Ну что, мои дорогие читатели. Не стал я вас утруждать долгим ожиданием очередного моего опуса, вытащенного из мозгового вещества моей просоленной морской водой головы. И сегодня я поделюсь с вами воспоминаниями о своем самом первом ротном командире. Потому и особо запомнившемся.
Другие офицеры-отцы-командиры были у нас и чуть раньше, на абитуре и КМБ, но они как бы были, и как бы не были. Поясню популярно. Должности командиров взводов номинально занимали преподаватели кафедр нашей альма-матер ТОВВМУ. Дополнительных тугриков они за эту нагрузку не получали и, соответственно, ничего не делали в сфере нашего социалистическо-курсантского воспитания. Хотя, подражая им, бывшим подводникам и надводникам, мы быстренько начали перенимать весь спектр общения военно-морскими терминами. Мы довольно быстро начали говорить «добро» вместо «хорошо». Табуретки называли «баночками», столы – «баками». Носки – «карасями» и т.д. А всю тяжкую и сладкую ношу командования за них тянули их заместители, они же старшекурсники. И они получали за эти обязанности пусть небольшие, но все же деньги. А если покороче, то звали их ЗКВ, «замки». Но об этой касте курсантского сословия, обвешанного золотом лычек на коротеньких морских погонах с курсантскими якорями, будет совсем другая история. Это уж как мне на ум придет.
И только командир роты был штатный, незаменимый и получающий за командирство должностной оклад, оклад за звание, ну и прочие доплаты. Звался он капитан третьего ранга Поликарпов Валерий Павлович. Забегая вперед, где то в районе нашего третьего курса обучения он получил вторую звездочку на погоны. Оговорюсь сразу еще и по другому поводу. Рассказ идет о нашем первом ротном командире без привязок ко времени, курсам обучения и прочей сопутствующей курсантской жизни мелочевке. Итак, начнем с первого знакомства.
Когда отшумела веселая, полупьяная абитура и произнесены были заветные слова о зачислении в курсанты легендарного ТОВВМУ, единственного на всю огромную территорию за Уральскими горами, необъятного тогда Советского Союза, Военно-Морского Училища, начались суровые будни нашего курсантства. Мы еще не приняли присяги, но начался КМБ, курс молодого бойца. И еще была возможность отойти, соскочить, не принять присягу и иметь возможность попасть в любой гражданский институт. Несколько человек так и сделали. Бог им судья. А те, кто остался, все обучение кляли себя за то, что не последовали их примеру и всю оставшуюся жизнь гордились тем, что не сделали этого, прошли все до конца и не сломались. И я оказался в их числе. «Сурова жизнь, коль молодость в бушлате и юность перетянута ремнем». Но оно этого стоило!
Итак, продолжим. Прежде чем увидеть нашего будущего командира воочию, мы его услышали. Голос у него был громкий, трубный, и, возможно, мог заглушить и сигнал автомобиля. Но мы не проверяли. Нас как раз собрали во взвода, роты, и мы ждали очереди на получение своего первого в жизни морского обмундирования: двух комплектов рабочего платья, в простонародье флотской традиции – « робы», двух маечек-тельняшек, пары казенных трусов, носков, пилоток и прочей фурнитуры в виде погончиков, гюйсов, ботинок под названием «гады», ну и так далее.
Небольшое отклонение по «гадам». Эти военные ботинки, действительно, были «гадами» в полном смысле этого слова. Из кирзы. Тяжеленные, с трудносгибаемой кожаной толстой подошвой, и на шнурках. Ноги в них не дышали совсем, потели и стирались в кровавые мозоли от намокших потом и вечно сползающих носков. А принимая во внимание чилимскую влажность региона, моментально начинали загнивать. Дальнейшие комментарии будут излишними. Заставить бы того, кто их придумал для несения службы самого послужить в них. Да ладно, не об этом наша речь, мой уважаемый читатель.
И, учитывая, что мы переходим к знакомству с ротным Поликарповым, еще одна оговорочка. Ну, для тех, кто не служил на флоте и вообще не служил. Те же,кто отдал долг Родине, как раз в теме. Уважая законодательство и литературный слух непосвященных во флот, я некоторые словосочетания и выражения буду заменять на более литературные аналоги. А вы, дорогие читатели, если хотите почувствовать полный колорит выражений великого и могучего военно-морского языка, самостоятельно сделайте замены слов и словосочетаний литературного языка на слова военно-морского матерного.
