Муж у Юрьны красавец, высокий кудрявый брюнет со светлыми глазами. По дороге в ЗАГС так ему и заявила, что выходит за него только потому, что он красивый парень. Пара была – загляденье.
Но у Паши кроме красоты были и другие большие достоинства, чуть не столкнувшие наивную Юрьну в могилу. Паша был гением общения и романтиком. Верил людям безусловно и рвался помогать всем подряд.
То есть всем подряд, кроме Юрьны. Дома его вечно не было, а уж если падал без сил на диван, то недоумевал, почему, чем больше делает добра, тем большему количеству людей становится должен.
Юрьна жалела мужа, даже в магазин не заставляла ходить. А он и не просился в магазин, потому что ежедневный подвиг во имя человечества походов в магазин не предполагал.
Наслушавшись сказок про несчастных стариков и их гадких старух, Юрьна еще в детстве для себя решила, что ни за что не станет гадкой старухой и будет изо всех сил стараться помогать старикам. Вот что русские сказки с людьми делают!
Старик ей попался классический, абсолютно сказочный герой-страдалец, ну там, корыто починить своими руками не мог и осуществлял просьбы старухи самыми оригинальными способами.
Папа старика, заслуженный учитель, решил воспитать из сына великого математика, и с детства запрещал ему работать руками, чтобы мозг развивался лучше. И он развился.
Паша мог достать всё что угодно, о чем угодно договориться с одними знакомыми для других. А когда в магазинах исчезли последние консервы, последние банки с килькой в томатном соусе, попросил Юрьну отдать ему все хозяйственные сумки и достать с антресолей её любимый рюкзачок, тот, с которым студенткой по Крыму ходила. Потому что Паша собрался на охоту, ему обещали добыть кучу продуктов, только сумки привези.
Ни любимого рюкзака, ни сумок Юрьна больше не увидела, как и последних денег, отданных мужу на продукты.
Пашка погоревал немножко, что его обманули, но не отчаялся. Припер домой сто двадцать комплектов постельного белья, приобретенных по случаю. Юрьна домой с бельем не пустила, бельем завалили квартиру заслуженного учителя.
Белья семье хватило бы на сто лет, заслуженный учитель раздаривал комплекты направо и налево еще лет десять, бесплатно.
Но продукты Пашка все-таки раздобыл! Два узких ящика венгерских охотничьих колбасок с красным перцем, срок хранения при комнатной температуре двадцать пять лет, пока совсем не высохнут, их под диван задвинули.
В холодильнике появилась трехлитровая банка красной икры. Так что в то голодное время, если кишки совсем начинали в жгут сворачиваться, Юрьна питалась исключительно бутербродами с красной икрой, которую в прежние времена только в ресторанах и видела. Больше в доме ничего не было. Не жизнь – сказка!
Паша утром отправлялся на работу с венгерскими колбасками и очередной майонезной баночкой красной икры, отложенной из трехлитровой банки «для дела». Но все равно икры хватило почти на полгода.
Как-то вечерком зашел в гости Ильич с шестого этажа, они с Пашей о чем-то с важным видом пошептались, и Паша оказался счастливым владельцем ржавого сейнера, списанного где-то в Крыму.
Кто-то из знакомых водолазов нанял команду рыбаков, которые должны были залатать суденышко и ловить рыбу у Турецких берегов. Что они там ловили и как залатали из Москвы видно не было, но деньги команде требовались регулярно. То есть, вместо планируемого дохода образовалась черная дыра, высасывавшая последние средства.
Но надо знать романтика Пашу! Тот опять не успокоился, добыл тонну зеленой краски, километр красного парашютного шелка и стал героем другой сказки. Но в эту сказку Юрьна почему-то не попала, видно романтичный старик приписал бабке одну единственную роль, следуя заветам А.С. Пушкина.
Сейнер преобразился в трехмачтовую яхту с алыми парусами и именем любимой мамы. «Анна» - красовалось по бокам яхты для прогулок туристов вдоль Крымских берегов. Туристы, как и рыба так и не появились, зато Паша с друзьями отлично опробовали судно. Целый месяц плавали. В каком количестве и какого качества ассоли сопровождали веселых друзей, Юрьне было глубоко наплевать, ей нужно было срочно спасать жизнь от такого романтика.
Молодая мать натурально погибала. Кочевала из одной больницы в другую. Болело всё. В чем дело, врачи головы сломали, а она и вообразить не могла, что проблема кроется не внутри её молодого здорового организма, а совсем даже снаружи.
Озарение пришло внезапно. Однажды по привычке привалилась бочком к сидящему рядом на диване мужу, положила голову на плечо и случайно увидела его лицо.
Паша смотрел куда-то мимо неё с трагически-романтическим выражением лица и явно упивался какой-то воображаемой картиной. О чем он думает с таким лицом, заинтересовало больную, не ожидавшую от супруга ничего, кроме моральной поддержки. Что он видит?
