, где оказалась.
Ночь была прекрасна. Она закрыла от меня полупрозрачным покрывалом всё, что тревожило и приводило в отчаянье. Ночь сделала это неважным. Слабо светившие звезды говорили, что ничего нового со мной не случилось: когда-то, с кем-то, и не раз такое уже происходило, и всё ушло в небытие, осталось там, куда попадут и мои страдания уже очень скоро.
Очарование ночи настигло внезапно, но почти сразу, медленно и незаметно, стало рассеиваться. Я почувствовала, как Микаэль прилагает усилия, избегая мыслей обо мне, как Игорь в своей комнате ждет, что я снова приду, и как исступленно он этого хочет, и вернулась в мир человеческих ощущений, и вспомнила, зачем залезла на крышу.
Боль. Придется вновь потревожить несчастную руку. Ничего, завтра покажу ее Натэлле и, если надо, обращусь к врачу.
Сжав больные пальцы в кулак, я надавила на рану правой рукой. Боль пришла, но я сразу прогнала ее и вызвала из памяти образ Президента.
«Не могли бы вы ответить еще на один вопрос?»
Ожидание продлилось лишь пару секунд.
«Лора? Конечно, тебя слушаю».
«Я недавно узнала про имплантаты. Скажите, они работают на протяжении всей жизни?»
Короткая пауза, вначале окрашенная удивлением, завершилась догадкой.
«Эм. А от кого ты узнала про них, Лора? Впрочем, не отвечай, я и так догадываюсь: от кого-то из военного направления «первой волны». Медицинское направление знает правду. Имплантатов, вживленных в череп сразу после рождения, не существует. Это продукт чьего-то воображения, размноженный до состояния легенды».
Бух. Что ж такое? Я уже успела поверить и в них, и в их необходимость, и смириться с ними.
«Зачем же их было придумывать?»
«Ну… Не самый простой вопрос. Мы пришли к выводу, что ребятам надо было считать себя особенными в сравнении со сверстниками-иностранцами не по уровню развития, которого, имея возможности, те вполне могли бы достигнуть, поравнявшись с вами, а в предпосылках этого самого развития. Им нужно было знать, что иностранные ровесники никогда не смогут овладеть такими же навыками, какие развили в себе они. Не берусь утверждать, что этот вывод верен».
Во всяком случае, он обоснован. Бойцам хочется считать «нашестранцев по рождению» не такими, как все другие люди, некими киборгами или новым этапом в человеческом развитии. Зачем? Чтобы было проще с другими сражаться? Чтобы не жалеть их как устаревшие модели?
Нет, быть не может, не хочу о таком думать. Наши родители – наша прочная связь с нетелепатическим человечеством. Пока мы любим родителей, мы не сможем с пренебрежением относиться ко всем нетелепатам.
«Господин президент, а как вы сами к этому мифу относитесь?»
«Он меня не беспокоит, Лора».
«Он очень правдоподобен».
«Разве? Проще поверить в микроскопический приборчик, программирующий и стимулирующий активность определенных клеток мозга, чем в сложные приемы воспитания и обучения?»
«Э-э… да. Простите. Мы привыкли к стремлению человека автоматизировать сложную и кропотливую работу, тем самым сокращая затрачиваемые на нее усилия и время. В существовании такого «приборчика» не было бы ничего удивительного».
«Нет, Лора, нет. При моей жизни никогда такая гадость не будет создана. Всеми нашими возможностями, пусть с трудом и долго, каждый новый «нашестранец» будет овладевать сам. Это принципиально. Почему – даже объяснять не буду. Ты умница, немножко подумаешь и сама поймешь».
Уже поняла.
«Спасибо, Господин Президент. Спокойной ночи».
С каждой новой правдой истина становится всё туманней.
Итак, Кастор обманул Микаэля.
Я не сойду с ума.
Глава 33: http://www.proza.ru/2017/07/22/1982