Повторюсь, мы стояли в строю на получение обмундирования. Стояли уже второй час. И это была первая флотская реальность. Все делать с боцманским запасом. Например, если нужно получать обмундирование в двенадцать часов, то построят часов в десять. Потому что «кабы чего не вышло». И вот на исходе второго часа стояния в ожидании где то за кирпичной казармой мы услышали что то типа:
- Мать вашу налево! Я вам тут что! Я тут уже с утра у вас, а вы до сих пор никак и ничего. Ядреня- феня, когда у вас наконец тут будет как обычно! – это примерно, все же больше тридцати лет прошло с того приснопамятного дня.
-Вот же чёрт! Достанется же этот чудак кому-то – это сказал стоявший рядом в строю Володя Сыродоев. Он поступал со срочной службы и отчислился потом после первого курса. Володя переминался с ноги на ногу и чертыхался по этому поводу.
Дальше что, дорогой читатель, следует логически? Правильно! Он нам и достался. Однако, не будем судить строго ротного. И действия его были оценены нами поначалу одинаково. А вот, по прошествии некоторого времени, все стало уже не так однозначно. Я вот, например, вспоминаю о нем с теплотой и пониманием. Ведь своим рыком, действиями, манерой общения, которые шли вразрез с нашими школьными пониманиям и представлениями о службе, он готовил нас к действительным флотским реалиям. Которые оказались ой как далеки от книжно-киношного социалистического образа. И что матросы и офицеры могут не только преданно служить своей Родине, но и совершать проступки и преступления. Что общение с подчиненными в реальной боевой или аварийной ситуации далеки от книжного штампа. Это когда произноситься длинная напутственная речь, отдается приказ, матросы, коротко ответив «Есть!» шли выполнять приказания. По факту этого никогда не было, на это никогда не хватало времени. Приказы отдавались коротко, без торжества и построения, в полуматерной форме. Иногда приходилось подтверждать его для верности пинком или кулаком. И вот к этой сермяжной правде флотской жизни нас и пытался подготовить наш ротный. И чем быстрее мы привыкали от курса к курсу, тем спокойнее и с юмором мы его воспринимали. А за его громогласный голос и круглое, широкое, часто красное от алкоголя лицо мы его звали «Харя». Пусть будет так.
А выпить Харя любил и мог. Не будем его за это осуждать. Он обладал уникальной способностью пить и не пьянеть. И только по степени красноты его лица можно было определить, что он «под мухой». Даже речь не нарушалась. Эх сколько же раз, когда на курсантских свадьбах, его пытались споить, он перепивал всех, потом пил с протрезвевшими для их опохмелки, потом их опять укладывал и продолжал с вновь прибывшими! Это был насос и фабрика по переработке алкоголя в сахар! Флотского масштаба! Наверное, из-за этого от него ушла жена. А на выходные она привозила к нему сына Пашку. Тогда ротный не пил, приходил с ним в помещения и доверял его курсантам. Саня Тихонов, в простонародье называемый Слоном за недюжинную физическую силу, делал из него гирю и поднимал его несколько раз над головой. Шутя и беззлобно. А Пашка радовался и пищал от щенячьего восторга. Но мы отошли от темы.
На свадьбах курсантских ротный вел себя вполне прилично, хотя и немного шумно, и командира из себя на свадьбах не корчил. Зато на следующий день, выбритый и в чистой рубашке (когда он успевал это делать сам?), на утреннем построении он выхаживал перед строем и в своей манере изгалялся над страждущими после бурной свадьбы курсантами:
- Я вот, вчера был на свадьбе у товарища Евдокимова. Так меня хотели споить некоторые несознательные курсанты. Ха! Наивные, я их всех перепил! А у вас только стручок расцвел а вы сразу жениться! Даже пить не научились еще! Запомните, молокососы! Жениться надо тогда, когда вы оглянитесь назад, увидите гору пустых бутылок, массу покинутых женщин, и каждый второй ребенок в городе будет кричать вам в след «папа»!– И все это я написал литературно. Это не его личные слова, конечно, были, а флотский фольклор. Но он никогда не стеснялся употреблять его в своих речах. А вот теперь, мои дорогие читатели, по смыслу заменяйте и добавьте нужные слова из военно-морского матерного языка. И получите картину в цвете! А почему запомнил про Евдокимова Сашки свадьбу? Да я на ней был свидетелем просто. Потому и запомнил. Сам же я, уже умудренный опытом, в этом безумном соревновании с ротным не участвовал. Да и однокашники тоже. Но все же бывало, что и гости пытались с ним посоревноваться. А эта ситуация была почти на каждой свадьбе. Почти на каждой! Просто с ростом курса обучения он становился более лояльным, что ли.