Образ, явственно пришедший в сознание, был неожиданно страшен. Он видит себя на её похоронах. Как романтично будет смотреться в роли страдающего отца-одиночки, весьма привлекательного для дам.
Паша продолжил упиваться красивым зрелищем, Юрьна отодвинулась подальше от мужа, внезапно поняв - рядом враг, надо делать ноги.
Муж для неё по определению являлся другом, как может быть иначе, если штамп в паспорте стоит? Как могла не заметить, что рядом давно уже не друг, а смертельный враг? Хоть бы кто-нибудь намекнул, родители, подруги. Никому дела нет.
А и не должно быть дела, своя голова на плечах есть, думать надо самой, от этой обязанности не освобожден никто.
Испугалась и забыла, дел невпроворот. А надо заметить, что за годы супружества ухитрилась-таки научить мужа мыть посуду, что стало единственной и святой его домашней обязанностью.
Пашка, гад, приходил с работы в двенадцать ночи и начинал позировать в роли мученика у раковины с посудой. Юрьне такое положение вещей не нравилось:
- Значит так. В следующий раз будешь мыть посуду – мой, но чтобы не перед моим носом, чтобы я этого больше не видела!
Паша учел замечание и стал мыть посуду, когда Юрьны в кухне не было, обучаемая система.
Но однажды она сама пришла в двенадцать ночи к мужу, моющему посуду. С вопросом. Этот вопрос задавала раз в месяц, не чаще, зря не приставала. Уже год исполнился, как начала его задавать. Очередной месяц минул, пора задать вопрос по расписанию:
- Паша, скажи, пожалуйста, когда ты привезешь из мастерской починенный телевизор?
Телевизор лично жене подарил её свёкр, заслуженный учитель, на восьмое марта, сам в руках тащил, чуть не умер, ценный подарок. Телевизор оказался со странным дефектом. Сам выключался. Обратно не включался. Ильич с шестого этажа поковырял в нем отверткой, лучше не стало. Пашка отвез телек в мастерскую. Отдал ремонтировать по знакомству, кому-то, через кого-то, без квитанции. Юрьна намекнула, что это неправильно, его на детали разберут и концов не найдешь, а вещь дорога ей как подарок свёкра.
Пашка закатил грандиозный скандал, что Юрьна ничего в жизни не понимает, к людям относится недопустимо, молчала бы лучше. Потом она периодически, раз в месяц, интересовалась здоровьем телевизора, а сама смотрела телек, взятый на прокат у соседа Миши, того самого, с отверткой.
Узнала, что телевизор починен, но надо его тестировать, потом оттестировали, но машина сломалась, не на чем привезти. Чудесным образом Паша ежедневно катался на сломанном авто. Потом доложил, что бензин подорожал, а денег нет, и за ремонт платить нечем, при этом продолжил ежедневно эксплуатировать транспортное средство. Ладно, еще месяц подождем, зачем наглеть?
И вот, Юрьна в очередной раз задает простенький вопрос и готовится слушать очередную белиберду, что на этот раз придумает.
Ярость, в которую мгновенно пришел мойщик посуды, была неожиданной. Паша начал орать, тряся мокрыми тарелками, сейчас убьет:
- А ты знаешь! Что человек! Через которого я отдал в мастерскую телевизор! Неделю назад! Скоропостижно скончался в Боткинской больнице.
Юрьне почему-то сделалось смешно:
- И что?
- Ты хочешь чтобы я приставал со своими мелочами к вдове! Три дня назад похоронившей мужа!!!
- Да нет, не приставай, спокойной тебе ночи.
Юрьна дернула плечиком и ушла спать, совершенно не понимая, почему новость о навсегда пропавшем ценном подарке свёкра её не только не расстроила, а странным способом умиротворила. Что это так хочется улыбаться счастливой улыбкой?
У немцев эта штука называется «доплатная марка». Это когда собираешь марки, сделав покупку, клеишь в альбомчик, а когда наклеишь последнюю, идешь в магазин и получаешь приз.
Юрьна получила последнюю марку и заснула счастливой.
С утра проснулась опять счастливой, продолжила улыбаться до обеда без единой мысли в голове. В обед неожиданно объявился муж, налила ему тарелку супа, присела рядышком и с милой улыбкой начала задавать вопросы, которых сама от себя не ожидала:
- Паш, скажи, когда мы разведемся, квартира чья будет?
- Твоя.
- А автомобиль?
- Мой.
- А книжки?
- Твои. Если не жалко, двухтомник Ромма мне оставь.
- Не жалко. А корабль чей будет?
- Мой. А почему ты спрашиваешь?
- Потому что, если все дела в доме мои, и ни одной моей просьбы выполнить невозможно, то я совершенно не понимаю, почему я стираю твои носки?
- А знаешь, ведь ты совершенно права! – согласился Пашка и опять смылся до ночи.