Отдельно стоит остановиться на подготовках к различным смотрам Училища комиссиями, приезжающих из Москвы. Из Управления ВММУЗ (Управления Высшими Военно-Морскими Заведениями). Тогда, за день-другой, Валерий Павлович Поликарпов, построив роту, начинал расхаживать перед ней с получасовыми речами, которые начинались примерно так:
- Ну что, товарищи курсанты, дождались? К нам едет комиссия. Она войдет в те или эти ворота. И полетят головы! А они полетят! – и далее следовала пространственная речь о том, кто мы, что мы, и зачем едет комиссия. А едет она именно из-за нас, нерадивых и вечно не стриженных военных именно его, поликарповской, роты, которой его назначило командовать в каком-то горячечном бреду командование ТОВВМУ. И вот, когда кубрик был надраен до блеска мылом и щетками, коечки выравнены по нитке, линии одеял тоже по нитке, когда все круги вписаны в квадраты, а параллельные прямые не пересекутся, даже если все пространство искривить, наступал момент истины. Минут за пять до их прихода в кубрик врывался Харя и изображал сценку из фильма «Формула любви». Помните переполох в доме, когда приезжал граф Калиостро? С воплями «Едут! Едуууут!»? Помните? Вот так и тут бывало:
- Идут! Идууут! Пошли нафиг все лишние! Чтобы я вас тут! Да вы все и я вам потом если им не понравиться! – примерно как то так. И опять же проводим замещения слов из одного словаря на слова из другого.
Комиссия из самой Москвы всегда любила ходить по спальным помещениям и проводить смотры. Это кроме строевых смотров. И всегда были замечания, которые мы устраняли. Но оценка всегда была хорошей. Об этом, наверное, лучше в отдельном рассказе. Правда, в отличие от местных смотров местным начальством, москвичи по тумбочкам не лазили в поисках неуставных предметов, и в унитазы на предмет проверки качества зеркальности стока нос не совали. Но на подходе к кубрикам курсантов уже стоял одетый во все новое дневальный. И трезвый, гладко выбритый Поликарпов:
- Смирнаааааа! Тащ амрал! Помещение 45 роты к смотру готово! Комр роты капвторранг Поликарпов! – докладывать он мог и любил. И голос у него был командный и никогда не дрожал. Он шел с комиссией, суетился. А после того, как комиссия отчаливала из его владений, стремительно удалялся в ротную канцелярию. И закрывался там. Разборы полетов по результатам были позже.
И закладывать он никогда не закладывал, если ты, по дурости и глупости, со своим проступком не вылез куда-то повыше его ротного величества. Исключение составлял только первый и начало второго курсов, когда нужно было произвести естественный отбор и отчислить лишних.
Многое уже выветрилось из памяти, остались какие то обрывки. Помню, как мы на пятом курсе все во время сессии свалили в самоходы (в самоволки, если понятнее). Во время сессий увольнительных не бывает, а женатиков уже было больше половины роты. Вот как-то раз приперся какой-то принципиальный дежурный по Училищу. Обычно пятый курс не проверяли, или закрывали глаза. Но этот был очень принципиальный капитан 1 ранга. Не сохранилась его ФИО в памяти. Опа, а половины роты то и нет. А сессия была последней, потом преддипломная практика месяца два, и защита дипломов. Вот народ перед долгим отсутствием и отрывался с женами. Или не с женами.
Вызвали рассыльными из дома Поликарпова. Он жил в офицерской малосемейке рядом с Системой. Пять минут ходу. Построенные остатки роты лениво переминались и откровенно зевали.
- Где остальные, мать вашу, я вам не тут! Или вы у меня сегодня и никогда! – но было видно, что бушевал он для виду. Его оторвали от веселого времяпровождения. Потом уж рассыльный сказал, что видел у него дома симпатичную даму. Да, дамы его любили, не взирая ни на что. Ох и популярный был он у них мужчина.
Однако, мы же пятый курс уже были, а не «без вины виноватый» первый. И за пять лет отмазываться в любых ситуациях нас научили отменно. В то время у пятикурсников был один момент типа дембельского аккорда. Мы жили в общежитии уже по шесть человек, а не в кубриках. И по традиции, должны были сделать сами для себя ремонт в помещениях. Этим и воспользовался дежурный по роте. Не помню уже, кто из наших был дежурным.
- Так, это, тащ тан пер ранг(сокращенно - товарищ капитан первого ранга во флотском скоростном докладе), к дембельскому аккорду готовятся! – последовал бодрый доклад без запинки.
- Я же говорил, что люди делом заняты, а вам это не тут! - Поликарпов кипел от негодования на дежурного по Училищу. Срывалось свидание и выпивка. Дама ждет, и водка стынет же! Но дежурный был неумолим. И тогда Харя дал команду, чтобы через 30 минут всех найти. И вторая половина роты бодро и с удовольствием отправилась в самоход вызывать первую половину. Остался только дневальный. Даже дежурный по роте, кажется, свалил по случаю. Было почти около часа ночи. Естественно, все знали, кто и где живет, и расходы на такси для быстроты возвращения из самохода, несла свалившая к семьям половина. Так же как и прикрытие своей легенды.
И лебединой песней для души Поликарпова стало, когда через 20 минут, в помещения стали возвращаться удравшие в самоход женатики. И не просто возвращаться, а одетые в робу, и тащившие с собой всякий строительный материал. Кто полмешка цемента, кто доски, кто лопаты, да кто во что горазд! Мы в самоходы спецом уезжали во время сессий в робе именно для таких вот всяких пожарных случаев. Потому что уже знали и маршруты гарнизонных патрулей, и время проезда машин комендатуры. И потому не попадались никогда. Потому что с первого курса в нас вбивали с азами флотского бытия понимание того, что «драть будут не за то, что ты сделал, а за то, что попался». Мы потом два дня проводили ревизию натасканного строительного хлама и половину выбросили. Цемент, лопаты и доски, правда, оставили. Но! Уважаемые читатели! Вдумайтесь! Где во втором часу ночи, за двадцать минут мы это все нашли и притащили? А вот и не скажу! Ведь для этого нужно было быть курсантом именно ТОВВМУ! И дойти до 5 курса!
Маленькая ремарка по поводу истины «не за то, что сделал, а за то, что попался». На первом курсе, в «академке» осталось несколько человек. Для непосвященных – «академка» - это когда вместо отпуска те, кто не сдал экзамены со всеми во время сессии, или завалил их, остаются их сдавать. Успел сдать – поехал на остаток отпуска, не успел, паришься весь зимний отпуск в Системе. Так вот, в такой «академке» и остался курсант Игореха Савкин. А он был местный, владивостокский. Однажды захотел прогуляться он до дома к родителям. И попался патрулю. Прошу обратить внимание, ключевое слово тут - «попался». На требования начальника патруля подойти, Игорёха строевым шагом подошел и отрапортовал:
- Тащ кап-лтнт! Курсант Савкин! Нахожусь в самовольной отлучке! – Его, конечно же, забрали в комендатуру. А для первого курса это был приговор, стопроцентное отчисление. Игорёху отчислили. За то, что попался. Хотя пытались командиры как то повлиять на решение об отчислении, мотивируя честностью и оригинальностью ответа. Однако закон справедлив, но строг. Особенно для первого курса. Игорёк потом восстановился в Училище, но на курс младше и учился уже не с нами. Хотя вот Андрюха Лобода говорит, что это был не Игорь Савкин. А у меня в голове запомнился это эпизод именно так. Впрочем, важен сам факт а не его исполнители.
Но, наверное, я уже буду заканчивать свое повествование о нашем первом ротном командире. Да пусть у кого-то память о нем сложилась не совсем хорошая, но часть из нас, особенно прошедшая первую «академку», называла себя «легендарными поликарповцами». А в моей памяти с теплотой отложилось его красное широкое лицо с уставшими глазами и его навек запомнившееся: «Товарищи курсанты! У нас в роте появились любители…». И далее по каждому конкретному залету.
Я после выпуска заходил к нему в Систему пару раз. Так он обо всех своих выпускниках все знал, кто, где, как служит и чем живет. Была у него какая-то затаенная грусть в глазах. Хотя внешне он хорохорился как и прежде. И он был рад, что еще один выпуск офицеров он вывел в жизнь, гордился этим. А мы были полны надежд и честолюбивых карьерных планов. И тогда еще не погиб Боб.
Если ты жив еще, Валерий Павлович, то доброго тебе здравия и долгих лет. Если уже забрал тебя Господь к себе – то пусть хранит твою душу.