Юрьна тоже смылась на работу и вернулась позже Паши. Весь день пребывала в блаженном состоянии духа. Но что это? Только переступила порог, как обрушилось ощущение грязи, не дающее войти в квартиру.
Юрьна отступила на шаг за порог, всё нормально, опять вошла, ощущение повторилось. Что это? Стены те же, что полдня назад. Нормальные чистые обои. Почему кажутся потемневшими? Почему в этом доме ей так грязно, плохо и темно? Неужели от простого присутствия мужа?
Неужели, пока не обращала внимания на себя, привыкла терпеть и ничего не замечать, груз отчаяния и обид вырос до такой степени, что шоры вдруг спали, и она в полной мере ощутила невыносимую тяжесть ненужной ноши? Придется потерпеть, но только до утра, дольше не вынесет.
- Паша, когда ты переедешь к родителям? – Юрьна накрывала завтрак.
- А что, уже надо? Я думал ближе к лету.
Ничего себе полгода ждать!
- Извини, дорогой, я больше не смогу.
- Ладно, - расстроился Пашка.
- Я сама соберу твои вещи, ты даже не знаешь, где они лежат.
- Хорошо.
Юрьна упаковала вещички мужа в наволочки, те самые, из бесконечных комплектов белья. Дураков нет свои чемоданы отдавать, с сумками уже хорошо научил.
Пашка уволок нехитрый скарб к любимой маме, мама сияла от счастья, сынок вернулся.
Противно сосало под ложечкой еще месяца три, привязалась ведь к Пашке всей душой, болела за него. И за сынишку.
Тот вообще отказался понимать, как двое взрослых без него всё решили, а его, маленького, не спросили. Пришлось объяснять, что у взрослых так бывает, что оба люди хорошие, а вместе жить не могут.
Любимая мама торжествовала, но почему-то сын не очень торопился приводить к ней своих знакомых и друзей. Для деловых переговоров и бесед по-прежнему служила Юрьнина кухня.
На неё как-то в обед вместе с Пашей явился друг семьи Вова. Вова переживал в ту пору острую фазу развода с женой, с которой десять лет просидел за одной партой в школе, начиная с первого класса. Рафинированный программист, интеллигентная такая морда, сам длинный и худой, фактурный тип. Паша был ему верным другом и встал на его сторону. Ну там, в три часа ночи железную дверь вместе ломать в квартире бывших супругов, пугая жену и ребенка, сострадать безусловно, подставлять плечо.
Паша уже не первому другу подставлял плечо и сострадал безусловно. Эпидемия разводов настигла семьи друзей. У Пашки появился очередной повод отсутствовать дома и избегать элементарных домашних дел и просьб жены. В его романтичных планах брезжило самому стать когда-нибудь героем-страдальцем от жены-стервы, в борьбе с которой ему потребуются дружеские плечи. Пашка мечтал о том прекрасном времени, когда и с ним будут носиться, как с писаной торбой.
В чем Юрьна действительно была стервой, так это в том, что такой замечательной возможности ему не дала. А Паша не знал. Не знал, что каждый из его друзей делился с ней своими бедами и радостями в его отсутствии. Те вообще не поняли, почему идеальная с их точки зрения семья разошлась. И каждый счел своим долгом позвонить Юрьне:
- Мне сказали, что вы разошлись. Это правда? – в голосе артиста балета и домашнего друга ощущалась тревога.
- Правда. Не волнуйся – все в порядке.
- Но вы же такая хорошая пара. Что случилось?
- Ничего не случилось. Несовместимость.
- Может быть, попробуете начать всё сначала?
- Нет. Категорически. Понимаешь, я начала болеть. Выбор у меня простой – или умереть, или разойтись. Я не хочу умирать. Ты меня понимаешь?
- Понимаю… Не болей…
Итак. Юрьна налила Вове тарелку супа и уселась смотреть, как тот будет есть. А Вова есть не стал. Сидел и тупо смотрел в тарелку, даже ложку в руку не взял и хлеб. Юрьна обратила внимание на налитые свинцом кулачища рафинированного когда-то интеллигента, заматерел товарищ по ходу развода, и лицо погрубело.
- Вова! – защебетала хозяйка, - а почему ты не ешь?
- Я не могу!
- Почему не можешь, аппетита нет?
- Я вас понять не могу! Вы с Пашей разошлись, и еще можете друг с другом разговаривать?
Юрьна сделала наивное личико и принялась утешать тупицу.
- Ну что ты, Вовочка! Это крепкие браки рушатся тяжело. Как у тебя, например. А у нас с Пашей так, пустячок.
Сомнительный аргумент оказался достаточно убедительным для того, чтобы гость начал наконец есть.
Чарли Чаплин конечно прав: жизнь – это трагедия, когда видишь её крупным планом, и комедия, когда смотришь на неё издали. Но не слишком ли рано Юрьна завела привычку наблюдать свою жизнь издалека.